В стране людей с покрывалами[49] в большой чести пророчества. Никто не начинает какого-либо дела и не отправляется в путешествие, не посоветовавшись с «гадюкой, шествующей по песку»: она предскажет, что вас ожидает. Джебрин, задав вопрос «гадюке», пообещал всем нам немыслимые блага – любовь и деньги. Но что меня больше всего интересует в настоящее время, так это его предсказание благополучного завершения экспедиции. Хм, посмотрим!..
Как указывалось выше, группа Гишар – Ле Пуатевен – Мартен – Шамбрен не закончила снятия копий с росписей в Тин-Тазарифте, оказавшись вынужденной сдаться при наступлении холодов. Оставалось обработать добрый десяток изображений – великолепный случай для введения новичков в курс нашей работы в условиях Сахары.
После того как были разбиты палатки и лагерь принял свой обычный вид, все пошло на лад. Температура воздуха – весенняя. Совсем не то, что было в прошлом году.
Впервые за наше пребывание на Тассили мы наблюдаем перелет саранчи. Первые рои не велики, но достаточны для того, чтобы порадовать наших туарегов. Уже с рассвета они занялись ловлей рассевшихся по деревьям насекомых. Саранча для кочевников, будь то арабы или туареги – манна небесная. Они считают ее лакомством.
Утром Матал и Агауэд, возвратившись с пастбища, куда они ходили проведать осликов, притащили целый мешок саранчи. Они тут же вывалили живых насекомых прямо на раскаленные угли. Нельзя сказать, чтобы саранча была деликатесом, по крайней мере для француза. Но для постоянно голодных людей, привыкших есть ящериц и грызунов, она – лакомое блюдо. После того как саранча поджаривается, у нее отрывают покрытые колючками задние лапки и остатки необгоревших крыльев. Затем отделяют голову, извлекая одновременно кишечник, совершенно несъедобный из-за содержащейся в нем какой-то зеленой жидкости, после чего саранчу начинают есть, похрустывая, как если бы у вас во рту были маленькие креветки. Иногда туареги после обжаривания размалывают саранчу в порошок, ссыпают в кожаные мешки и употребляют в пищу при переездах, разбавляя водой или молоком.
Что касается меня, то я люблю саранчу; я иногда питался ею на протяжении нескольких недель. Но мне вполне понятно, что это блюдо не каждому придется по вкусу. Однако в посещаемых нефтяниками барах Уарглы считается сейчас большим шиком подавать саранчу (по пять франков за штуку!) с аперитивом. Это несколько экстравагантно и отдает снобизмом, но зато какой местный колорит!
Все члены экспедиции, разумеется, пожелали отведать это блюдо. Затем обменялись мнениями. Мишелю Брезийон вкус саранчи напомнил папье-маше. Вила – лесной орех, Лажу – траву, а мне – креветок. Гишар тщетно пытался проглотить насекомое, но потом с отвращением его выплюнул.
Как известно, на вкус и цвет товарищей нет. К счастью, по вопросам цвета наши мнения совпадают значительно больше...
Пока в Тин-Тазарифте идет в быстром темпе работа, я отправляюсь на разведку в Сефар – массив, расположенный в двух часах ходьбы от нас. Ранее мы отыскали там много наскальных росписей, и теперь я намечаю участки, удобные для размещения нашего будущего лагеря. Джебрину удалось наконец набрать с полдюжины верблюдов и столько же ослов. И снова нудные, тяжелые сборы, перетаскивание снаряжения и устройство на новом месте.
Глава одиннадцатая.
Великий бог Сефара
Хотя считается, что Сахара достаточно хорошо изучена и там уже нечего больше открывать, до нас на Сефаре не побывал еще ни один европеец. Этот массив гораздо живописнее Тин-Тазарифта: он разделен пополам очень глубоким каньоном, изрезан узкими ущельями, вьющимися среди гигантских песчаниковые глыб и колонн. Чрезвычайно неровная поверхность Сефара доставила нам при перемещении немало хлопот. Многочисленные цирки образуют «города» с площадями, улицами и переулками. Некоторые группы скал удивительно похожи на развалины храма Ангкор[50], другие напоминают разрушенный бомбардировкой Реймский собор. Рядом с каменными громадами мы вновь ощутили себя смешными карликами.
