— Видимо, я неловко повернулся, — исповедовался Измайлову бедный утопавший, возбужденно отфыркиваясь, — и скатился с матраса. Вставил беруши, чтобы насладиться тишиной и покоем и, пожалуйста, насладился. Спасибо, без вас я бы пропал. Страху натерпелся! Может, коньячку? У меня есть во фляжке.

Полковник очаровательно ему улыбался, отказывался от спиртного, мол, за рулем, но вам после стресса не повредит. Меня он игнорировал. Я потопталась, решила хоть чуточку загладить свою вину и полезла в воду за резиновой дутой лежанкой. Мне было стыдно. Матрас отнесло к огромной коряге. И откуда таковые берутся, во — круг одни тощие, гибкие кусты? Боясь в довершение своих выходок еще и порвать чужую собственность, я начала аккуратно выпутывать ее, освободила, отвела в сторону… Я завизжала, как еще никогда не доводилось.

Он лежал на дне и смотрел на меня распахнутыми немигающими глазами. Тень от коряги и движение прозрачных струй создавали жутковатый, но завораживающий эффект. Будто человеку нравилась его поза, устраивал уютный уголок под гниющей деревяшкой и, вообще, только так и можно отвлекаться от суетного мира. Я дрыгалась, стараясь не коснуться его ступнями. Почему-то мерещилось, будто он склизкий.

На пляжном песочке толстяк демонстрировал скорее удивление моим поведением, чем нервозность. Полковник был безмятежен.

— Странные у тебя способы реабилитации, — зло сказал он. — На этот раз ты держалась за матрас и корягу, так что переиграла, детка.

— Там человек под корягой, — мрачно отчиталась я.

— Водолаз, что ли? — простодушно поинтересовался толстяк.

Вопреки здравому смыслу я напряженно задумалась. Может, действительно наткнулась на умельца разыгрывать? Тогда поделом мне, за все приходится платить. Полковник наблюдал за сменой моих гримас и, вероятно, решил, что для столь бурной мимики я недостаточно талантливая актриса. Тут соизволили приблизиться двое спасателей.

— Проблемы? Вас всего трое, а шуму-гаму, как от сотни.

— Там человек под корягой, — не сумела я сменить пластинку.

— Где? — поразился высокий загорелый парень в зеленых шортах.

— Под корягой…

Добиться от меня чего-нибудь другого не удалось бы ни гипнотизеру, ни палачу.

— Бог мой, — взвыл владелец матраса, — получается, я едва не утонул, а он утонул?

— Кто он? — вкрадчиво уточнил Измайлов, который не умел не быть ментом больше получаса.

— Представления не имею, его девушка нашла. И все равно жалко.

Вик уставился на меня, но проглотил вопрос, не девушка ли свою находку утопила. Потом он пристальным прищуром вконец смутил толстяка. Будто сравнивал того, кого я спровадила в воду, с тем, кого он вытащил на берег.

— Подсобите, мужики, — грубовато и не слишком бодро попросили спасатели.

— Я пас, — оробел толстяк. — Приключение не для моих нервов.

— Мне деваться некуда, — буркнул Измайлов.

Они двинулись к коряге и долго-долго возились возле нее. Вокруг нас с нервным товарищем собралась толпа любителей загородных уик-эндов. Мы кисло объясняли им, что сейчас извлекут тело. Несколько крепких, охочих до (адреналина ребят ушли на подмогу. Женщины добровольно вставали за мужчин вторым рядом, хотя обычно лезут в первый, и опасливо выглядывали из-за их плеч. Когда вытащили труп в плавках, отпрянули все. Описывать дальнейшее бессмысленно. Есть же на свете счастливцы, которым не доводилось жмуриться при этаком зрелище.

Поговорив со спасателями и велев им действовать по инструкции, полковник жестом приказал мне собирать вещички. В машине я вспомнила, как жаждала его похвалы за повод представиться «рецидивисту».

— Низкий поклон тебе, детка, за сногсшибательный отдых, — процедил Вик. — Ведь знаешь, до чего люблю в нерабочее время вылавливать утопленников, причем предварительно задушенных леской. Доставила, да, доставила удовольствие.

— Измайлов, милый, не нарочно… же, — оправдывалась я.

— Не смею верить, — изысканно выразил сомнение Вик и промолчал остаток пути.

