Бинья У вел обширное храмовое и монастырское строительство. Сильно разросся в те годы и город Пегу. Большие торговые корабли не могли подходить к нему из-за недостаточной глубины Ситауна, однако он был крупным перевалочным пунктом, и торговцы вновь начали селиться в Пегу, постепенно становившемся для иностранных купцов и путешественников синонимом Бирмы вообще.

Основная угроза независимости Пегу исходила не с востока, со стороны сиамцев, и не с северо-востока, откуда совершали набеги шанские и каренские племена, а со стороны Авского царства, объединившего Среднюю Бирму я искавшего выхода к морю. Угроза эта появилась уже в середине 70-х годов, когда к Аве было присоединено княжество Таунгу. Особенно реальной она стала после смерти в 1385 г. Бинья У, которому наследовал его сын Разадари (1385–1423).

Вступление Разадари на престол не обошлось без междоусобной борьбы среди монов. Потерпевший поражение в этой борьбе дядя Разадари Лаукпья бежал к авскому двору и предложил Минджи Свасоке вассалитет монского государства при условии, что тот поможет ему захватить власть в Пегу. [74]

Война затянулась на много лет и продолжалась при преемнике Минджи Свасоке — Минкхауне (1401–1422). Только со смертью последнего бирманцы отказались от попыток подчинить монское царство, которое умело использовало в войне с Авой араканцев, шанов и каренов, так что бирманцы, еще в начале этой «сорокалетней войны» захватившие Пром, так и не смогли продвинуться южнее.

Ко времени окончания войны с монами трудно было найти в Бирме деревню или город, не переходивший несколько раз из рук в руки. Южная Бирма испытала не-однократные нашествия как монских, так и бирманских армий, Северная и Центральная Бирма видела не только монголов и шанов, но и была ареной столкновений между бирманскими княжествами. Население Бирмы уменьшилось в несколько раз, поля были заброшены, многие крестьяне угнаны в рабство.

По сравнению с теми странами, которые подверглись длительной монгольской оккупации, Бирма, казалось бы, находилась в лучшем положении. Хотя монголы дважды проходили с мечом по Бирме, они оба раза сравнительно быстро покидали ее. Однако и этих походов оказалось вполне достаточно. Подорвав устои бирманской государственности, монголы нарушили нормальный процесс ее развития. Это не было сознательным актом, но уничтожение основы экономики восточной деспотии — ирригационной системы — и сложного бюрократического аппарата, заставлявшего крутиться колесо государственной машины, было тяжелым испытанием. По обессилев-шей стране прокатились бесконечными волнами набеги шанских племен, каждый из которых разрушал и без того подорванное хозяйство страны. Даже монастыри не избегли разрушений: шаны в большинстве не были тогда буддистами и религия не мешала им разрушать пагоды и убивать монахов.

Несколько лучшим положение монастырей было в тех местах, куда реже доходили отряды шанов. Монастыри старались поддерживать хозяйство и в периоды спокойствия становились теми центрами, вокруг которых возрождалась [75] жизнь. Поняв это, цари Авы вернулись к политике раздачи земель монастырям, которые обладали рабочими руками, ибо в них жили не только монахи, но и множество крестьян, предпочитавших убежище монастыря невзгодам и превратностям жизни вне их стен.

Впрочем, на этот раз цари пошли на своего рода хитрость: монастыри получали преимущественно заброшенные земли. Вот что говорит одна из надписей авского пе-риода (1386): «Великий царь, опасаясь несчастий самсары, спросил у монахов монастыря Панклей… и дал 1500 пеев земли (пей=0,7 га. — Авт.)… Так как эти земли были разорены китайцами, то они заросли джунглями». Таким образом, монахам отдавалась земля, которую никто не обрабатывал в течение ста лет после нашествия монголов.

В период относительного спокойствия в пределах Авы монастыри играли весьма важную роль в подъеме экономики страны. Монахи, в первую очередь лесные братья, не отказывались от заброшенных земель, и возвращение их в фонд обрабатываемых до какой-то степени помогало бороться с голодом, часто посещавшим Центральную Бирму.

