Клаус получил от доброй феи – именно так он про себя окрестил Грету – горсть орехов и тут же ими захрустел.
– Так кто же должен приехать? – в очередной раз задала интересующий ее вопрос Изабель.
– Молодая госпожа никогда не слышала имени князя Гривальда? – подал голос стоявший за спиной Греты молодой человек. – Как же так? Его знают все в округе.
– Беда, беда, – снова принялась причитать Грета.
– Да будет тебе, женщина, – осадил ее темноволосый мужчина в сутане священника. – Прекрати стонать. Лучше помолись за невинную душу, которую к себе сегодня заберет Господь.
Грета повернулась к нему и сложила руки в молитвенном жесте.
– Ах, святой отец! За что же Он ниспослал нам такую кару?
– Он испытывает нас, дочь моя. Тебя, меня и каждого, кто сейчас на этой площади. Достаточно ли сильна твоя вера?
Новая знакомая Изабель и Клауса не нашлась с ответом, а священник повернулся к брату и сестре.
– Вы хотели узнать, кто такой князь Гривальд? – спросил он. – Сейчас узнаете.
На площади внезапно стало очень тихо: казалось, можно было расслышать, как ветер переносит палую листву. В этой тишине цокот копыт приближающихся лошадей звучал как раскаты грома: наверное, ступи на землю свита самого Дьявола, не наделала бы она столько же шума. Через несколько минут на площади появились всадники: двое держались чуть позади первого. На первых двух были плащи с капюшонами, скрывающие их лица от посторонних глаз. Ехавший впереди всадник – его лошадь была белой как снег – казалось, не обращал внимания ни на толпу, ни на своих спутников, и смотрел куда-то в землю. Накидка из плотного светлого материала прикрывала только верхнюю часть его лица. Изабель решила, что он немолод – наверное, ему почти тридцать – но, судя по всему, красив. Она даже подумала, что видела кого-то, похожего на него – на портретах, где изображают разных принцев и аристократов. И правда, самый настоящий князь…
– Ни в коем случае не смотри ему в глаза, девочка! – шепнул Изабель священник, дернув ее за рукав платья. – Слышишь? Ни в коем случае!
Князь Гривальд остановил коня, и двое всадников последовали его примеру. Вместе с маленькой процессией замерла и толпа. И снова на площадь опустилась эта страшная тишина: только лошади изредка пофыркивали, выражая то ли нетерпение, то ли недовольство человеческим запахом. А вместе с тишиной пришел и ужас. Изабель ощущала его почти физически. Кем бы ни были эти трое, ничего хорошего они не принесли.
Несколько минут прошли в молчании, и вот толпа расступилась. На мостовую вышла женщина с маленьким ребенком на руках. Она подошла к всадникам, поколебалась, а потом протянула крошечный сверток князю Гривальду, не сказав при этом ни слова. Тот так же молча наклонился и взял из ее рук ребенка. Взял осторожно – так, будто принимал в свои объятия вазу из хрупкого фарфора. И всадники снова двинулись вперед. Мать ребенка стояла, как вкопанная, и смотрела им вслед. Слезы катились по ее щекам, но утирать их она не торопилась. Сейчас Изабель больше всего хотела, чтобы кто-то нарушил эту тишину – чтобы женщина закричала, зарыдала, чтобы кто-то с воплями бросился вслед за всадниками. Ей казалось, что кто-то проклял это место – и теперь тут никто не сможет произнести ни звука. Но женщина так и не пошевелилась и даже не всхлипнула. Священник подошел к ней, обнял за плечи и принялся шептать что-то, но слишком тихо для того, чтобы можно было разобрать слова.
А всадники, почтительно ехавшие позади своего господина – он был их господином, так решила Изабель – продолжали свой путь. Князь держал поводья одной рукой, а второй прижимал к груди малыша. Тому, похоже, было вполне уютно в объятиях незнакомца – он не плакал и не пищал, а в какой-то момент даже издал звук, напоминающий смех.
– Ах! – не удержалась Изабель.
Процессия замерла, и Грета осенила себя крестным знамением. Едва слышный вздох прокатился по толпе, а князь Гривальд повернул голову, поднял капюшон и оглядел стоявших возле самой дороги людей. Почти все замерли, опустив глаза в землю. Все, кроме Изабель. Она хорошо помнила запрет священника, но все же поймала страшный взгляд… и убедилась, что ничего страшного в нем не было. Ясные серо-стальные глаза. Чересчур печальные – но и только. Несколько секунд она изучала его лицо. Он действительно был очень красив. Не то чтобы на своем веку она успела повидать чересчур много мужчин, но таких красивых не встречала еще никогда.
