— А это — запросто! — оживился Панченко, расстегивая галифе. — Кто у нас гороховой каши маю ел?!

— Отставить! — одернул его Сомов. — По машинам, бродяги! Штурмовики отработались!

Белая сигнальная ракета на излете погасла в безоблачном небе…

— В небе?! — переспросил в трубку Руслан. — А когда сядет?! Ясно! Передайте ему, что Руслан звонил! Пусть меня дождется!

Бросив мобильник на стол, он закурил сигарету.

— У нас не курят! — накинулась на него уборщица, шваброй разводившая слякоть под нашими стульями.

Профессия уборщиц вообще стимулирует приступы мизантропии. Обыкновенно уборщицы любят елозить тряпкой поближе к засидевшимся посетителям, как бы невзначай заставляя их задирать ноги или переставлять с места на место. Своего рода это намек. Сама традиция вытирания полов после ухода непрошеного гостя родилась еще в глубокой древности, но именно современные уборщицы ее оптимизировали. Именно они начали вытирать полы загодя, чтоб их — нас то есть, сволочей! — при виде грязной тряпки перевернуло и вывернуло.

— А вы меня убейте, — посоветовал ей Руслан.

Оскорбленная служительница культа чистоты, бормоча под нос что-то о наглецах и бездельниках, удалилась.

— Вот и Хаза. — Руслан посмотрел на часы. — Точность — вежливость снайперов.

Хаза, высокий блондин в красных ботинках, подошел к нам и протянул Руслану ключи.

— Двенадцать привез! — Перед нами легла пачка «зеленых», перетянутая резинкой.

— За что я тебя ценю, — Руслан похлопал его по плечам, — так это за все.

Через минуту мы уже сидели в стального оттенка «Ауди».

— Разделимся, — предложил мафиози, отсчитывая мне деньги. — Бери три тонны баксов и дуй в Тушино. Журавлю скажи, что после дела еще столько получит. Я — к Гоче за железом. Встретимся в девять на стоянке.

— А если не согласится? — вслух выразил я терзавшие меня сомнения.

— Журавлев-то?! — фыркнул Руслан. — За шесть-то штук?!

И он, тонкий знаток человеческой психологии, оказался прав. Он и прежде в людях редко ошибался. Вертолетчик, найденный мной в результате долгих скитаний по тушинской равнине у стоящего на отшибе ангара, согласился сразу. Когда же я честно предупредил его, что будет стрельба, он и ухом не повел.

— Ты что, Угарыч, — спросил он, глядя в землю, — думаешь, я совсем уже сдал?

Уточнив с ним до мельчайших подробностей все детали предстоящей операции, я пустился в обратный путь.

На платной стоянке возле вещевого рынка ЦСКА Руслана еще не было. Вернее, уже не было. Серебристый «Ауди» пустовал в неровном строю иномарок и отечественных средств передвижения, выдаваясь почти на полкорпуса вперед. «Надейся и жди!» — гласила прижатая дворником к стеклу выдающегося его автомобиля четвертка бумаги. Если бы это послание не намокло от снега, я счел бы его суховатым. На что мне следовало надеяться, в нем не уточнялось. На то, вероятно, что ожидания мои когда-нибудь да увенчаются успехом.

«Хуже потерять бдительность, чем военный билет», — учил нас высокому искусству выживания покойный прапорщик Сомов. И вспомнил я об этом, почувствовав, как между лопаток в спину мне уперлось что-то твердое.

— Не оборачиваться! — скомандовал хриплый голос. — Руки!

— Что — руки? — справился я, оборачиваясь.

— Хватай! — Руслан протянул мне тяжелый пистолет. — Бери, бери! Не тушуйся! Армейский кольт. Похлеще нашего «токаря» лупит!.. А вот в дуло заглядывать не обязательно. Пуля не воробей: вылетит — враз поймаешь.

— Остряк хренов. — Я осмотрел кольт и сунул его за пояс под куртку. — Бродил-то где?

— В Кабарде! — Он выволок, открыв машину, из-под водительского сиденья спортивный рюкзак. — Ну и что Журавль?! Согласился?!

— К пяти прилетит. — Кивнул я.

— Тогда пойдем подышим. — Хлопнув дверцей, он повесил рюкзак на плечо и зашагал мимо бывшего легкоатлетического комплекса. — Дежурного я уже зарядил. Все тихо будет. Без шухера.