Возрождение заброшенных земель представлялось бирманцам настолько важной и насущной задачей, что даже сами цари старались подавать в этом пример. Надпись, относящаяся к началу XV в., говорит, что «царь был справедлив и он расчищал зеленые, поросшие джунглями земли ради богатства своей страны. Сказав, что он и сам будет пахать эту землю, царь с царицей… приехал и остановился в месте, называемом Танкли». Совместными усилиями центральной власти и лесных монахов, которые стали к этому времени крупнейшей религиозной силой в Бирме, в ходе «операции», описываемой в этой надписи, было расчищено более 2 тыс. га земли.

С готовностью раздавая монастырям заброшенные земли, цари Авы ревниво оберегали немногочисленные обрабатываемые земли, оставшиеся в их распоряжении. Несмотря на явно улучшившиеся отношения с буддийскими монастырями, цари не упускали случая оспорить право монастырей на владение хорошими, дающими доход землями. Иметь какой-то земельный резерв было совершенно необходимо, так как войско — основная сила, [76] удерживающая царя на престоле, — требовало даров землей и людьми. К 1386 г. относится судебный процесс монастыря против царя Авы, подарившего своим военачальникам монастырскую землю. Любопытно, что это была та же самая земля, которую безуспешно старался отнять у монахов Имто Сьян еще в середине XII в. И на этот раз царь проиграл тяжбу: на стороне монастыря выступили крупные сановники, включая даже царицу Авы. Царь был вынужден обратиться к войску: «Мы вернем старые дары, а вы получите новые».

Буддийская церковь в эти годы бедствий и войн оставалась большой силой не только экономически — монастыри были последним оплотом отчаявшихся людей, пос-ледним хранилищем знаний и искусства Бирмы. Мало что строилось в Бирме в XIV в., каменное же строительство почти целиком сводилось к пагодам. На храмы, подобные паганским, не было средств ни у царей, ни у вельмож, ни у самой церкви. Но пагоды строились, и немало их осталось с XIV в. на берегах Иравади в Сагайне, Пинье, Аве…

Первая половина XV в. помимо затянувшейся войны с монами, когда войска враждующих сторон каждый сухой сезон устремлялись в набег на территорию врага, характерна и постоянными столкновениями с шанами, которые, сдерживаемые на севере китайской пограничной стражей, нападали на более слабого южного соседа. И как бы ни изощрялись авокие правители, натравливая шанских собв друг на друга, обращаясь за помощью к китайцам, заключая сепаратный мир то с одним, то с другим князем, роднясь с ними, стоило бирманцам выступить на юг, с севера шли угрожающие слухи о том, что собва Мохньина или Тинни собирает войско.

Царь Тряпхья IV (Минкхаун), описывая в надписи от 1403 г. свои владения, говорил, что они простираются до земли шанов на востоке, земель мо-шанов и нага на севере и северо-востоке, индийских земель на западе и земли монов на юге. Ава находилась в кольце врагов, особенно если учесть, что под индийскими землями подразумевались часто владения араканского царя. [77]

В XV в. основными врагами Авы стали шаны. Моны с начала «сорокалетней войны» сами находились в обороне, и их походы на Аву, в которых они даже осаждали бирманскую столицу, были скорее местью за нападения бирманцев. Аракан вступал в борьбу в Бирме только в тех случаях, когда его заставляли сделать это союзники — моны или бирманцы. Шаны же стремились вырваться из гор и переселиться в богатые долины, и, когда на их пути вставала вооруженная сила, война становилась беспощадной и упорной.

Новая вспышка этой войны относится к 1406 г., когда Тряпхья IV, воспользовавшись столкновением междукняжествами Мохньин и Кале и видя, что Мохньин побеждает, бросил против него свое войско. Столица княжества была взята, сам собва и его сын были убиты. Так как этот поход бирманцев не был согласован с китайцами, то они послали в Аву протест, который, однако, поступил уже после разгрома Мохньина.