Немного? Не так уж мало.

Сын отвечает за отца, но вот что удивляет: их отцы воспитывали в обществе павликов морозовых, способных предать отца ради идеи, а в своих семьях воспитали совсем иных людей. Не потому ли, что матери — эти такие разные кремлевские жены — в душе считали кормилицу-идеологию сущей чепухой и, внешне поклоняясь ей, придерживались дома вечных ценностей.

Работая над этой книгой, читая документы, встречаясь с людьми и размышляя над увиденным и услышанным, поняла я одну закономерность жизни кремлевских семей: чем меньше у кремлевского отца было явных или приписанных ему исторических грехов, тем свободнее чувствуют себя дети. Они открыты для встреч и рассказов о своей и родительской жизни. Каверзные вопросы не ставят их в тупик — менее всего хотят они обелить отца, скорее — понять его.

Болевая точка века — массовые репрессии. Новые времена судят того или иного вождя по мере его участия в них. Мера эта бывает преувеличена или приуменьшена, в зависимости от судьбы вождя. «Послужной репрессивный список» Берия много «богаче» хрущевского, но неизвестно, какими были бы оба списка, победи в 1953 году, после смерти Сталина, не Хрущев, а Берия, имей он возможность подчистить документы.

Если участие вождя в массовых репрессиях незначительно или его вообще нет, можно найти грехи в «одноразовых» репрессиях — история дает богатый материал о годах Гражданской войны и борьбы внутри Кремля в двадцатых, тридцатых, сороковых годах.

Найти всегда можно. Ищут и находят. Но сегодняшние историки — люди пристрастные прежде всего к желанию утвердить как истину собственную политическую позицию.

Нужно время, чтобы осела пыль.

— Я Нину Буденную знаю и очень люблю, — говорит мне Борис Алексеев, ведущий программ радиостанции «Эхо Москвы», — мы вместе учились на факультете журналистики. Она была очень простая. Юлия Хрущева, ее подруга, ломаная, надменная, а Нину все любили за хороший характер и товарищеское отношение. Если Юлии кто-то писал ее обязательные на факультете заметки и очерки, то Нина все делала сама. Оглядываясь назад, могу сказать: никакого минуса не было в ней. Очень удачный человек из нее получился.

Охотно приглашала к себе домой, с удовольствием рассказывала про отца.

Помню, она рассказывала, как ее отцу приписывали изобретение знаменитой тачанки, но в действительности было не так, тачанку изобрел кто-то другой. Буденный взял идею. И сзади прилепил надпись — «хрен догонишь», а спереди — «хрен уйдешь».

Читаю рукопись Нины Буденной «Система». Это не попытка показать отца с лучшей стороны, а существенное добавление к нестройному и противоречивому хору современных историков, пытавшихся в XX веке идеализировать или ниспровергнуть легендарную фигуру Буденного.

Сила рукописи «Система» в ее конкретности. Нина не дает себе воли проявлять негативные эмоции по поводу обид в адрес отца. С хладнокровием профессионального журналиста она использует безотказный прием: цитата историка, с которым не согласна, а после нее — четкое изложение своей позиции. С опорой на факты жизни.

Вот несколько примеров.

Историк Ю.Геллер утверждает: «Планируя заключительную операцию против Врангеля, М.В.Фрунзе поставил в первый эшелон войск не 1-ю Конную, а 2-ю Конную армию Филиппа Кузьмича Миронова… И через несколько лет все боевые заслуги его конармейцев приписали Ворошилову и Буденному».

Дочь Буденного отвечает: «Это неправда. В Перекопско-Чонгарской операции, в которой Фрунзе построил глубоко эшелонированный боевой порядок, обе Конные армии составляли второй эшелон… 1-й Конной армии дано было направление на Симферополь-Севастополь, 2-й — на Керчь… И вы нигде не прочтете, что Керчь брали буденновцы. Да, боевые заслуги мироновских конармейцев замалчивались, но Ворошилов и Буденный себе их не приписывали никогда».

Историк Геллер пишет: «Такого в РККА (Рабоче-Крестьянской Красной Армии. — Л.В.) еще не было: целую дивизию Конармии за бандитизм осудил трибунал!»

