43

ФОН РЕГ (4)

Из-за ночных событий Петер поднялся не в шесть, как планировал, а лишь в полвосьмого. Его боевой дух был ослаблен.

Совершив налет на кухню и стащив оттуда полбуханки хлеба и ломоть бекона, фон Peг поспешил убраться со станции, пока личный состав не проснулся после вчерашнего застолья. Он надел маскировочный комбинезон, захватил с собой нож, пистолет, бинокль, фотокамеру, флягу с водой и фляжку с джином. На всякий случай оставил в изголовье раскладушки записку: “Ушел на охоту по северному склону. Надеюсь прийти до темна. Peг”.

– Доброе утро, мистер Peг, – приветливо поздоровался скучавший в дежурке охранник. Остальные, очевидно, почивали.

– Доброе утро, – ответил Петер, подумав: “Даже автомата нет – лишь идиотский браунинг. На дорогу совсем не смотрит, стоит в дверях, зевает – много же он накараулит…”

После инцидента с джипом заезжих боевиков местная полиция порыскала пару дней по близлежащим дорогам, опросила хозяев гостиниц, кемпингов, мотелей и постоялых дворов и удовлетворенно констатировала: чужаков больше нет и опасаться нечего. В ответ на настойчивые просьбы Слонопотама обеспечить безопасность СИАЯ-6 лишь проформы ради был установлен пост, состоящий из одного-единственного полицейского с карабином, который благополучно дремал днем под разноцветным зонтом, а ночью – в дежурке. Через три дня и эта чисто символическая охрана была снята.

…Петер в последний раз бросил взгляд на серые бетонные стены станции, на красную, крытую черепицей крышу главного здания, строгий черный купол обсерватории и быстро пошагал по дороге, взбирающейся в гору. Сейчас зеленый склон казался не слишком крутым и высоким, но уже через час все переменится – каждая следующая сотня шагов будет даваться все с большим трудом.

Фон Peг сделал очередной шаг, и дорога вдруг куда-то пропала… Он сидел на стуле и смотрел, как носок чьей-то ноги настойчиво ковыряет блестящий паркет. Хозяина ноги было не видать. “Неужели это моя нога? – вяло подумал Петер. – Что-то не припомню у себя такого ботинка…” Ботинок действительно был весьма странен: здоровенный, с квадратным носом, окованным латунью, сам коричнево-красный, приятно пахнущий обувным кремом и хорошей кожей. Но при этом, самое удивительное, вид его был знаком фон Регу.

Петер непонятным образом очутился в чужом доме. И этот дом он видел не впервые. Правда, кухня (а это была она) – не самое запоминающееся место, гости не часто допускаются туда. Кухня была просторная, чистая, даже красивая. Большущая шестиконфорочная плита работала на сжиженном газе; между окон высились объемистые холодильники и морозильники – их было по два; стены красного кирпича украшали оленьи рога, звериные головы, африканские маски, развешенные между всевозможными ящиками, расписными разделочными досками и наборами угрожающего вида ножей и разнокалиберных поварешек, дуршлагов и черпачков.

Фон Peг отдал ноге, а значит, и этому несуразному ботинку приказ остановиться, и движение прекратилось. “Все-таки мой…” – констатировал Петер и попытался встать. Покачнулся, потерял равновесие, поспешно сделал шаг второй ногой, о которой почему-то совсем забыл, и – вот чудо! – умудрился-таки не упасть. Только теперь он обратил внимание на свои не менее “замечательные” штаны. Это были мягкие фланелевые брюки, которые так любил носить дома доктор Прост, правда, у него они содержались в идеальном порядке. У этих же штанцов в промежности обнаружилось свежезастиранное пятно, еще слегка отдававшее мочой. Бывший хозяин тела, которым нынче заведовал Петер, кажется, страдал энурезом или его кто-то перепугал до смерти. Тут раздались шаги, и на кухню вошел китаец Ли. Фон Peг окончательно убедился, что попал именно в дом Иакова. Это был тот самый повар-кудесник из Ланчжоу, а красно-коричневые ботинки и бежевые брюки – соответственно – принадлежали доктору Просту.

