Доулиш повернул на глазную магистраль, но было уже поздно: мотоциклиста я след простыл. Продолжение погоня было бы пустой тратой временя, Доулиш окинул взглядом спину мужчины в очках с толстыми линзами, который шел теперь по тротуару и успел за это время удалиться ярдов на тридцать, потом развернул машину и подъехал к своему дому.

Он вошел в подъезд, но сразу подниматься не стал, а с минуту постоял внизу, потом распахнул входную дверь и выглянул на улицу. На улице было пустынно: ни людей, ни теней, вообще ничего подозрительного и ничего такого, что могло бы хоть косвенно свидетельствовать о том, что где-то скрывается человек. Доулиш ощущал смутное, но назойливое беспокойство, какое-то дурное предчувствие. И это муторное ощущение оправдывало все: и вручение письма в неурочный час, и буйное поведение молодого испанца, и так и не появившаяся девушка.

Опасность чудилась всюду. Даже там, где ее, казалось, и быть не должно. Нервы Фелисити могут не выдержать такого рода напасти, внезапной и не укладывающейся в рамки их обыденной жизни. Фернандес — либо исключительно искусный актер, либо младенец, сидящий на пороховой бочке.

Доулиш медленно двинулся вверх по лестнице.

Какие чувства испытывает теперь Фернандес, если он говорил правду? Его сестра вышла замуж за фиктивного Доулиша. Надежды на радужное будущее растаяли, как мираж, а с ними канули в небытие и драгоценные камни.,.

Разумеется, создавшаяся ситуация не на шутку взбесила Доулиша. Как удобно было бы сейчас усомниться, скажем, в том, что эти драгоценные камни вообще существуют, и предположить, что Фернандес действует на пару со своей сестрой с целью его, Доулиша, дискредитации. Но вот что интересно: если они вознамерились шантажировать его, решатся ли они идти задуманным путем до конца? Станут ли подвергать угрозам Фелисити или повременят с этим— кто знает?

Он попытался мысленно представить себе девушку, которая приходила сегодня днем к ним домой и которая, вероятно, так жаждала поскорее увидеть своего «мужа»; постарался представить себе также, что она испытала, какое потрясение пережила, когда узнала, что ее обманули в самом святом.

Он добрался до своей лестничной площадки и открыл дверь квартиры. Навстречу по коридору шла Фелисити.

— Я надеялся узнать от мальчишки, кто и где вручил ему письмо, но он успел скрыться, — кратко объяснил Доулиш. — Где оно?

— У Фернандеса.

— Вообще-то письмо предназначено не для Фернандеса, — пробурчал Доулиш больше себе самому. — Некий аноним советует немедленно вернуться в Испанию и раз и навсегда забыть о принадлежавших ему некогда драгоценных камнях, если он, конечно, хочет когда-нибудь увидеть свою Мепиту.

— Он сейчас опасен, — спокойно произнесла Фелисити. — Он уверен, что письмо—твоих рук дело, что всю эту интригу затеял ты. Он в ужасном состоянии…

— Я знаю, — Доулиш нежно погладил ее руку, потом направился к кабинету.

Дверь кабинета была открыта, на стене, возле камина, виднелась тень Фернандеса; испанец все еще стоял, все еще…

Доулиш старался ступать бесшумно, продвигаясь так, чтобы Фернандес заметил его не сразу.

Приблизившись к двери, помимо тени Фернандеса он увидел наконец и его самого — тот стоял, вытянув вперед правую руку, в руке был зажат пистолет, направленный на дверь.

Доулиш взглянул на Фелисити и предостерегающе приложил палец к губам.

Он мог бы попытаться войти внутрь, в надежде, что Фернандес всего-навсего пытается его запугать; ко, учитывая темперамент испанца, случиться может всякое, а Доулиш никогда не полагался на авось.

Поэтому он решительно шагнул вперед, крепко взялся за ручку двери и потянул ее на себя. Дверь скрипнула. Он услышал, как испанец вскрикнул и бросился к двери, но ключ был вставлен снаружи. Доулиш плавно повернул его, Фернандес добежал до двери и попытался высадить ее — дверь сотрясалась от яростного напора.

На пороге кухни возникла испуганная Элис.

Доулиш успокоительно улыбнулся ей.

