— Алекс гений, стратег, теоретик, — вдалбливала мне Мишелиха. — Его комбинации приносили миллионы «зеленых». Он бы никогда не опустился до формирования банды, до управленческой должности — словом, до осуществления идей. Он был мыслитель, творец. Но тогда, кроме Юры и подобных ему бездарей, под руками никого не было. Он хохотал, вспоминая, как они заваливали верные дела: трусили, не могли сориентироваться при малейшем вмешательстве случая в разработанный Алексом план. Он хохотал, и этим все сказано.
Далее последовало повествование о том как Алекса использовали неленивые посредственности без комплексов, а он, автор всех проектов, не получал и сотой доли того, что заслуживал. Лев по гороскопу, он покупался на лесть и всех считал своими придворными. Он осознавал, что крупнейшие преступные авторитеты и многие стартующие с места в карьер политики зависели от него. До Юры ли ему было.
— Однажды я четыре с лишним часа просидела в банке, ждала зарплаты, — расчувствовалась Мишелиха. — Помнишь, тогда налички не хватало. На нашем частном предприятии работали всего пять человек. Смотрю, идет Алекс со свитой. Остановился, спросил, что я тут делаю. Я объяснила. Он мне: «И на какую сумму ты нацелилась?» Получил ответ, засмеялся, достал из бумажника деньги: «Возьми, расплатись с людьми, твой покой стоит гораздо дороже». Я принялась отказываться, директора банка заколотило, через пять минут мне все выдали… Алекс был щедр до безрассудства. А Юра жался из-за каждой копейки.
— Может, это потому, что у Юры копеек не было? — спросила я, сообразив, что задаю вопрос от имени Гали Кара-Ленской.
— А кто виноват? — рассердилась Мишелиха. — Алекс сыпал задумками направо и налево. Будь Юра порасторопнее, посмелее и поумнее, в бриллиантах бы купался. Половина тех, кто сейчас богат и властен, живут на придуманное Алексом.
Роль арбитра между Ленкой и Галей в заочном бою меня не прельщала.
— Бог с ним, с Юрой, — сдалась я.
— Черт с ним, дьявол! — взвизгнула Мишелиха. — Алекс стал треплив от наркоты, перестал вьдавать суперидеи. Юрке наверняка предложили его устранить. А расплатились фирмой. Невелик подвиг — ввести лишней «дури» в опавшую вену обреченного.
— Елена, — сразу посерьезнела я, — ты не болтай такого. Идет? Нюх потеряла в загранке, что ли? Костеришь Федорова, а его заместитель, будто на обед к мамаше, бегает в особняк мафии.
— Вон ты о чем, — прыснула Мишелиха. — Кто чей заместитель, еще вопрос. Особняк принадлежит последнему другу и покровителю Алекса. Юрке дали шанс, Саня за ним наблюдает, притворяется забитым подчиненным. Федорова когда-то подозревали в попытке спереть предназначенный в общую кассу взнос. Алекс вернулся, отмазал, оставил при себе. Но такие подозрения не снимаются, они срока давности не имеют.
— Так вот почему он прятался несколько лет, — прорвало меня.
— Ты не слишком зациклилась на Юрке? — насторожилась Мишелиха.
— Хочешь сказать, что «последний друг и покровитель» приказал «слуге» убить Алекса? — проигнорировала я выпад.
— Иногда милосерднее вовремя убить, Поля. Хотя все решает экономика. Кому хотелось содержать наркомана?
Только тут я заметила, как изменилось выражение лица Мишелихи, которую в юности именовали «медведицей» — за эмоциональную неуклюжесть. Ее лицо сделалось если не враждебным, то демонстративно скучающим.
— Кроме того, Поля, я просвещала тебя в вопросах, которые давно уже обсудили за рюмкой все городские «шестерки». Почему бы и не обсудить бездоказательные предположения?
Опять «шестерки»! Пришла пора протестировать ментов. Они обладают доступной «шестеркам» информацией или пребывают в неведении? Но запугать меня или сбить с толку у Ленки еще никогда не получалось.
— Вот что, крутая леди… — сказала я нарочито тихо и внятно. — Как твой блестящий Алекс расплатился с Левой за проект? Об этом тоже любая шваль знает? Уж Юра-то — наверняка.
