Затем доктор Мозель категорически отказался отвечать на вопросы журналистов, а их было запасено великое множество, и лишь под яростным натиском прессы все же соизволил (после множества оговорок) высказать собственную “совершенно сырую и наверняка крайне спорную” гипотезу. Она, к сожалению, объясняет не причину происходящих процессов, а лишь их механизм.

Если считать количество разума у животных Земли константой, то в совершающемся ныне его “размазывании” одновременно сосуществуют две равносильные, но противоположные по знаку тенденции: утери и обретения разумности. Сумма же всегда остается величиной постоянной.

Не исключено, аналогичную ситуацию можно ожидать и в мире людей. Не дай бог, конечно”.

41

ХАБАД (4)

В принципе он мог сейчас говорить о чем угодно. Строенная мощь стояла за спиной и вбивала в мозги зрителей вовсе не эти его слова. Но все же Хабад решил не рисковать: обращение к народу должно выглядеть вполне обычным, чтобы враги ничего не заподозрили, к тому же и в самых привычных речах, как он считал, содержится некая сила, если звучат они из уст Вождя.

Значит, для янки и ооновских политиканов все будет выглядеть обычным пропагандистским трюком африканского диктатора, пытающегося спасти лицо перед своими подданными… А если они сами посмотрят запись? – Генерал не смог сдержать нервного смеха. Ширази с тревогой поглядел на него.

Телекамеры были установлены в кабинете Хабада. Он не хотел, чтоб Машину видел кто-нибудь посторонний. “Профессор” и верховный шаман стояли рядом с ней за ширмой, к которой прикреплена рельефная карта ТАР. Хабад прекрасно слышал шумное дыхание шамана. Наверное, телевизионщики, слыша такие звуки, думают, что там прячется целый взвод охраны…

Ширази дал десятисекундную готовность, пошел обратный отсчет.

– Камера! – воскликнул он, и его лицо исчезло за экраном монитора.

– Сограждане! Сыновья и дочери Африканской Революции! – голос генерала, казалось, непритворно дрожал. Он прекрасно умел вживаться в роль. – Я обращаюсь к вам в тяжелый для Революции час. Агрессор, прикрывающийся голубым стягом ООН, используя фактор внезапности и огромное преимущество в боевой технике, предательски обрушился на нашу дорогую свободу. Но Революция не побеждена! Мы выстояли, отбросили ненавистных захватчиков за Бому и Ишашу. Революция продолжается!..

Время шло. Триединый заряд, сконцентрированный в его голосе, мимике, излучении мозга, фиксировался на пленке, наматывался в бобины, заряжая, готовя к бою бесшумные, невесомые, невидимые глазу и потому беспроигрышные снаряды, мины, бомбы и ракеты.

Это ощущение придавало Хабаду сил, и слова текли легко и свободно, рождались в гортани словно бы сами собой… Ведь он уже несколько лет не использовал заготовки штатных составителей текстов, да и сам заранее особо не готовился – всегда без бумажки, всегда экспромтом, а это чрезвычайно импонирует людям. Лучше пару раз споткнуться, чем тыкаться носом в текст или таращить глаза, следя за бегущей строкой…

– …Так называемые ценности цивилизации – ложь! Когда души сгнивают на корню, техническая мощь не может принести ничего, кроме вреда, и вселяет лишь беспочвенные надежды на процветание…

“Профессор” Шибак, тайно вывезенный с Украины агентами службы безопасности АР, после первых часов панического ужаса, охватившего его в самолете, и после безобразной сцены, которую он закатил при встрече с Хабадом, довольно быстро пришел в себя. А узнав о полагающемся ему гонораре, и вовсе воспрянул духом – во всяком случае, больше не жаловался на насилие и только изредка вздыхал, очевидно, намекая на необходимость компенсации моральных издержек. Главное, Шибак совершенно четко уяснил, чего именно от него ждут, и сумел настроиться на работу.

До начала сеанса генерал попросил Шибака показать свое мастерство на одном из младших поваров (одиноком парне, которого уж точно никто не хватится). “Профессор” сначала возмутился подобным недоверием к его всемирно признанным способностям, но потом снял пиджак, засучил рукава и показал, что это такое – гениальный психотерапевт-самородок из Мяснинска.

Под воздействием пассов повар мгновенно впал в транс и, не сходя с места, стал раскачиваться из стороны в сторону.