Так мы «развлеклись» в воскресенье. Правда, в родных стенах полковник постарался улучшить мое настроение. Словно чувствовал, что неизвестный утопленник из озера — не конец, а начало редкостного даже по нынешним временам ужаса.

Полторы недели Виктор Николаевич Измайлов был ласков и кроток. Являлся со службы в урочное время, часто отягощенный букетом, слушал музыку, умиротворенно шуршал книжными страницами, хвастался отменным аппетитом и приставал ко мне с удручающей приверженностью внутреннему распорядку — в двадцать три ноль-ноль. Это было не к добру, уж я — то его повадки наизусть выучила.

И вот однажды, переступив порог квартиры полковника, я по запаху поняла: финита ля идиллия. Пахло табачищем. У меня не только мозги, но и целиком организм своеобразно настроен. Вернее, все в организме зависит от мозга. Так вот, я плохо выношу результаты чьего-то курения, включая один вид переполненной пепельницы. Мне всегда хочется возопить: «Зачем травить себя этой пакостью?!» Но я воздерживаюсь от советов избавиться от вредной привычки, хватаюсь за сигарету сама и после пары затяжек перестаю чувствовать дурноту. В этом я вся. Как-то раз мне было неловко за высмоленную сдуру то ли «стюардессину», то ли «родопину». Мы с подружкой поехали в Адлер, сняли комнату и немедленно познакомились с девушкой, обитающей в комнате напротив. Две ее приятельницы шлялись по танцулькам, ей было скучно, и она пригласила нас к себе почаевничать.

— Можно покурить? — вежливо спросила я.

— Кури, конечно, — кивнула, кажется, Ирина.

Не успела я затушить окурок, как явились поразмявшиеся девы. Одна потянула носом и промолчала. Зато вто рая устроила неслыханный ор. Ни мои извиняющийся лепет, ни открытые настежь для проветривания окно и дверь на нее не действовали. Сцена была тягостной, потому что все понимали: изменить ничего нельзя, я уже надымила, раскаялась и, естественно, никогда впредь не повторю попытки на их территории.

Мы ретировались к себе, и мною занялась подруга. Выволочка было короче, нуднее и сводилась к тому, что я ее компрометирую перед незнакомыми людьми. А ведь так светски чай пили и могли бы продолжить, ко взаимному удовольствию. Вероятно, наслушавшись из-за хлипкой стены вволю, к нам заглянула хозяйка, веселая женщина лет сорока пяти. Она деловито выяснила причину скандала и засмеялась:

— Эх, девочки, мне бы ваши заботы. Не грусти, Полина. Надо было отбрить хреновую праведницу, слушай: «Орать в полночь тоже неприлично, сучка. При таком норове тебя, длиннорылую страхолюдину, никто не возьмет замуж. Найди ты на танцах завалящего кавалера, была бы счастлива и ничего не учуяла. Королева недоделанная».

— Но я же виновата, — запротестовала я. — Если комната на троих, разрешения одной девушки мало. Мне бы и в голову не пришло огрызаться, да еще так… сочно.

— Тогда век на тебе будут зло срывать. И каждую тварь, которая из корысти не срывает, ты посчитаешь другом. Я гляжу, ты лишку под остальных подлаживаешься. Сожрут тебя с потрохами.

Я до сих пор не знаю, кто тогда был прав. Просто позабыла ту неприятную историю. И если уж вспомнила ее у полковника Измайлова, значит, в воздухе гуще дыма клубилась напряженность. И верно, не успела я приложиться к своей пачке облегченных «Мальборо», как Вик заявил, что ему необходимо молоко в кофе. Ему! Moлоко! Было ясно: он хочет остаться один и выпирает меня в магазин хоть ненадолго. Но то, что молоко ему все-таки придется доставить, свидетельствовало о потребности в общении. Человек нуждался в паузе, в настрое на мое присутствие. Обидеться? Если идти по этой дорожке, жизнь превратится в ад. Рано или поздно придется у себя поинтересоваться: «Почему меня постоянно обижают все, кому не лень?» И ответ может прозвучать страшно.

Я поднялась со второго на третий этаж в собственную квартиру, переоделась, прибралась, вновь переоделась, прихватила пакет молока и спустилась к Вику.