Женщины пятились и жались, кто-то успел юркнуть за спину жалко дрожавших мужчин. Те прятали глаза – айяры поддавали коням шенкелей, разворачивая здоровенных жеребцов боком и пихаясь стременами. Феллахи отступали. Никому не хотелось получить нагайкой – или того хуже, саблей. К тому же айяры говорили чистую правду: они могли забрать женщин, бросив на порог дома пару монет «откупного», и никто бы не вступился – в деревне жили огнепоклонники. Кади в городе всегда рассудит в пользу правоверного, это феллахи Шахына знали не понаслышке.

– Эй, короткоштанные, чего сникли? – расхохотался старший над наемниками.

Местные носили штаны длиной чуть ниже колена, приматывая длинные чулки веревками от башмаков. Феллахи опускали головы – и пятились, пятились.

– Гоните своих баб по домам, вы, мазандаранские дурни! – гаркнул айяр. – Где кедхуда? Где староста, спрашиваю? В повелении светлейшего эмира – да продлит его дни Всевышний! – сказано, что господину Ахмету ибн Салаху ибн аль-Аббаду надлежит оказывать всяческое содействие в делах и начинаниях! Вы теперь принадлежите ему – со всем имуществом! Завтра придете к минарету на берегу с кирками и лопатами! И чтобы не отлынивали, а то познакомлю с нагайкой! Где староста, я ему первому всыплю!

Порыв ветра взметнул его куфию так, что край чуть не перекинулся на лицо. Отбившись от хлопающей ткани, айяр, поминая шайтана, снова вскинул плеть:

– Где…

– Я здесь, почтеннейший, – отозвался дребезжащий старческий голос откуда-то слева.

– Иди сюда! – крикнул айяр, вертя головой. – Ну-ка выходи!

Опираясь на посох, старик в белой рубашке и черном жилете мазандаранского крестьянина вышел из-за кустов шиповника. Кряхтя и тяжело приваливаясь на палку, он пошел к сбившимся в стайку феллахам.

– Тащись живее, ты, старый хрыч! – рявкнул ободренный успехом почтеннейший Ахмет ибн Салах ибн аль-Аббад, одобрительно кивая айярам.

Поддав по бокам мулу, он выехал вперед, победно поднимая истрепанный ветром документ.

Старик, которому мул уперся мордой в лицо, вдруг поднял глаза и тихо сказал:

– Вам лучше уйти, почтеннейший. Сюда идет уважаемый мирза Масту-Хумар.

– Чего?.. – презрительно скривился ашшарит. – Это кто еще такой? Да как ты смеешь! Вот откупная на вашу деревню! Вы мои, вместе с пожитками! Захочу – продам, захочу – налог драть буду!

Бормоча и оглядываясь, крестьяне слиплись за спиной старика в шепчущийся и шуршащий человеческий комок.

– Согласно закону, второй раз предупреждаю, – так же тихо сказал староста. – Уходите отсюда, уважаемые. Сюда идет почтенный мирза Масту-Хумар.

– А ну взять его! – нетерпеливо крикнул Ахмет ибн Салах. – Какой такой мирза? Я был у чиновника вашего округа в Харате, он лично подписал и скрепил печатью мой договор об откупе налогов и строительстве мельницы!

Двое айяров соскочили с коней, схватили старика за локти и поставили на колени.

– А ну погладьте его нагайкой! – презрительно бросил ашшарит. – Я покажу этому неверному, кто здесь мирза и хозяин!

Айяр сверкнул зубами и с размаху полоснул старика через спину. Староста охнул и повалился лицом в пыль.

– Ну что? – расхохотался Ахмет ибн Салах. – Теперь понял? Эй, молодцы! Вы уже присмотрели себе женщин? Дарю приглянувшихся!

Айяры ответили дружным гоготом. Феллахи все так же молча дрожали, сбившись в кучу. Один из наемников тронул коня, взрезался в толпу, сдернул с женщины покрывало и выдернул за волосы. И с хохотом пустил коня рысью, наматывая на кулак косы голосящей, бьющейся парсиянки.

– Сураё! – заорал, затолкался кто-то в толпе. – Отпустите мою жену!

– Стоять! – заорали айяры, пихая людей стременами. – Не боись, пастух, кади даст твоей жене развод! Рафи сделает из нее хорошую ашшаритку! Прямо сегодня ночью, после вечерней молитвы, ха-ха!

