И вот, эта мечта поэта из дверного проема, лучезарно улыбаясь и томно виляя бедрами, направляется такой чарующе-завлекательной походочкой через весь зал к сидящим во главе стола. Девушка идет. Ей никто не препятствует. Все притихли и застыли в ожидании. Никто вообще не может понять: что все это значит, кто это и куда она направляется. Девушка все приближается и приближается и уже кажется, что сейчас случится что-то непоправимое, но тут вышедший из ступора Чубайс наклоняется к Немцову и что-то ему говорит. Тот в ответ, явно проглотив готовый вырваться наружу смех, что-то быстро и с очень серьезным лицом отвечает возмущенному Анатолию Борисовичу.

Конечно, дамы и господа, вам не терпится узнать, что за монолог произошел между этими уважаемыми людьми? Сейчас расскажу. Но… но дело в том, что я обещала ничего не придумывать. Поэтому хочу сказать, что потрясающе сформулированную историческую фразу Чубайса сама я не слышала, потому что не сидела рядом, что ответил Немцов – как вы понимаете, тоже не слышала. Сам Немцов на все мои уговоры подтвердить то, что я напишу двумя строками позже, так и не раскололся. Но СПСовская легенда донесла, что пораженный в самое сердце Чубайс выдал убойную формулировку:

– Боря, кто блядей вызывал?

На что Немцов с полным спокойствием и с уверенностью в том, ни в чем таком он лично не участвовал и замечен не был, сказал:

– Ну что ты, Толя, это невеста Надеждина – приличная девочка из интеллигентной еврейской семьи.

Во время этого наполненного эмоциями и драматизмом монолога, юная невеста наконец-то добралась до своего жениха, наклонилась (чем привела в еще больший восторг сидящих рядом с Надеждиным депутатов), шепнула что-то на ушко своему суженому, отдала ему, как потом выяснилось, ключ от номера и спокойно, с достоинством и полной уверенностью в своей неотразимости, удалилась.

Все выдохнули. И вот, кто-то уже продолжил прерванную на полуслове речь. Но на этом произошедшая на глазах удивленной публики почти немая сцена не закончилась.

Надеждин, видимо, сраженный в самое сердце, извинился, встал и вприпрыжку побежал за своей ушедшей в голубые дали незнакомкой. Ну, просто по Блоку: «И перья страуса склоненные в моем качаются мозгу, и очи синие бездонные цветут на дальнем берегу…»

Прошло минут сорок. Все успокоилось. Одно за одним шли выступления, ставились и решались вопросы, а очарованного жениха все не было. Наконец открылась дверь и вошел Надеждин. В его глазах было все: и розовая романтическая влюбленность, свойственная ранней юности, и торжество уверенного в себе и испытавшего всю полноту счастья от обладания любимой женщиной зрелого мужчины, и гордость собственника, получившего в свое полное распоряжение неоценимое сокровище. Надеждин прошел к своему стулу, сел и, как ни в чем не бывало, начал слушать очередного докладчика.

А кто бы на его месте поступил иначе? Представьте себе, что вам в руки попала такая милая девушка из хорошей еврейской семьи. Да еще и музицирующая. Вы бы устояли?

История о кремлевском диггере, который благоухал сливочками, потянула за собой другую. Почему-то, совсем неожиданно для меня, рядом с ней всплыл один из самых «страшных снов» моей пресс-секретарской карьеры.

Итак, пара слов о том, как СПС нырял в прорубь.

Это был 2003 год. Год предвыборный. Его самое начало. Партия готовилась покорять новые вершины, то есть повторить подвиг девяносто девятого, преодолеть барьер и попасть в следующую Думу. Не могу сказать, что все лучились оптимизмом и были твердо уверены в победе, но и серьезных сомнений в том, что ничего этого может и не случиться, не было. Хотя что-то уже смущало. Где-то внутри росло понимание, что уверенность наших лидеров в том, что власти нужна «правая» либеральная фракция в ГД, пусть даже и небольшая, и нужна она для того, чтобы демонстрировать миру, что страна у нас самая что ни на есть демократическая, на самом деле уже является всего лишь иллюзией. Многим уже стало ясно, что там – за Кремлевской стеной – все для себя решили, что все роли написаны, все фигуры расставлены, а Остап Бендер уже сделал свой коронный ход: Е2-Е4.

