Оперативники приступили к осмотру квартиры и опросу жильцов, а я, положив Шафрана рядом, сел на кухне и, вытащив стандартный бланк, принялся писать акт о применении СРС. Не успел, однако, вывести и трех строк, как Шафран зарычал. А когда я взял в руки поводок, стремглав бросился во вторую, полутемную прихожую. Там горела лампочка, дай бог в 15 свечей, да и та запыленная.

Не ожидали хозяева такой встречи. Получилось: они — в дверь, а на них — зверь. Шафран сходу вцепился кому-то в правую руку выше запястья. Мужчина в сером ватнике закричал от боли, попятился к стене. С нее со звоном слетело ведро и какой-то ящик. А затем на хозяина и хозяйку, стоявшую рядом, со стены рухнуло, накрыв их, как зонтик, большое оцинкованное корыто.

На крики и грохот из соседней квартиры прибежали оперативники. Задержанный Николай Баранов, от испуга никак не мог прийти в себя. Стуча зубами, не в силах унять дрожь, так и не сумел попасть ключом в замочную скважину своей комнаты…

Едва Слюсаренко распахнул дверь, Шафран бросился к стоявшей в углу круглой печке. Заглянул за нее — и достал пялку с кроличьей шкуркой. (В кинофильме Мухтар извлекает ее из-под кровати).

— Ты украл кроликов? — спросил Слюсаренко.

— Ваша взяла, — выдавил Баранов.

Супругов вывели из дома и рассадили по разным машинам, чтобы отвезти в отделение. А к нам подскочили мальчишки и вызвались показать сараи Баранова. Их у него оказалось четыре. Там стояли бидоны и лейки, двуручные пилы лежали вперемежку с канистрами и разным столярным инструментом. В уголовном мире таких называют «кардунами» — тащат все, что попадается на глаза и под руку.

Соседи, в основном женщины, не скрывали возмущения:

— Судили его раз, мало показалось!

— Выселять таких надо! — подхватила другая.

Осмотрев бегло саран, где было полно явно ворованного, капитан Игнатьев приказал сараи опечатать. Из дома в это время раздались странные крики и мы поспешили туда.

Оказывается, несколько женщин устроили самочинный обыск в комнате Барановых. Перетряхнули постель, залезли в буфет, начали рыться в комоде. Многие находили свое белье с метками, пропадавшее с веревок: простыни, пододеяльники, наволочки, даже детские одеяльца, а то и чайники, кухонную посуду, шкурки исчезнувших когда-то кроликов.

— Немедленно положить все на место! — крикнул Игнатьев.

Реакция была совершенно неожиданной. Похватав вещи, женщины бросились к выходу. Оба оперативника мгновенно блокировали своими телами дверной проем, как амбразуру. Но возмущенные «дамы» не хотели с этим смириться: набрасывались на живой щит, яростно пытаясь прорваться со своими, так «удачно и быстро найденными вещами». По молодости и неопытности Слюсаренко и Кашкинов попробовали отбирать у них шмотки, но это только подлило масла в огонь.

Комната все более смахивала на палату буйно помешанных. Взлохмоченчые соседки «кардуна», со сбившимися на плечи платками и шалями, почуяв свое кровное, ни за что на свете не желали покидать помещение с пустыми руками.

— Мне что, стрелять, что ли? — заорал Игнатьев. — Дождетесь! Немедленно успокоиться! Сейчас запишем ваши фамилии и адреса, сделаем опись вещей. И вернем их вам, клянусь!

Только после этого удалось кое-как прекратить бедлам. Крепко зажав в руке свою наволочку или чайник, «бунтовщицы» одна за другой подходили к Слюсаренко, который составлял опись.

— Хорошо еще, что вовремя увезли этого коллекционера чужих простыней, — заметил Игнатьев, — а то народные массы разорвали бы его на куски. Не хуже твоего Шафрана…

Найдя удобное местечко на кухне, я снова принялся за акт о применении СРС по данному преступлению. Дикий, оглушительный крик заставил меня вскочить: его слышали, наверное, даже на улице. Я бросился в первую прихожую, где оставил только что СРС: Шафран, в глухом наморднике, положив передние лапы на плечи моложавой соседки Баранова, озлобленно рычал ей в лицо. Перепуганная насмерть особа эта, среднего роста, в белой блузке и темней юбочке, прижалась спиной к стене и дрожала всем телом.

— Ко мне! — скомандовал я.

Шафран, отпрыгнув, сел у моей левой ноги, все еще угрожающе рыча, недовольный, что не дали «повеселить» красотку.

