Карпова Сергея Ивановича

Логвинова Андрея Н.

Базаркина Павла Алексеевича

Вдовиченко Петра

Гробы с останками замученных подпольщиков будут, установлены в клубе имени Маркова.

Доступ в зал открыт 27 апреля с 9 часов утра до 14 часов дня. Вынос останков к месту погребения (ул. Мефодиевская, у железнодорожного переезда) - в 15 часов 27 апреля 1947 года".

Слово

о живых

Дорогой читатель!

Вы прочли последние трагические страницы, которые почти бесстрастно, как и всякий документ, повествуют о мужественной смерти активистов подполья и его штаба.

Мы надеемся, что наше скромное исследование явится началом дальнейшего изучения героической деятельности новороссийской патриотической организации, изучения, которое поможет со временем восстановить в мельчайших деталях всю героическую эпопею борьбы патриотов и оценить по заслугам всех ее участников.

Ведь не могло так случиться, чтобы все участники организации были уничтожены фашистами, чтобы не уцелело ни одного очевидца событий. Островерховцы пустили слишком глубокие корни в городе, прямо или косвенно к их работе были привлечены сотни людей, И если сейчас так сложно проследить нити этих связей, то причиной этому явилась драматическая судьба всего города. Гитлеровцы буквально опустошили Новороссийск. Они не только взорвали все школы, клубы, детские сады, ясли, театры, большие дома и промышленные предприятия. В последние дни оккупации они вывезли в тыл все население. Из 95 тысяч жителей, населявших Новороссийск перед войной, при освобождении его нашими частями в 1943 году с огромным трудом удалось отыскать в развалинах 2 - 3 семьи, чудом уцелевшие в этом аду. Несколько лет из самых различных концов нашей страны и освобождаемой Европы возвращались домой новороссийцы. А многие, так и не увидели родного дома.

К 1950 году в родной город вернулись Анна Зотовна Авдеева, Екатерина Петровна и Василий Евстафьевич Боднари, Владимир Васильевич Ерохин, Мария Петровна Петрова, Василий Борисович и его сын Петр Васильевич Растригины, Иван Семенович Романович, Виктор Драгомирович Слезак, Филипп Петрович Строганов, Надежда Ивановна Крюкова, Зинаида Ивановна Шаповалова, Василий Иванович Чех и десятки других людей, работавших в подполье или знавших о нем и оказавших поддержку островерховцам. В Крымске поселились супруги Селивановы, Григорий Сечиокно вернулся к себе на Украину, откуда-то из Средней Азии доходили вести от Арсения Стаценко. Сын Островерхова, Борис Степанович, с женой и сыном живет в Краснодаре и работает в автохозяйстве.

Но сейчас, пока писалась эта книга, в живых уже нет Василия Евстафьевича Боднаря и Ивана Семеновича Романовича. Кто знает, может быть, кто-нибудь из перечисленных выше, тоже ушел из жизни, унеся с собой многие так и не раскрытые тайны Новороссийского подполья.

Мы побывали у многих бывших подпольщиков, беседовали с ними, многое узнали, многое уточнили и, скажем откровенно, многое заново пережили, слушая их рассказы.

Мы долго стояли у памятника островерховцам. К нам подходили люди, жители Мефодиевки и Чеховки, Стандарта и Крепости. Подходили и пожилые, и пионеры, и октябрята.

- Островерхов? А как же! Идемте, покажем, где он жил. И улицу его имени покажем.

Идем за мальчиками. Вот стена Крепости (так называется этот район города, вероятно, из-за этой старинной каменной стены, огородившей небольшой участок вдоль железной дороги на Гайдук). Небольшой островок домов, расставленных вдоль коротеньких улочек. Улица Лесовая, 2.

- Здесь жил Островерхов. Но это уже не тот дом. Тот немцы взорвали и сожгли. А там жили Семикины. А вон там, на Крепостной, 4, жили Боднари, а там...

Новороссийцы помнят многое. Они знают и партизанские тропы, по которым подпольщики ходили в лес, они знают Нарзанную балку, куда подпольщики носили продукты для партизан, показывают место, где стоял пустой дом Кавешникова, в котором гитлеровцы живьем сожгли подпольщиков...

