Литмир - Электронная Библиотека
A
A

И чудо произошло! Камни вдруг заговорили! На уцелевших стенах крепостных строений, в проемах окон и дверей, на сводах подвалов, на устоях моста стали находить надписи, оставленные защитниками крепости. В этих надписях, то безымянных, то подписанных, то набросанных второпях карандашом, то просто нацарапанных на штукатурке штыком или пулей, бойцы заявляли о своей решимости сражаться насмерть, посылали прощальный привет Родине и товарищам, говорили о преданности народу и партии.

В крепостных руинах словно зазвучали живые голоса безвестных героев 1941 года, и солдаты 1944 года с волнением и сердечной болью прислушивались к этим голосам, в которых были и гордое сознание исполненного долга, и горечь расставания с жизнью, и спокойное мужество перед лицом смерти, и завет о мщении.

«Нас было пятеро: Седов, Грутов И., Боголюб, Михайлов, Селиванов В. Мы приняли первый бой 22.VI.1941. Умрем, но не уйдем!» – было написано на кирпичах наружной стены близ Тереспольских ворот.

В западной части казарм в одном из помещений была найдена такая надпись: «Нас было трое, нам было трудно, но мы не пали духом и умрем как герои. Июль. 1941».

В центре крепостного двора стоит полуразрушенное здание церковного типа. Здесь действительно была когда-то церковь, а впоследствии, перед войной, ее переоборудовали в клуб одного из полков, размещенных в крепости. В этом клубе, на площадке, где находилась будка киномеханика, на штукатурке была выцарапана надпись: «Нас было трое москвичей – Иванов, Степанчиков, Жунтяев, которые обороняли эту церковь, и мы дали клятву: умрем, но не уйдем отсюда. Июль. 1941».

Эту надпись вместе со штукатуркой сняли со стены и перенесли в Центральный музей Советской армии в Москве, где она сейчас хранится. Ниже, на той же стене, находилась другая надпись, которая, к сожалению, не сохранилась, и мы знаем ее только по рассказам солдат, служивших в крепости в первые годы после войны и много раз читавших ее. Эта надпись была как бы продолжением первой: «Я остался один, Степанчиков и Жунтяев погибли. Немцы в самой церкви. Осталась последняя граната, но живым не дамся. Товарищи, отомстите за нас!» Слова эти были выцарапаны, видимо, последним из трех москвичей – Ивановым.

Заговорили не только камни. В Бресте и его окрестностях, как оказалось, жили жены и дети командиров, погибших в боях за крепость в 1941 году. В дни боев эти женщины и дети, застигнутые в крепости войной, находились в подвалах казарм, разделяя все тяготы обороны со своими мужьями и отцами. Сейчас они делились воспоминаниями, рассказывали много интересных подробностей памятной обороны.

И тогда выяснилось удивительное и странное противоречие. Немецкий документ, о котором я говорил, утверждал, что крепость сопротивлялась девять дней и пала к 1 июля 1941 года. Между тем многие женщины вспоминали, что они были захвачены в плен только 10-го, а то и 15 июля, и когда гитлеровцы выводили их за пределы крепости, то на отдельных участках обороны еще продолжались бои, шла интенсивная перестрелка. Жители Бреста говорили, что до конца июля или даже до первых чисел августа из крепости слышалась стрельба, и гитлеровцы привозили оттуда в город, где был размещен их армейский госпиталь, своих раненых офицеров и солдат.

Таким образом, становилось ясно, что немецкое донесение о занятии Брест-Литовска содержало заведомую ложь и что штаб 45-й дивизии противника заранее поспешил сообщить своему высшему командованию о падении крепости. На самом же деле бои продолжались еще долго.

Правда, прямых доказательств этого на первых порах не было. Но вот в 1950 году научный сотрудник московского музея, исследуя помещения западных казарм, нашел еще одну надпись, выцарапанную на стене. Надпись эта была такой: «Я умираю, но не сдаюсь. Прощай, Родина!» Подписи под этими словами не оказалось, но зато внизу стояла совершенно ясно различимая дата – «20 июля 1941 года». Так удалось найти прямое доказательство того, что крепость продолжала сопротивление еще на 29-й день войны, хотя очевидцы стояли на своем и уверяли, что бои шли больше месяца.