Это грандиозное зрелище привело нас в восторг, и лишь один из наших товарищей был настолько подавлен торжественным величием пустыни, что нервы у него сдали и пришлось подумать о его возвращении во Францию. Гишару полагалось несколько недель отпуска, и они уехали вместе. Ритм работы нарушился, и я не раз тревожно задавал себе вопрос: успеем ли мы выполнить нашу программу до наступления знойных летних дней? Ведь в Сефаре предстояло снять копии всех наскальных росписей!
Мы сразу лишились двух сотрудников. Это было очень ощутимо, но каждый старался сделать все, что было в его силах. Новые члены экспедиции, получив возможность судить о работе своих предшественников, сочли долгом быть их достойными преемниками и с первых дней сумели это доказать. Брезийон, работавший раньше вместе с Гишаром, получил теперь полную самостоятельность. За несколько недель он достиг такого совершенства в технике копирования, что для него стали доступны самые сложные фрески.
Однажды утром Вила, занижавшийся до сих пор одной только фотографией, пришел ко мне и предложил свои услуги в качестве художника. Нам действительно не хватало рук для копирования росписей, и я охотно принял его смелое предложение. Вначале ему поручалась работа над несложными изображениями, а я помогал советом и делом. Вила быстро преуспел на новом поприще и оказал экспедиции большую услугу.
Наш кинооператор Лажу лучше владел карандашом, чем киноаппаратом, и я взял его к себе в помощники. В Сефаре мы вдвоем пересняли на кальку много фигур; это намного облегчило работу художников.
Нашей молодежью овладел дух соревнования, и я могу решительно утверждать, что она полностью оправдала мои надежды.
В Сефаре всех ожидали радостные открытия. Росписи в этой местности уступают по численности росписям Джаббарена – непревзойденного памятника доисторического искусства в Сахаре, однако техника выполнения сефарских изображений и их разнообразие исключительно интересны.
Мы вновь очутились среди странных фигур, резко отличающихся от образцов классического доисторического искусства, и почувствовали себя в каком-то своеобразном мире. Я говорю так потому, что сефарские росписи открывают совершенно новые перспективы в изучении прошлого Африки и свидетельствуют о большой самобытности ее культуры. Однако многочисленные находки, доказывающие справедливость этого утверждения, нередко порождают новые, требующие разрешения проблемы. Выясняются неожиданные связи, и из отдельных фактов образуется некая сеть; некоторые ее нити еще нужно найти, воссоединить, а для этого потребуется немало долгих и упорных поисков.
Открытие – вещь приятная, но, увы, это далеко не все. Ведь нужно еще проникнуть в тайны многочисленных культур, памятники которых дошли до нас в виде росписей, нужно определить их во времени и пространстве, попытаться истолковать. Во всем этом нелегко разобраться, а обилие рисунков и наслоений еще более усложняет задачу. Каждый вновь открытый нами комплекс изображений дает новую пищу для дискуссий и при сопоставлении с уже имеющимися данными – дополнительные сведения, неожиданно проливающие свет на толкование той или иной группы росписей. Иногда то в одной, то в другой росписи обнаруживается какая-нибудь деталь, раскрывающая технические секреты наскальной живописи или особенности религиозных обрядов доисторических людей. В таких случаях археолог играет лишь роль первооткрывателя предметов далекого прошлого.
В Тамрите и Джаббарене мы скопировали так много сцен, относящихся к скотоводческому периоду, что наши художники в конце концов просто смотреть не могли на этих быков! Для художника копировать все время одни и те же сюжеты неинтересно и утомительно, хотя изображения настолько отличаются друг от друга, что среди десятков тысяч быков, попавших к нам в папки, нет и двух одинаковых.
В Сефаре мы обнаружили новые, неизвестные до сих пор подробности из жизни пастухов-скотоводов: изображения женщин, занятых обработкой земли, и домашних собак. До сих пор время появления в Сахаре домашней собаки не было установлено. Известно, что кочевые племена имели собак, но благодаря сефарским росписям мы теперь знаем, что у пастухов-скотоводов Сахары тоже были собаки, только иной породы. Быть может, это и мелочь, однако археология восстанавливает картину прошлого при помощи именно таких небольших штрихов.