Отправляясь составлять акт. я дал Шафрану команду «Лежать!», которую он исполнил. Предупредил всех в прихожей, чтобы не подходили к нему, не гладили, не ласкали, не разговаривали и тем более — не давали ничего съестного.

— Почему собака набросилась на вас? — спросил я соседку Баранова.

— Сама не знаю, я просто проходила мимо, — заикаясь, ответила она.

Посмотрев на ее правую руку, я заметил что-то белое между пальцами, какую-то массу, и попросил разжать ладонь. Там оказался кусочек булки с маслом. От испуга она крепко сдавила его, масло и вылезло наружу.

— Уважаемая соседка неуважаемого негодяя! — сказал я. — Я, кажется, всех предупреждал и вас также: не подходить к собаке и не угощать ее ничем. Собаки уголовного розыска не берут пищу из чужих рук. Вы не послушались. Ваше счастье, что Шафран был в наморднике, иначе пришлось бы вам ехать в больницу.

Немного успокоившись, она призналась, что хотела поблагодарить Шафрана за разоблачение соседей, надоевших ее семье пьянками и скандалами. Если бы не Шафран — долго еще мыкались бы, так как обратиться в милицию боялись. Придерживая рукой порванную юбку, подавленная тем, что ее уличили во лжи, молодая женщина быстро ушла в свою комнату. А я подумал: «Слава богу, что все ограничилось юбкой…»

Когда я смотрю теперь по телевизору ленту «Ко мне, Мухтар!», каждый раз невольно вспоминаю встречу в питомнике с писателем Израилем Меттером, его беседы со мной и другими кинологами. И немного жалею, что в фильме нет «бабьего бунта», хотя зрелище это было бы, на мой взгляд, весьма впечатляющим.

Когда я брал Шафрана домой, то нередко обучал его, так оказать, по свободной, внеслужебной программе. Научил и различным цирковым номерам. Он довольно скоро освоил у меня прыжки через руку, ногу, спину. Умел ходить и кружить вместе со мной на задних лапах под музыку, когда я ставил пластинку на радиолу. Выписывая «Правду», «Известия» и «Комсомолку», я аккуратно складывал их стопками на журнальный столик. Регулярное «чтение» газет стало и для Шафрана интересным занятием.

Однажды, когда у меня были гости, они смогли в этом убедиться. Разговаривая с ними, я сидел на диване, а Шафран, не любивший, когда у меня кто-то гостил, ревниво следил за каждым их движением, лежа у дверей комнаты и загораживая, на всякий случай, «чужакам» дорогу к бегству.

— Шафран, принеси, пожалуйста, «Известия», — попросил я.

Он нехотя поднялся, медленно прошлепал в другую комнату и вскоре появился, таща в зубах свежий «орган Верховного Совета».

— Вот это да! — изумилась гостья, далекая от сферы моей профессиональной деятельности.

— Спасибо. А теперь, Шафран, принеси «Комсомолку»!

Вскоре газета лежала передо мной.

На этот цирк я, конечно, потратил немало времени. Хотя по сути все достаточно элементарно. Газеты были разложены на три стопки: левая — «Правда», средняя — «Известия», правая — «Комсомолка». В первое время я давал команду: «Апорт «Правда»! И показывал рукой на левую стопку, кладя на верхнюю газету кусочек сушеного мяса. Чтобы он не хватал зубами всю стопку, я укладывал специально верхние номера так, чтобы они немного свисали над нижними. Если Шафран правильно исполнял команду, я, взяв у него «Правду», давал ему еще один кусочек сушеного мяса.

На «Известиях» лежал сахар, и при доставке этой газеты Шафран, награждался им. Опознавательным знаком «Комсомолки» стало печенье. Шафран имел двойную выгоду от работы с газетами: съедал положенное сверху лакомство да еще получал от меня такое же. «Грамотность» Шафрана сильно забавляла моих знакомых, особенно женщин.

Затем я приучил Шафрана «читать» газету. Держа ее перед ним, давал команду: «Голос!» И он начинал лаять. После этого изменил команду на жест, то есть двигал перед его глазами развернутую газету вправо и влево, а он, как бы читая, подавал голос. И, наконец, вместо команды «Голос!» начал применять команду «Да здравствует». Шутки ради давал ее после с добавлениями. Например: «Да здравствует наш ветврач Кирилл Иванович Мелузов!», «Да здравствует вкусная и здоровая пища!», «Да здравствует красавица Валентина!» или «Да здравствует наш Никита Сергеевич!», «Да здравствует наш вожатый собак Сергей Потапович Кузьменко!» В общем, к словам «да здравствует» можно было лепить что угодно, а Шафран заливался громким радостным лаем, и непременно поощрялся за это каким-нибудь лакомством.