Женщина извивалась и кричала. Айяр остановил коня, взял ее под мышки и под общий хохот перекинул через седло. Висевшая вниз лицом парсиянка сучила ногами и пыталась колотить кулаками стремя, попону и ногу лошади. Жеребец злобно заржал. Наемник перетянул женщину плетью. Та вскрикнула – и затихла. Айяр удовлетворенно похлопал ее по заду.

– Горе тебе, Рафи, ты удешевил ее, попортив кожу! – хохотали наемники.

– Я несильно – как шарийа велит! – смеялся в ответ Рафи.

В толпе феллахов плакали и молились.

Староста поднял от земли потемневшее от грязи и пота лицо. И все так же упрямо, тихо, проговорил:

– Третий раз говорю верные слова. Уходите отсюда, Шахын не ваш. Сюда идет уважаемый мирза Масту-Хумар.

– Ты издеваешься?! – заорал вконец потерявший терпение ашшарит и крест-накрест перетянул старика плеткой.

Староста вскрикнул, втянул голову в плечи, но не двинулся с места.

Ахмет ибн Салах снова замахнулся – и раздумал бить.

По тропинке от реки подымался еще один старик. С длинной седой бородой и такими же длинными седыми волосами, в серой шерстяной аба и высоком войлочном колпаке на манер дервишского, только без чалмы вокруг. Под локти его поддерживали двое юношей в снежно-белых длинных рубахах и таких же штанах. Они, как ни странно, шли с непокрытыми головами. Каштановые волосы пышно курчавились, поблескивая на ярком послеполуденном солнце, босые ноги медленно переступали в пыли. Старик шел, выпрямившись, с совершенно неподвижным лицом.

Озадаченные ашшариты, хмурясь, всматривались в странного гостя. Феллахи стояли – молча. Даже молитвы и плач стихли.

Когда старик подошел ближе, стало понятно, зачем ему двое невольников, – он был слеп. Подняв голову и не открывая глаз – как это делают лишенные зрения, – он нацелился бородатым подбородком на Ахмета ибн Салаха:

– Мир тебе, пришелец, – мягко выговорил он на фарси. – Я мирза Масту-Хумар, хозяин этой земли.

– Во имя Всевышнего, мир тебе, шейх, – поздоровался, все еще хмурясь, Ахмет – на ашшари.

– Тебя ввели в заблуждение, о человек, – старик перешел на ашшари – классический и певучий.

И улыбнулся, погладив бороду. Юноши у него по бокам застыли как каменные – тоже почему-то прикрыв глаза.

– Что ты хочешь этим сказать, шейх? – сердито спросил Ахмет ибн Салах.

И добавил:

– Вот у меня бумага, скрепленная всеми надлежащими печатями ведомства хараджа округа Мазандаран. Согласно этому документу, мне отдаются на откуп налоги с этого вилаята, а также передается в собственность участок выше по течению Кешефруда, на котором я поставлю мельницу. Сукновальную мельницу, почтеннейший! Я устрою там прядильную мастерскую!

– Хм, – все так же поглаживая бороду, отозвался старик в серой аба.

– Так что же ты хотел мне сказать, о шейх? – нетерпеливо спросил Ахмет ибн Салах.

– Тебя ввели в заблуждение, – все с той же мягкой улыбкой отозвался старик. – Налоги не моя печаль. А вот мельницу нельзя строить. Она перегородит реку, лишив этих людей ее воды – а также лишив воды Герируд. Если все будут ставить на притоках мельницы, воду реки разберут до капли, и до Харата и окрестных вилаятов не дотечет ни единого ручейка…

– А вы кто такой будете, почтеннейший? – вмешался подъехавший поближе сухопарый ашшарит с бирюзовым перстнем. – Мое имя – Васиф аль-Газни, я чиновник ведомства хараджа этого округа, и мне неведомы ни твое имя, шейх, ни закон, запрещающий строить здесь мельницы.

– Я уже ответил тебе, о Васиф. Я – мирза Масту-Хумар, хозяин этой земли, – улыбнулся старик, разворачивая к нему слепое лицо.

Опущенные веки оставались совершенно неподвижными. Юноши тоже, казалось, оцепенели, одинаково свесив курчавые головы.

– Твой род из Газны, о Васиф? – уточнил слепой. – Тогда странно, что ты не знаешь этого закона. Люди из Газны тоже жертвовали на строительство башни на берегу Кешеф-руда.

– Из Газны не из Газны, какая разница, – сморщился сухопарый. – Мой отец поселился в Газне, вот меня так и прозвали. Повторяю – мы знать не знаем ни о каком владетеле этих мест! Участок выше по течению записан в ведомостях как свободный! И при чем здесь альминар, почтеннейший?