Ребята рассказывают наперебой, стараясь не упустить ни одной известной подробности. И в их шумном повествовании уже улавливается налет прибавления, преувеличения, доброжелательного вымысла, чувствуется постепенное рождение легенды о героическом подвиге славных земляков.

Мы идем по улице Краснодарской, вдоль которой тянется Мефодиевка, и вправо от нас, круто в гору, взбираются узкие каменистые улочки со знакомыми по рассказам участников и документам названиями Наконечная, Джекобия... Шофер такси, доставивший нас сюда, Николай Павлович Суббота, оставил машину, идет рядом и тоже рассказывает:

- Виктора Слезака я хорошо знаю, он живет недалеко от меня. И Володю Ерохина знаю. И с другими знаком, про которых вы расспрашиваете. А как же? Таких людей нельзя не знать. Я сам только после войны в Новороссийске поселился. Потому родным он мне стал после того, как я высаживался сюда с десантом. Было нас девять братьев, а вернулись с войны только трое...

Вернулись с войны...

Вернулись. Потому что на войну уходят, как в другой мир. В таком другом мире были и эти, не уходившие на войну, а настигнутые ею, в собственном доме.

***

Длинная, вымощенная плитками дорожка ведет в глубину двора. Фаина Карловна, пожилая, полная женщина, приглашает в дом. На пороге нас встречает спокойным взглядом крупный старик.

- Я и есть Василий Иванович Чех. Заходите, гостями будете.

Пока мы знакомимся, налаживаем беседу, Фаина Карловна колдует у плиты, время от времени, отрываясь от этого занятия, чтобы дополнить рассказ мужа или что-то уточнить.

- Островерхова я знала еще по гражданской войне, по его тогдашней подпольной работе. Встречались мы с ним до сорокового года. В дни гитлеровской оккупации работали вместе.

Как-то наведался ко мне Островерхов: "Василий Иванович, надо какую-нибудь общину организовать, чтоб людей наших спасти от угона в Германию". Помороковали мы с ним, устав составили, и пошел я с этими бумагами в комендатуру. Так родилась Мефодиевская земледельческая община.

- В общину принимали мы людей только по личному указанию Островерхова, - вспоминает Василий Иванович Чех. - Честно признаюсь, кто они, те люди, я не знал. Степан скажет: принимай, я и принимаю. А насчет урожая, там зелени, овощей, что выращивали, - так тут тоже был строгий приказ Островерхова: все забирать по домам, а потом, что могли, отправляли партизанам. Все вроде бы ничего шло, только вызвали раз в комендатуру и побили-таки, собаки, сильно побили. Все спрашивали: признавайся, есть в общине, партизаны или нет. Открестился, нет партизан. Ну, выпустили.

Василий Иванович волнуется, курит. Фаина Карловна дополняет:

- Степан Григорьевич осторожный очень был. Как придет, бывало, переглянутся с моим, а Василий Иванович уже и командует: "Пойди, говорит, Фаня, побудь пока у соседей". А после одного случая переменился Островерхов. Как-то забежал к нам переодетый человек, назвал пароль. Мы впустили его. А он говорит: скорей прячьте меня, гонятся за мной. А у нас под полом подвал был с другим выходом в бомбоубежище. Мы этого человека в подвал, и на ляду кровать поставили. Только управились - тут тебе и немцы. Старика моего в коридоре скрутили, а меня давай бить в комнате.

"Хоть убейте, а никого у нас нет, и не было", - отвечала я на вопросы немцев. Поувечили они нас, забрали последнюю курицу, - для ребенка берегла - и ушли.

Пришел Островерхов, посмотрел на нас, только головой покачал. С тех пор и стал мне доверять. Так что и я носила продукты партизанам.

После войны вернулся Чех, стал снова работать огородником в колхозе. Так и трудился бригадиром до пенсии. Сейчас живет в Мефодиевке. Сын Виктор работает в СМУ, внук учится в школе.

- Да что там рассказывать! Страшное время пережили. А насчет людей... Нет, тут Степан Григорьевич все в своих руках держал, в своей голове. Если кто и знал что-нибудь, так это Катя Боднарь, сестра его покойной жены.