И спрашивал сам себя: «И это сестра милосердия»?
И сам же отвечал на свой вопрос: «Нет, все же медсестра».
Со временем семейная жизнь стала тяготить обоих. Она ревновала к отсутствию его любви. А он ничего не мог с собой поделать.
Прав все-таки был старик Карамзин – не выйдет ничего хорошего из любви офицера и крестьянки.
В 1940 году у Муренцовых родился сын. По традиции семьи Муренцовых первенца назвали Сергеем. У Сергея Сергеевича наконец-то появился смысл жизни. По вечерам он проверял школьные тетрадки, а маленький Серж Муренцов радостно гукал, лежа в кроватке и пуская ртом пузыри. Все это наполняло сердце давно уже позабытой нежностью.
* * *
Утром 21 июня 1941 года в кабинете командующего 10-й армией раздался звонок командующего Западным особым военным округом.
– Что там у тебя происходит, Голубев? – рыкнула трубка голосом генерала армии Павлова. – Твой Никитин прямо-таки завалил меня своими донесениями, дескать, со дня на день будет война… С кем война? С Гитлером? Ты там прочисти мозги своему подчиненному. Объясни ему, если он в Академии плохо учился, что войну с трехмесячным запасом боеприпасов не начинают. Или, по мнению Никитина, Гитлер собирается победить СССР за три месяца?
Несколько минут Павлов молчал, слушая оправдывающегося Голубева.
– Ладно, ладно. Не трясись, как гимназистка перед пьяным унтером. Лучше наведи порядок у себя в войсках. А я сегодня в театр с женой. Тебе бы тоже не мешало повысить свой культурный уровень, вместо того чтобы баранов у себя разводить.
Командующий армией Голубев любил пить по утрам парное молоко, поэтому в подсобном хозяйстве при ближайшей воинской части всегда держал небольшое хозяйство. Пару коров для личного пользования. Небольшую отару овец, на шашлыки. Парочку свиней на колбасу. Небольшой коптильный заводик. Это для тела. А для души – жену майора Ступина, работающую официанткой в столовой для комсостава. Павлов это знал. Особист все уши прожужжал. Но не трогал.
Не слушая оправданий, Павлов перебил:
– В общем, не беспокой без дела. Будь здоров.
21 июня в Ломжинском доме офицеров провели ежегодный праздничный вечер с танцами и банкетом по случаю выпуска младших лейтенантов. На следующий день, в воскресенье, ожидались дивизионные и корпусные конноспортивные соревнования.
В кабинете командующего Западным особым военным округом стоял полумрак. Окна были задернуты плотными шторами. На закрытых дубовыми панелями стенах расположились портреты членов ЦК, посредине кабинета большой Т-образный стол, рядом с которым – приставной столик с десятком телефонов. Один из них, массивный, белый, с государственным гербом Союза ССР вместо диска, стоял чуть в стороне.
У телефонного аппарата, того самого с гербом, стоял навытяжку генерал армии Павлов.
– Никак нет, товарищ Сталин. Это работа провокаторов и паникеров. Примем меры. Так точно. Будут наказаны самым строгим образом. Я полностью контролирую ситуацию… Есть не давать повод для провокации! Служу трудовому народу!
Осторожно, словно боясь потревожить собеседника на другом конце провода, Павлов опустил телефонную трубку на рычаг. Опустился в кресло, расстегнул крючок кителя, вытер мокрое, покрытое испариной лицо.
– Фу-ууу!.. Пронесло… – Взгляд командующего упал на утреннюю оперативную сводку, лежащую на столе.
– Блядь! Какой-то комкор Никитин! И какой-то сраный комдив 6-кавалерийской!.. Как там его фамилия, Константинов?.. Не нравится им, видишь ли, положение на границе! Да сам товарищ Сталин приказал не поддаваться на провокации!
Павлов вспомнил недавний телефонный разговор с заместителем наркома Григорием Куликом. В ходе разговора тот обронил словно невзначай:
– Не забывай, что округом командовать – не клинком махать.
– Вроде не забываю, товарищ маршал, – насторожился Павлов. – А вы о чем?
– Да о том, что слишком истеричные разведсводки из твоего округа поступают.
– Мы просто фиксируем факты, товарищ маршал, – нашелся Павлов.