После войны в крепости производили частичную разборку развалин и при этом под камнями нередко находили останки героев, обнаруживали их личные документы, оружие. Останки героев торжественно предавали земле на брестском гарнизонном кладбище, а их оружие и документы становились экспонатами наших музеев.

Так, в 1949 году в Цитадели при разборке развалин Тереспольской башни под камнями были найдены останки защитника крепости молодого лейтенанта Алексея Наганова. В кармане полуистлевшей гимнастерки сохранился его комсомольский билет, который дал возможность установить личность погибшего.

Рядом с Нагановым лежал его пистолет. В обойме оружия осталось три патрона. Четвертый патрон был в канале ствола, а курок пистолета стоял на боевом взводе, свидетельствуя о том, что отважный комсомолец погиб сражаясь. Жители Бреста с почестями похоронили останки лейтенанта, и именем Алексея Наганова была названа одна из улиц города.

В ноябре 1950 года под развалинами одного из участков казарм был обнаружен так называемый «Приказ № 1», вернее, его остатки. Это были три обрывка бумаги, второпях исписанные карандашом, – боевой приказ, который 24 июня 1941 года набросали командиры, возглавлявшие оборону центральной крепости. «Приказ № 1», по существу, остался до настоящего времени единственным документом, относящимся к Брестской обороне, которым располагают историки. Из этого приказа мы впервые узнали фамилии руководителей обороны центральной Цитадели: полкового комиссара Фомина, капитана Зубачева, старшего лейтенанта Семененко и лейтенанта Виноградова.

Несколько позже удалось установить, что не все участники обороны Брестской крепости погибли, а кое-кто из них остался в живых. Эти люди, в большинстве своем тяжело раненные или контуженные, попали во вражеский плен и перенесли все ужасы фашистских концлагерей. Некоторым из них посчастливилось бежать из плена, и они сражались в отрядах партизан, а потом в рядах Советской армии. Теперь они вспоминали отдельные эпизоды обороны, рассказывали о том, как шла борьба, называли фамилии своих боевых товарищей. Картина начала проясняться.

Начало поисков

Вскоре после войны в газетах и журналах появились первые статьи, посвященные обороне Брестской крепости. К сожалению, материал тогда был еще весьма скуден, известно об обстоятельствах обороны было очень мало. Поэтому в этих статьях, как выяснилось потом, содержались ошибки и неточности.

Одним из первых обратился к теме героической обороны Брестской крепости наш известный художник-баталист П. А. Кривоногов. В 1950 году он поехал в Брест, длительное время жил в крепости, беседовал с очевидцами боев, делал многочисленные этюды и наброски. Год спустя появилась его талантливая и сейчас широко известная картина «Защитники Брестской крепости». Нужно сказать, что на этом полотне, где изображен момент боя у Тереспольских ворот Цитадели, тема героической обороны получила яркое и правдивое воплощение. Многие участники боев за крепость, которых впоследствии удалось найти, не раз говорили мне, что они не могут без большого волнения смотреть эту картину и что художник сумел глубоко проникнуть в существо событий и хорошо передать напряженность борьбы и героический дух памятной обороны.

Потом появилась пьеса белорусского драматурга Константина Губаревича «Брестская крепость», которая до сих пор идет на сцене ряда театров. И все же следует признаться, что мы долгое время мало знали об обстоятельствах боев за Брестскую крепость.

Так, во всяком случае, было до 1954 года, когда у меня возник замысел написать книгу о Брестской обороне. В обращении к этой теме была и закономерность, и известная случайность. Закономерность заключалась в том, что я уже несколько лет писал о событиях Великой Отечественной войны, только недавно закончил свою последнюю книгу «Сталинград на Днепре» – о Корсунь-Шевченковской битве – и искал новую тему, к которой я мог бы обратиться после этой моей работы. Я уже начал подумывать о том, чтобы написать книгу, посвященную обороне городов-героев Одессы и Севастополя, как вдруг один случайный разговор заставил меня изменить свои планы.

9
{"b":"25188","o":1}