— Успокойтесь, нет никаких причин для волнений, — мягко сказал он, — просто человек немножко расстроен и как бы не в себе. Вообще-то вы можете быть свободны.

— Я… я почти закончила, — пролепетала Элис.

Фелисити растерянно пробормотала:

— Надо этому как-то положить конец.

— Пусть чуть остынет, — доверительно сказал Доулиш. — Он не сообщил тебе, почему так опасается полиции, а?

— Не будь глупцом, конечно, нет. — Фелисити явно была обеспокоена. Фернандес перестал колотить по двери, но тишина действовала на нервы еще больше, чем шум. — Надеюсь, он не станет там вопить.

Доулиш улыбнулся:

— Если и начнет, то ему придется удостовериться, что у нас есть кое-какие возможности утихомирить человека, любящего баловаться огнестрельным оружием.

— Но он может случайно обнаружить, что в кабинете хранятся мои собственные драгоценности, — колко заметила Фелисити.

Доулиш рассмеялся:

— Я могу поверить во многое, но только не в то, что Фернандес хитроумная бестия, что сумел загодя рассчитать, как он по нашей собственной инициативе останется в кабинете один на один с сейфом и преспокойненько его вскроет. Как бы там ни было, ему и за месяц с ним не справиться, если бы он даже очень сильно захотел.

— Неужели?

— Честное слово. Можешь не волноваться, и…

— Я думаю, самое время вызвать полицию, — перебила его Фелисити. — В конечном счете все равно придется так поступить, а если мы сделаем это немедленно, то избавим себя от массы хлопот. Он может снова натворить каких-нибудь глупостей. — Доулиш промолчал, тогда она холодно продолжила: — Я знаю, что ты готов рассматривать это как новый триумф знаменитого детектива-любителя мистера Патрика Доулиша, но у меня на сей счет имеется иное соображение. Мне вообще не по душе твои триумфы. Это же трюк, разыгранный специально, чтобы завлечь тебя… разве только, разумеется, ты действительно миловался с этой женщиной в Мадриде, Милане и Цюрихе и провел медовый месяц в Париже.

Доулиш довольно кисло улыбнулся:

— Будь милосердной, солнышко! Мы с тобой имеем дело с историей, в которой некто, прикрываясь моим именем, знакомится с красавицей-испанкой, женится на ней и наследует ее драгоценные камни, разумеется, если история эта правдиво нам изложена. Возникает естественный вопрос: что я должен предпринять? Ничего?

— Вызывай полицию!

— В этом случае Билл Триветт проследит, как я буду пытаться выяснить, что за всем этим кроется, — возразил Доулиш. — Конечно, рано или поздно придется ему все рассказать, но только не сейчас, не в столь неподходящее время, — это же ясно как божий день!

— Но почему нельзя именно сейчас? — совсем уж сердито спросила Фелисити.

— Да потому, что единственное, что мы можем поставить в вину Карлосу де Киенто и Фернандесу — это его страх перед полицией, — терпеливо продолжил свои разъяснения Доулиш. — И стоит нам вызвать полицию, как мы тотчас утратим единственную ниточку, за которую можно ухватиться и потянуть.

— Тоже мне, ниточка!

— Ну да, ниточка, разумеется, если смотреть на это моим искушенным взглядом. — Доулиш обнял жену за талию. — Согласись, что я не мог с ходу разрешить эту неожиданно возникшую проблему. Я никогда прежде не слышал о Фернандесе, да и о его сестре впервые услышал от тебя сегодня вечером; ты первой столкнулась с верхушкой этого коварного айсберга. И если некто действует под моим именем, устраивая такие фокусы с одной девушкой, он, вероятно, попытается проделать этот трюк и с другими. Согласись, я вправе выяснить, какую цель он преследует и каким способом стремится ее достичь.

Они довольно долго молчали.

Из кабинета не доносилось ни звука.

Мало-помалу Фелисити успокоилась. Лицо ее осветилось мягкой улыбкой, но глаза по-прежнему отражали беспокойную работу мысли.

— Но все же, согласись, ты не можешь не признать, что хотя в общем и целом вся эта история звучит ужасно абсурдно, упомянуто было так много конкретного — Мадрид, Милан, Цюрих, Париж, наконец, — сказала она, — не говоря уже о медовом месяце.