Уроженец здешних широт – светлая кожа, угольно-черные волосы чуть длиннее, чем носили в том месте, где она родилась: почти до плеч, густые и прямые, такие, к которым так и хочется прикоснуться. И что-то мертвое, холодное, почти ледяное было в его лице: так выглядят мраморные памятники на могилах. Скульптор долго вырезает из камня тонкие черты, создает шедевр, который мог бы дарить свет – но он навечно останется таким, ни до кого не снизойдет и никого не согреет. Такая красота манит тайной, кажущейся возвышенностью – и не даст взамен ровным счетом ничего. Останется такой же таинственной, мертвой и холодной, сколько костров ни разводи, сколько ни предпринимай попыток тронуть сердце.
Князь Гривальд будто дожидался того момента, пока Изабель вдоволь на него насмотрится. Он в последний раз бросил высокомерный взгляд на толпу, легко изогнул бровь – его лоб пересекла тонкая, едва заметная морщинка – и снова накинул на голову капюшон. После этого он кивнул своим спутникам, и вся компания прибавила ходу, а через несколько минут скрылась из глаз.
Толпа взволнованно зашумела.
– Зачем ему ребенок? – удивилась Изабель. – Что он будет делать с ним?
– Лучше тебе не знать, девочка, – ответил священник. – Он плохой человек. Очень плохой. Это наше проклятие… каждый день я молю Всевышнего о том, чтобы Он даровал нам спокойствие, но мы до сих пор не искупили своих грехов…
Стоявший за спиной Греты молодой человек пригладил непослушные светлые кудри ладонью.
– Будет вам, отче, – обратился он к священнику. – Не пугайте несчастную девушку. И ее брата тоже – посмотрите, он ни жив, ни мертв от ужаса.
Маленький Клаус дрожал мелкой дрожью и крепко сжимал руку сестры.
– Нам пора домой, – сказала Грета, кивнув молодому человеку. – Поможешь мне устроить постели детям, Себастьян. Раз уж у нас такие важные гости.
Накормив Изабель и Клауса скромным ужином – вареная картошка, немного соленой рыбы, пара кусочков хлеба и подогретое молоко – Грета отправилась спать, предварительно сообщив остальным, что уже поздно, и им лучше последовать ее примеру. Однако Себастьян и бровью не повел. Подождав, пока хозяйка поднимется к себе, он подошел к окну, открыл его, достал из кармана тщательно свернутую папиросу и прикурил от огарка свечи. Изабель и Клаус сидели за столом. Спать им не хотелось, несмотря на усталость – уж слишком свежи были недавние впечатления.
– Хотите, я расскажу вам про князя? – спросил Себастьян, усаживаясь на подоконник.
– Нет! – взмолился маленький Клаус. – Он сам Дьявол!
– Ты вообще когда-нибудь Дьявола видел, дурачок?
– Не видел, – подтвердил Клаус, – но он есть !
Себастьян выпустил колечко дыма и принялся наблюдать за тем, как оно плывет в воздухе.
– Если так, то твоей сестрице приглянулся этот Дьявол.
Изабель почувствовала, что краснеет.
– Нет! – возразила она твердо.
Себастьян улыбнулся. У него были удивительного цвета глаза – ярко-бирюзовые, похожие на драгоценные камни.
– Да брось. По нему все сохнут. Боятся до ужаса – и сохнут. Черт их поймет, этих женщин.
– Как по мне, он ничем не отличается от других людей, – неуверенно заговорила Изабель.
– Людей ! – Себастьян поднял руку в жесте отчаяния. – Когда-то он был человеком, сестрица Изабель. Давно. Триста лет назад.
Она вытянулась на стуле и широко распахнула глаза.
– Замок, в котором он живет – тут, недалеко, на лошади можно добраться быстро – не один век принадлежал богатому княжескому роду. Он родился здесь, и тут же родились его братья и сестры. Однажды ночью на замок напали разбойники и убили всех, включая самого Гривальда. По крайней мере, думали, что убили – ведь все простыни на его кровати были залиты кровью, вот разбойники и ушли, решив, что с ним покончено. Он самым старшим ребенком в семье, на тот момент ему не исполнилось и двадцати пяти. Три дня и три ночи разбойники пировали, уничтожая хозяйские запасы еды и вина. А утром четвертого дня в замке нашли их тела. Много тел – и ни одной капли крови. Они были полностью сухими. Ну, как… мертвые высохшие мухи .
