Гора Киферон, где до восемнадцати лет проводил свои дни депортированный из Фив Геракл, получила имя по специальному указу Зевсовой канцелярии в честь местного царя Киферона. Правитель города Платеи однажды сильно выручил Зевса из очередного щекотливого положения, и олимпиец не остался в долгу, переименовав гору с большей легкостью, чем Совмин СССР перекрестил Калинин в Тверь.

Киферон (царь, а не горный массив) отличился тем, что первым в мире открыл бюро помощи неверным мужьям. За умеренную плату его организация бралась обеспечить в глазах супруги любому желающему стопроцентное алиби (слово, тоже выдуманное Кифероном для придания своему занятию солидности). Так, например, специально обученные люди подтверждали прекрасной половине какого-нибудь Эраста Персеевича, что ее муж с 18:00 субботы до 15:00 воскресенья был с ними на рыбалке возле острова Итака. Изо всех сил живописали опасности и приключения, демонстрировали улов и умеренно каялись, что выпили все же немного больше, чем следовало. Или организовывали какому-нибудь Ойнопиону Килленовичу срочный вызов на совещание в Афины. Да так, что даже подчиненные ничего не могли заподозрить: с билетами в оба конца, с тезисами доклада и даже афинскими сувенирами родным и близким.

По сравнению с иными задачками, которые приходилось решать бюро доктора Киферона, проблема Зевса выглядела совсем плевым делом. Прослышавший про небывалый сервис небожитель просил избавить его от постоянных подозрений Геры, просто замучившей олимпийца своей ревностью.

– Нет мне сладу с сварливою бабой! – жаловался громовержец. – Совсем моя старуха сбесилась!

Вопрос решили просто, но изящно. В колесницу Зевса положили статую девушки и накрыли ее тканью. Гера, еще на подходе увидев в транспортном средстве своего мужа женский силуэт, подняла крик: мол, опять то же самое, вечно в твоей тачке какие-то бабы, кобель проклятый, супник американский. Зевс в соответствии с полученными инструкциями смиренно молчал, опустив глаза долу. И лишь когда Гера подбежала к колеснице, сдернула со статуи покрывало и затихла, осознав всю беспочвенность поднятого визга, он негромко, но тяжело вздохнул. С тех пор олимпийская ревнивица полностью переключилась на безостановочную травлю любовниц и побочных детей мужа, очевидно уже тогда постигнув мудрость баскетбольных тренеров: «Виноват дающий». Самому Зевсу скандалами Гера больше не докучала.

Возможно, Геракл до конца своих дней предавался бы простым буколическим развлечениям на Кифероне, если бы на его пути не попался проживавший неподалеку лев, повадившийся красть коров из вверенных попечению героя стад. Поскольку именно крупный рогатый скот в те времена являлся одной из самых ходовых псевдоденежных единиц, то каждый такой львиный набег был сопоставим с ограблением кассы торгового дома «Амфитрион и сыновья». Терпеть подобные безобразия, наносящие не только материальный ущерб казне, но и моральный – репутации пастуха, Геракл не собирался. И отправился на сафари, чтобы объяснить льву, кто в этом прайде хозяин.

Несколько дней он преследовал хитрого кота по горам, и, в конце концов, хищник не выдержал психологического давления и бежал из владений Амфитриона на земли его соседа Феспия, надеясь, что на территории соседнего штата его оставят в покое. Именно благодаря неустойчивости львиной психики Гераклу и представилась возможность совершить свой первый подвиг, который потом почему-то стали называть тринадцатым, при этом тщательно скрывая его от несовершеннолетних.

Герой явился во дворец к Феспию и попросил разрешения продолжить охоту на его угодьях. Тем более что теперь это было уже в интересах как раз хозяина дворца, поскольку лев с расшатанными нервами кушать хочет куда больше, чем со здоровыми. Старому служаке Феспию очень понравился Геракл.

– Гвардеец! – сказал он. – Люблю таких! Военных, красивых, здоровенных!