Дочь Буденного отвечает: «Такого в РККА действительно никогда не было. Это случай так называемого вранья — как говорил один из героев Булгакова. Но отправная точка для вранья, к сожалению, имеется».

И приводит документ — приказ Реввоенсовета по войскам 1-й Конной армии, из которого явствует, что, выходя из боя с белополяками, несколько полков одной из дивизий «учинили ряд погромов, грабежей, насилий и убийств».

В приказе перечисляются преступления бандитов, провокаторов, хулиганов и шпионов, которые «присосались к полкам в безопасном тылу», и говорится: «Товарищи красные бойцы, командиры, комиссары! Имя Первой Конной Армии опозорено. Наши славные боевые знамена залиты грязью и кровью невинных жертв…

В связи с чем Совет Первой Конной Армии постановляет: «разоружить и расформировать 31, 32 × 33 номера полков, из списка Первой Конной Армии исключить навсегда. Всех убийц, громил, бандитов, провокаторов и их сообщников из 31, 32 × 33 кавалерийских полков немедленно арестовать и предать суду Чрезвычайного Военно-Революционного трибунала».

Далее дочь Буденного приводит факты жестоких еврейских погромов, которые удалось остановить бойцам ее отца.

И так по всей рукописи.

— Нина Буденная никогда не приписывала отцу того, что ему не принадлежало, — сказал мне Борис Алексеев в 1996 году, много лет не видевшись с Ниной, исходя исключительно из воспоминаний юности.

Рукопись Нины Семеновны подтвердила его слова: она, например, решительно опровергла устойчивый слух о том, что Буденному принадлежит идея создания больших конных масс, утверждая, что эта идея принадлежит белому генералу Деникину, а Буденный лишь осуществил ее в Красной Армии.

Стремление Нины Буденной к правде не останавливает ее пера даже в том случае, когда оно может испортить отношения с давними друзьями.

Она пишет: «Именно Буденному в кавалерии мы обязаны тем, что у нас сейчас сохранились элитные породы лошадей. А то, как Буденный и его товарищи прятали табуны от ножей мясников, когда, догоняя Америку по мясу, Н.С.Хрущев решил пустить наше конское поголовье на колбасу, отдельный детективный рассказ».

А ведь Нина с детских лет ближайшая подруга внучки Хрущева, которой может не понравиться такое откровение.

Впрочем, откровения рукописи «Система» в наше время могут не понравиться многим из конъюнктурных соображений, чернящим то, что вчера обелялось. И наоборот. Не потому ли рукопись «Система» до сих пор не издана? Но, как известно, рукописи не горят и обладают способностью становиться книгами.

Сижу с Ниной в ее просторной квартире у Никитских ворот, рассматриваю детские и юношеские фотографии.

— Это как раз Куйбышев, эвакуация. Нас у родителей еще двое тогда было. Вот с ушами это  я. А это я на коне.

— Когда отец впервые посадил

вас на коня?

— Первый раз года в четыре попробовал. А лет с шести-семи я уже крепко в седле сидела. Он учил. Я всю офицерскую школу прошла. У меня вообще много фотографий, но с папой почти нет, потому что я сама всегда фотографировала, и проявляла, и печатала снимки…

— Отец с вами, детьми, занимался?

— Занимался. Очень. Мы все трое фехтовали. Отец владел оружием в совершенстве — у него ни одной сабельной раны не было, потому что умел отражать нападение. Мой брат Сережа даже был чемпионом Москвы по фехтованию. Среди юниоров. Мама нас на спортивные сборы не пускала. Под слезы всей секции.

В пятьдесят шестом году я окончила школу и поступила на факультет журналистики.

— А был какой-нибудь преподаватель на факультете, который на вас влиял?

— Нет, к сожалению. Я училась писать статьи и очерки уже после университета, когда пошла в АПН (Агентство печати «Новости». — Л.В.) стажером. Года полтора стажировалась, потом стала редактором, потом старшим редактором, потом исполняла обязанности заведующей отделом, а потом, в семидесятом, в издательстве начался шурум-бурум, смена руководства, я каждый день переписывала чьи-то заметки бесплатно.