– Что я должен ему внушить?

– Безоговорочное подчинение лично мне. Любой мой приказ…

– Ясно-ясно! – не дав договорить, замахал руками “профессор”. – Одну минуту…

Дело было сделано. Повар открыл глаза и осведомился:

– Вы уже начали? У меня там суп на плите…– С виду он был вполне нормален.

– Пойдем на кухню, – неожиданно участливым голосом сказал Хабад. – Я сам скажу шеф-повару, что ты отлучился по моему приказу.

И, оставив Шибака в кабинете, они вышли через черный ход. Хабад вел повара вовсе не на кухню, но тот ничуть не удивился. Он покорно шел следом за генералом. Вскоре они свернули в боковой коридор и очутились в маленькой квадратной комнатке без окон, со стенами и полом, покрытыми красной кафельной плиткой. Хабад остановился, неторопливо достал из кармана опасную бритву с чудеснрй перламутровой ручкой и протянул парню.

– Держи!

Повар взял, крепко сжал в руке. Он смотрел при этом только на генерала, и Хабад видел в его зрачках лишь свое собственное отражение.

– А теперь перережь себе горло! – И отступил на шаг. С трехсекундным колебанием (Хабад попытался засечь время задержки по хронометру) повар поднес бритву к горлу и неуверенно провел лезвием. Оно было великолепно заточено, и кровь брызнула. Парень дернулся, вскрикнул.

– Сильнее! – рявкнул Хабад. – Режь сильнее!

…Все было кончено. К сожалению, на строгий полевой мундир Хабада попало несколько капелек крови. Он вышел в коридор, плотно закрыл за собой дверь, а потом нажал неприметную кнопку, заделанную в косяк. В комнате чуть слышно заскрипел механизм, задвигающий пол в стену. Тело тяжело плюхнулось в воду, пролетев вниз несколько метров. Потом зашумели струи, смывая кровь со стен. Генералу было очень жалко своей любимой бритвы, но в этой жертве тоже заключался смысл: ничего истинно ценного не обретешь, ничего при этом не потеряв…

Переодевшись, он вернулся к “профессору”, спокойно ожидавшему его в кабинете.

– А где же этот повар? – без особого интереса осведомился Шибак. – Наверное, надо его расколдовать…

– Успеется, – спокойно глядя “профессору” в глаза, ответил Хабад. – Его смена кончилась, и он уже ушел домой.

Больше Шибак о поваре не вспоминал.

– В целом я удовлетворен, однако реакция немного запаздывает и нет уверенности в действиях. Поэтому вам придется работать в составе трио. Уж не обессудьте, профессор. На сумме гонорара это никак не отразится…

– Но это же просто дикарь, – возопил Шибак, узнав, с кем именно ему придется работать.

– У каждого свои методы. Вы оба должны подкрепить своим даром мои слова, чтобы народ как один человек поднялся на восстановление разрушенного войной, чтобы в мое искреннее желание возродить величие Родины поверили лучшие умы страны и принялись обучать население грамоте, умению полезно трудиться… Словом, уши народа должны быть открытыми для моих слов.

– Уметь слушаться вас…

– При желании можно сформулировать и так. У каждой стадии развития общества свои задачи. На нашей, родоплеменной, иным способом бесконечную грызню за угодья и водопои не прекратишь, нормальной жизни не построишь: нужен лидер, который поведет за собой всех…

– …Христианский бог – обман, утешение для слабых, кандалы для сильных, смерть для всякой надежды на свободу. Демократические идеалы – подлый обман, последняя стадия, предел обмана… Все покупается и все подкупаются – и это называется воплощением воли народа?! Если только их народ – это стадо баранов, которое можно приманить пучком соломы… Свободы, подлинной свободы духа – там, на Севере – никогда не было и нет. Здоровые человеческие отношения – семейные, родовые, племенные – извращены и безнадежно втоптаны в землю. Тело человеческое служит одному лишь разврату, оно продается подобно хлебу или автомобилям. Не осталось абсолютно ничего святого, а враждующие между собой христианские церкви неустанно поливают друг друга грязью, любыми средствами зарабатывают деньги на свою сытую жизнь и беспрерывно лгут, благословляя царящий распад, крах государства, нравственности и самого человека. И честным людям, если они еще остались на Севере, уже не к кому обратиться за защитой. Ведь они не знают Мамбуту, и Мамбуту не знает их…