Как все старые вояки, Феспий презирал штатских. Это чувство усугублялось еще и тем фактом, что у Феспия было ни много, ни мало пятьдесят дочерей (почему-то античные источники регулярно по отношению к плодовитым бонзам употребляют именно эту цифру – то ли летописцы умели считать лишь до полусотни, то ли законными у греков считались лишь первые полста отпрысков, а все остальное списывалось в брак и некондицию). И царь питал сильные опасения, что «эти курицы», как он ласково называл дочек, найдут себе в мужья каких-нибудь прощелыг поэтов или художников. Бездельников, не умеющих ни мечом рубить, ни копьем колоть, но зато сеющих повсюду разную крамолу и вольномыслие.

Глядя, как за ужином Геракл уплетает блюдо за блюдом, Феспий еще раз убедился, что гость – парень очень здоровый. И в голове правителя родился несколько авантюрный, но по-своему не лишенный изящности план.

За вечерней трапезой Феспий не только разрешил Гераклу отловить льва в его владениях и оказал охотнику все возможные знаки внимания, но и предложил, как говорили греки, «разделить ложе» со старшей дочерью Прокридой. Тогда был в ходу такой забавный обычай. Некоторые, кстати сказать, сожалеют, что ныне он канул в Лету и в наши дни законы гостеприимства соблюдаются не столь щепетильно.

Как только Геракл удалился в спальню, Феспий бросился к дочерям, провел срочную мобилизацию и выстроил их по старшинству перед дверью опочивальни героя. Привыкшие к солдафонским порядкам в доме, дочери не роптали. Едва из комнаты вышла Прокрида, Феспий тут же втолкнул за дверь следующую девицу. Геракл несколько удивился, что только то ушедшая совершенно обессиленной девушка вернулась назад, но ни возражать, ни зажигать светильник не стал.

Когда Феспий впихнул в спальню третью дочь, Геракл удивился еще больше. А потом, увидев, что девушка (а на самом деле – четвертая сестра) вернулась вновь, герой уже пошел на спортивный принцип. Не мог же будущий величайший мужчина страны героев уступить какой-то провинциальной мамзели.

Из пятидесяти дочерей царя комнату Геракла в эту ночь не посетила лишь одна, потерявшая от страха сознание. Пришедший от этого в ярость Феспий со словами: «Испортила человеку такую ночь!» – сослал ее в монастырь. С этого случая и повелась традиция, по которой жрицы в греческих храмах должны быть обязательно девственны.

Результаты научного опыта превзошли все ожидания Феспия. Сорок девять дочерей родили пятьдесят одного мальчика: Прокрида и самая младшая дочь принесли близнецов. Наутро Геракл выглядел немного вялым, однако бодрился и, позавтракав, тут же ушел на охоту. Но недостаток сил все же дал себя знать, поэтому сафари оказалось несколько смазанным. Геракл доплелся до ближайшего селения и спросил у селянина, пасшего стадо рядом с дорогой, не видал ли тот поблизости какого-нибудь льва. Тот не без эмоций ответил, что еще как видал: всего час назад наглый зверь украл у него двух коров, сожрал их несмотря на визг забравшегося на пинию пастуха, и сейчас спит в кустах неподалеку. Геракл побрел в кусты, где и обнаружил почивающего на коровьих останках хищника.

Сил на китайские церемонии у героя уже не оставалось, поэтому он просто вырвал с корнем росшую неподалеку дикую оливу и двинул ею зверю по хребту. Лев на полметра ушел в землю, не успев издать ни звука. Геракл бросил оливу и, решив откопать трофей попозже, улегся спать рядом с поверженным врагом.

Впоследствии историки сильно затруднялись в заполнении графы «оружие» при классификации этого подвига. После долгих споров была принята формулировка «неотесанная дубина из дикой оливы». Про случай с дочерьми Феспия завистники распускали слухи, что Геракл провел у царя не одну ночь, а целых пятьдесят – по количеству дочерей, но это был уже откровенный черный пиар. За два месяца герой успел бы перебить не только окрестных львов, но и всех прочих животных в округе, включая морских свинок и ручных белых крыс в домах местных жителей. Зато туристические компании были благодарны Гераклу просто безгранично. После того как все стороны его подвига получили обширную прессу, отдых на сафари обрел небывалую популярность и не утратил своих позиций и по сей день.