— Полинка, до меня сразу дошло, что ты ради Левушки в лепешку расшибаешься, не злись. Я на неделе подамся в Англию, муторно в России. Конкретно, конечно, не скажу. Но Алекс был Алексом. Он не паковал вознаграждения, да еще архитекторам, в целлофановые кульки. Для этих нужд у него всегда имелись новенькие «дипломаты» с кодовыми замками. Голливуд! Полагаю, Лева ушел из номера с таким.
— Лен, мог Левка вывезти деньги из страны, не задекларировав? Я хочу разобраться, украли их у него или нет.
— Поль, ты действительно идиотка. Прикинь, сколько у него было, — квартирку продал да Алекс подкинул. Я научила его в три раза большие суммы прятать…
— Вы просили в подарок компьютер, — перебила я.
— Как память об Алексе, — поспешно заверила Мишелиха.
— Спасибо, Лена, — закруглилась я.
— Надеюсь, мы квиты? — спросила та. — Я удовлетворила твое любопытство. А ты не была свидетельницей ДТП. Не вреди Ивану публикациями.
— Я, собственно, к тебе не заходила.
Мы с Ленкой простились, будто в былые времена — тепло и легкомысленно.
«В нашу первую встречу она утверждала, что Лева притащил ей компьютер на память, и представила Юру близким другом Алекса, этакой бескорыстной сиделкой при контуженном жизнью человеке, — размышляла я, спускаясь по лестнице. — Нет, ни на чьи „правдивые“ заявления нельзя полагаться. Но тогда как докопаться до истины?» И, чтобы встряхнуться, я передразнила себя: «Как, как? Заладила, попугаиха. Копать надо!»
Во исполнение этого опрометчивого решения я из дома сразу позвонила в архитектурную мастерскую и попросила соединить меня с Евгенией Альбертовной Ениной.
— Евгения Альбертовна на заслуженном отдыхе. Отныне мастерской руковожу я, Константин Александрович Ерофеев, — раздалось в ответ.
Я уже устала поражаться. Спросила, есть ли у Ениной домашний телефон.
Ерофеев охотно сообщил мне его.
И зачем-то добавил:
— Зимой ей исполнилось пятьдесят пять, она несколько месяцев оформляла пенсию.
Я договорилась о свидании с Евгенией Альбертовной, вернее, с Лялей, «поверенной в ее делах», как эта дама тотчас же отрекомендовалась. Поскольку письмо Федорова оказалось липой, сварганенной Галей Кара-Ленской с целью спровоцировать скандал между супругами, писать о последствиях автокатастроф я была не расположена. Но Ляля так загорелась идеей поведать продажному миру о мучениях малоимущих больных, что я воспряла духом. Да и необходимость притворяться, искать повод заговорить о Левушке исчезла. Я прозрела. Мне осталось лишь выложить свои соображения полковнику Измайлову, ему — арестовать убийцу.
Никогда я с таким нетерпением не ждала вечера. Внушала себе, дескать, не гони, ты торопишься жить, расслабься, не дергайся, проведи с толком время своей молодости. Однако самовнушение не действовало. Наверное, впервые я валялась средь бела дня на диване и смотрела на часы. Наконец явился Вик. Меньше всего ему хотелось дискутировать со мной. Больше всего — справиться о моем самочувствии, а затем спуститься к себе, запереться на засов и завалиться спать. Но щадить полковника я не собиралась. Он попытался усомниться в моем здравомыслии. Тщетно. Я не обращаю внимания на оскорбления, когда добиваюсь своего. Измайлов сиротским голосом запросил есть. Я выдала ему бутерброд с засохшим сыром и таким же огурцом. Это произвело на Вика угнетающее впечатление.
— Рассказывай, иначе уморишь голодом, — проворчал он. И вдруг в отчаянии предложил: — Может, попьем кофе?
— Свари, если приспичило, — кивнула я сурово.
Полковник понял, что поблажек не будет. Бубня что-то вроде «себе дороже», он устроился в кресле, будто на электрическом стуле. Поскольку его преисполненный горького героизма и взгляд меня не растрогал, Вик отчетливо произнес:
— Зверюга.
— Человек изо всех гражданских сил содействует расследованию, а ты отбрыкиваешься, — возмутилась я.
— Ты не человек, детка, а причина моих инфаркта, инсульта, язвы…
— Лишь бы не сифилиса, — пресекла я бунт.
Измайлов изобразил суеверный ужас и процедил:
— Валяй, излагай. Когда ты теряешь чувство юмора, становишься опасной.