Приближалось Крещение, праздник, который к истории развития в России либерального движения не имел никакого отношения. Впрочем, не имел до того, как Немцов, которого, как потом стало ясно, надоумил один очень «умный» друг из бизнес-тусовки (ах, как было бы замечательно, если бы продавал он свои памперсы и анальгин и не лез бы с гениальными идеями в политику), решил показать нашу геройскую фракцию всей стране во всей ее красе, то есть в строгом соответствии со всенародной и, одновременно, православной традицией решено было дружно нырнуть в прорубь, и таким образом отметить Крещение.

Немцов озвучил мне эту гениальную идею с твердой уверенностью, что я зарыдаю от восторга и подтвержу, что она на самом деле гениальна. Но этого не произошло.

Борис всегда говорил, что ему легче работать с женщинами, что они понимающие, исполнительные, спокойные. Видимо, в разряд женщин по-Немцову я не входила, потому что с пониманием подобных пиар-акций у меня всегда была, что называется, напряженка. Я взяла с места в карьер:

– Начальник (когда я злилась, он из Бориса сразу почему-то превращался в начальника), извини, конечно, но это чушь. Ты понимаешь, что за результат ты получишь? Знаешь, как журналисты отпишутся и какую картинку в ящике ты увидишь?

– А что, класс: вот такие бодрые и здоровые «правые», ведущие правильный образ жизни и соблюдающие традиции, идут на выборы.

– Немцов, а почему ты так уверен, что тебя все любят и именно это и напишут? Я думаю, что все будет совсем наоборот.

– Почему?

– Потому что ставлю себя на место журналиста и понимаю, что я бы в этой ситуации отстебалась по полной программе. Не стоит самим давать поводы для шуток. У нас в стране на этом поле уже работает один классный специалист. Я говорю о твоем «лучшем друге» Жириновском. Он отлично выглядит в политической клоунаде, ему это прекрасно удается, поэтому не стоит с ним состязаться – проиграешь. Два клоуна на одной арене – многовато.

И тут я увидела, что шеф обиделся, а обидевшись – разозлился. В итоге я получила длинный и агрессивный комментарий, касающийся моего интеллектуального уровня, который (комментарий) сводился к тому, что моих скромных мозгов не хватает, чтобы понять всю оригинальность идеи и гениальность задумки.

– Знаете, Борис Ефимович, вы – лидер партии, а не я. Делайте то, что считаете нужным. Я только высказала свое мнение.

– Вот именно, – сказал Немцов, – всем нравится, все готовы принять участие. Только тебе не нравится, да еще твоему любимому Коху.

– А, Кох тоже против, – сказала я, и добавила:

– Еще раз говорю – поступай так, как считаешь нужным. Только позволь мне в этом шоу не участвовать.

– Ты хочешь сказать, что отказываешься работать?

– Угу, – сказала я, опустила голову, но твердо решила не отступать. – Отказываюсь, чтобы мне, как было написано в одной революционной книжке, «не было безумно больно». Я считаю, что пиар без идеи – это дешевая рекламная акция, ну, это как женские прокладки рекламировать.

– То есть – не хочешь? – еще раз повторил Немцов.

– Нет.

– Ну и иди. Без тебя обойдусь. И вообще, после поговорим. Очень много себе позволяешь.

Я развернулась и ушла.

Дальнейшая история происходила без моего участия. И я думаю, что все о том, как фракция отметила Крещение, можно найти, покопавшись, на широких просторах Интернета. Поэтому рассказывать того, очевидцем чего я не была, не буду. Скажу только, что пресса была еще та. Получили мы по полной.

Немцов ходил очень расстроенный и злой. Мне было его жалко. Но я молча наблюдала за всем со стороны. А сама думала: «Ну их же много – депутатов, почему не нашлось таких, кто бы его остановил?»

Все делают ошибки, но когда есть настоящая команда – люди с мозгами, работающие на один результат, люди, работающие на равных, люди, делающие одно большое дело, тогда ошибок можно избежать или, по крайней мере, делать их как можно меньше. У Немцова, на мой взгляд, такой команды не было. Вот почему я не хотела бы оказаться на его месте. Впрочем, еще меньше я хотела бы оказаться на месте того, кто обитает в Кремле сейчас.