Поспешая за другом, я бросил на него взгляд, исполненный неподдельного восхищения. Ночная посадка журавлевского «Ми-2» на территории заброшенного аэродрома до этого представлялась мне самым уязвимым звеном во всей авантюре. Мне, но не Руслану. Он решил вопрос в нашу пользу со свойственной бандюкам прямолинейностью: «отстегнул» дежурному диспетчеру, и вся недолга.

— Мы от Сергеева, — упредил Руслан стерегущего изнутри караульную будку молодца.

— От Станислава Гаврилыча или от Гаврилы Петровича? — взялся тот уточнять скуки ради.

— От какого еще Гаврилы?! — Руслан грохнул кулаком по стеклу. — От Сергеева, сказано! Тащи сюда свою задницу!

Сторож молча покинул пост и распахнул перед нами калитку рядом с воротами, закрывающими въезд на бетонную трассу. Дальше простирался незастроенный участок Ходынки, представлявший собой часть суши, со всех сторон окруженную Москвой.

Ходынское поле в отличие от Бородинского сохранило в народной памяти славу печальную. На нем также полегла пропасть людей, но не за свободу отчизны, а за понюшку табаку. Точнее, за чарку вина и дармовой пряник, обещанный начальством по случаю восхождения на престол последнего русского государя. Отсюда начинался трагический путь монарха-великомученика в подвалы Ипатьевского дома. С коронации. Уже после этих прискорбных «гуляний» в западной оконечности поля было оборудовано артиллерийское стрельбище. По соседству с полигоном разместились Николаевские казармы. А накануне Первой мировой близ военных лагерей возник аэродром. На этом аэродроме Владимир Ленин в восемнадцатом принял военный парад. Не коронация, но тоже приятно. Через пару месяцев царя Николая на всякий случай угробили.

Не знаю, как народ, но аэропланы с давних пор на Ходынке сильно измельчали. Беспризорное поле нынче служит местом сбора энтузиастов потешного воздухоплавания. Авиамоделисты съезжаются сюда по выходным, и тогда небо над Ходынкой снова оглашает рев моторов, но только уже игрушечных. Когда-то я тут выгуливал свое малочисленное семейство: щенка-спаниеля Кита и студентку Щуки Дашеньку Безродную. Променады эти у нас назывались «воскресниками». Особенно их жаловал Кит. Ему нравилось облаивать жужжащие крестики радиоуправляемых кукольных самолетов.

Последним свидетельством былого величия Ходынки служила безлюдная авиационная выставка, разместившаяся сразу за зданием спортивного комплекса. Туда-то мы с Русланом и направлялись.

— Бляха-муха! — выругался Руслан, споткнувшись в темноте о край бетонной плиты.

Он включил фонарь и осветил ограждение механического кладбища. Слева от нас возвышался мертвый гигант «Ми-6» с опавшими лепестками винта. Прямо перед ним разлагалась тушка ржавого детеныша. Луч света бродил в темном царстве реактивных истребителей, выхватывая отдельные фрагменты мрачной картины полураспада.

— Вон там, кажется, место есть! — Руслан высветил пятачок между нарой фронтовых бомбардировщиков.

Мы осмотрели посадочную площадку. На первый взгляд журавлевский геликоптер должен был здесь поместиться. Да и на второй тоже.

Фонарь в руке Руслана мигнул и погас.

— Батарейка села. — Руслан постучал по его металлическому корпусу. — Или лампочка отошла?

— А что хуже? — осведомился я, щелкая «зиппо».

— Хуже, если батарейка села. — Руслан при мерцающем пламени зажигалки стал отвинчивать стеклянный колпак.

— Тогда лампочка отошла, — выбрал я меньшее из двух зол.

Выбор оказался верным. Фонарик вспыхнул с новой силой, и мы побрели искать подходящий объект для установки заряда.

— Е-мое! — воскликнул Руслан, замерев у бездействующей пусковой установки. — Типа «земля — воздух» ракета! Сойдет, что ли?!

— Почему бы и нет? — Я присел рядом на корточки.

— На сколько ставим? — Руслан расстегнул рюкзак и осторожно извлек из него взрывное устройство.

— Ты же говорил, что у этого Гочи любые!

— Любые, — подтвердил Руслан, созерцая мину с часовым механизмом. — Кроме тех, что с дистанционкой. Было две штуки, да меня курганские опередили.

— Ставь на девять двадцать, — прикинул я. — Надеюсь, к этому времени все подтянутся.