– Вот так всегда, поначалу фиксируют, а потом кто-нибудь возьмет да и пульнет по немецкому самолету… Смотри, казак, не сносить тебе головы, если дашь повод для военного конфликта.
– Спасибо, Гриша, что упредил по старой дружбе.
Павлов скомкал сводку и бросил ее в мусорную корзину.
«На хер обоих. Прямо завтра же вызову в штаб, и с глаз долой. Пусть едут в Сибирский военный округ, один на полк, второй на дивизию. И пусть Бога молят, что не передаю дело в особый отдел».
После совещания Павлов заехал домой. Сняв китель и оставшись в белой рубашке, расхаживал по квартире в галифе и сапогах. Потом побрился, вылил пригоршню одеколона на лицо и голову. Оглядел себя в зеркало – широкие плечи, решительный волевой подбородок – командующий! Надел парадный китель со Звездой Героя, пятью орденами и значком депутата Верховного Совета СССР. Личный водитель привез домой жену. Квартира сразу же наполнилась звуком ее голоса. Александра Федоровна что-то щебетала о дочери, о предстоящем спектакле, о портнихе. Дмитрий Григорьевич слушал вполуха, переспрашивал невпопад. Почему-то не давал покоя этот Никитин со своими донесениями. Генерал решил, надо обязательно послать в корпус проверяющего и тот на месте решит, что делать. Отправить на понижение или передать дело в особый отдел. Приняв решение, Павлов повеселел. Через два часа должна была состояться премьера «Свадьбы в Малиновке» и встреча с божественной Наденькой, играющей Яринку.
В час ночи 22 июня 1941 года оперативный дежурный передал генералу Павлову указание наркома обороны, полученное по ВЧ, утром собрать начальников управлений и отделов и странное предупреждение: «…сохраняйте спокойствие и не паникуйте… ни на какую провокацию не идите».
Павлов погладил ладонью бритый затылок и удовлетворенно крякнул, вспомнив командира 6-й дивизии:
– Герои! Мать их… Паникеры. Завтра я им устрою!
Довольно напевая партию Яринки и позевывая, пошел спать.
Ради счастья – ради нашего…
Если – хочешь ты его.
Ни о чем меня – не спрашивай…
Не расспрашивай…
Не выспрашивай…
В то же самое время командира 6-й кавдивизии генерал-майора Константинова, заночевавшего в штабе, разбудил звонок начальника 87-го погранотряда.
Майор Горбатюк доложил, что уже несколько часов наблюдатели фиксируют активную концентрацию больших сил германской пехоты на польской стороне границы.
– Что там у тебя происходит? – резко перебил его комдив. – Поясни, к чему клонят?
– Не знаю, Михаил Петрович, – совсем не по-уставному растерянно ответил майор. – Похоже, замышляют что-то!
– Ты держись, Иван, сейчас организую тебе подмогу.
На свой страх и риск Константинов приказал подтянуть к границе два эскадрона 3-го Кубанского Белореченского полка и два танковых взвода. Доложил командиру 6-го кавалерийского корпуса генерал-майору Никитину. Тот вызвал командира дивизии к себе.
– Давай-ка, Михаил Петрович, приезжай ко мне. Подумаем еще раз о том, что будем делать, если немцы все же полезут к нам, – сказал Никитин, моргая красными воспаленными глазами.
Генералы склонились над картой. Казаки, за исключением наряда и караулов, спали в казармах, даже не подозревая о том, что для многих из них эта ночь окажется последней.
Бодрствовали дежурные в штабах частей и соединений. В металлических сейфах ждали своего часа опечатанные тяжелыми сургучными печатями красные конверты, с боевыми приказами на случай войны. Никто не знал, что написано в этих приказах, команда на вскрытие пакета должна была поступить по телефону из вышестоящего штаба. Вскрыть пакет имел право только командир. Лично. Но была уверенность. Высшее командование все предусмотрело. В конвертах уже все прописано. Что делать! Как побеждать!
На пограничном аэродроме Высоко-Мазовецк бодрствовали летчики дежурного звена и часовые. Наступало утро, линия горизонта на востоке слегка окрасилась розовым.
Командир дежурного звена младший лейтенант Кокорев лежал под крылом самолета, покусывал травинку. Вокруг стояла предрассветная тишина, лишь в траве певуче стрекотали кузнечики.