Сейчас повар наверняка поинтересуется, какой обед надо готовить, – подумал Петер. – И что я ему скажу?.. Он попытался вспомнить какой-нибудь самый простой из съеденных в этом доме обедов. Но разговор о еде так и не зашел, как, впрочем, не прозвучало и традиционное обращение “хозяин”. Китаец бросил презрительный взгляд на застрявшего посреди кухни фон Рега-Проста и приказал тихим голосом человека, который абсолютно уверен, что ему не могут не подчиниться:

– Убирайся на улицу. Из-за тебя здесь воняет конюшней.

Ли расправил плечи, перестал приниженно горбиться и оттого стал чуть выше ростом. Изменилось выражение его глаз, мимика, манера держаться и, конечно же, голос. Да, это был теперь совсем другой человек. Ну а одет повар оказался в лучший костюм доктора, правда, сидящий на нем мешковато.

Петер молча повиновался, побрел прочь. Однако это оказалось не таким уж простым делом. Теперь фон Peг смог узнать, что ощущает по-настоящему старый человек, особенно если он еще не привык к своей немощи. Ноги шаркали, их было так трудно оторвать от пола. Мучила одышка, ныла спина, поясница почти не гнулась. Гипертония, ревматизм, остеохондроз…

Когда Петер-Иаков дотащился до дверей черного хода, в доме раздался медоточивый голос Ингрид:

– Иди ко мне, милый… Я уже заждалась тебя, – она звала в спальню китайца.

– Сейчас, дорогая, – ответил Ли. Только теперь фон Peг сообразил, что повар никогда раньше не говорил на столь чистом немецком.

Но, не дождавшись прихода китайца, она сама появилась на пороге кухни. Розовый пеньюар на миг просветило выглянувшее из-за тучи солнце, и все прелести Ингрид отчетливо проступили сквозь ставший прозрачным тончайший шелк. Она была сейчас на редкость красива: засверкавшие в солнечных лучах пряди чуть рыжеватых роскошных волос, не тронутое загаром, а потому кажущееся белоснежным лицо, сияющие зеленоватые глаза, большой, чувственный, но отнюдь не уродливый в своей величине рот…

Петер почувствовал желание, хотя его тело было в отвратительной форме. Потому что это было обоюдное желание: и старого тела, и его нового хозяина. И что-то в нем переменилось…

“Вот сучка! – в ярости подумал фон Рег-Прост, хлопнул дверью и кряхтя опустился на ступени заднего крыльца. Он ощущал, что в нем начинают пробуждаться силы, но пока их было еще слишком мало. – Я сплю? – спросил себя. – Или галлюцинирую?” – Ответа не было.

Содержание этого странного сна было бы достаточно традиционным и вполне логичным, учитывая чувства, испытываемые Петером к жене друга, если бы в каждого из участников драмы не вселился другой…

А кто же вселился в мое тело?! – Фон Рега окатило холодом. – И где сам Иаков? Быть может, в китайце?..” – Но Петер тут же отмел эту мысль: в любом облике Прост повел бы себя по-другому.

Уж больно четки все детали, ярки цвета, остры запахи, реальны физические ощущения – от ходьбы, например, или вот от боли в пояснице, которая, тьфу-тьфу, у самого-то еще не давала о себе знать. Он даже и представить себе до сих пор не мог, как именно ощущается радикулит или остеохондроз… Нет, столь натуралистических снов фон Peг никогда в жизни не видал.

“Может быть, все-таки наведенная галлюцинация? Психотропный излучатель способен и не на такое… Но почему именно я и кому есть до меня дело в такой глуши? Если б я владел какой-нибудь тайной и ее нужно было из меня выудить… Даже если 6 они по ошибке считали, что я обладаю ею, то действовали бы совсем иначе. Ведь сейчас разворачивается чисто психологическая, этакая семейно-любовная драма, а вовсе не допрос с пристрастием. Где же тут здравый смысл?!

Я всю свою жизнь готовился к встрече с неизвестным, необъяснимым, к Контакту, и вот теперь… пасую. Мне же и карты в руки! Я должен, просто обязан развязать этот узел, докопаться до истины, если даже мне придется при этом вывернуться наизнанку!.. Начнем с самого простого, – решил фон Peг, – используем испытанный научный метод познания. Кусаю себя… Р-раз.

Он вцепился в руку отличными имплантированными зубами доктора Проста. Боль была вполне реальной.