Начинается следующая лекция, все убегают, и только сейчас я

начинаю есть. Что там говорят в этой аудитории, мне безраз-

лично. Честно говоря, я и так всё знаю. Лучше спокойно поку-

шать. Я ем, и в глазах моих ожидание.

До последней лекции мне приходится ходить по большо-

му зданию. Иногда от скуки я чищу зубы, иногда иду в библио-

теку и читаю в газетах про успехи и неудачи, про хороших и

плохих людей. Все библиотекари уставились в книжки, и, когда

я прохожу мимо, они только кивают мне. Всем грустно, до ве-

черней зори совсем чуть-чуть.

И вот наступает последняя лекция. Я бегу на неё, занимаю

место возле окна и записываю слова лектора. Очень важно за-

писать его слова на последней лекции. Но в это время под ок-

нами проходит оркестр, все высовываются наружу, машут

платками и плачут. После этого многие отпрашиваются почи-

стить зубы, но мы с моим соседом по парте спорим, откуда идёт

оркестр. Я говорю, что он возвращается из манящих далей, а он

говорит, что музыканты просто целый день ходят по городу и

теперь несут инструменты упаковывать в чехлы, постепенно

расходятся по домам. Видишь, говорит мне сосед, их меньше,

чем утром. Но я ему не верю.

Хор

Вот однажды мы стали петь хором. Лучше б нам того не

слышать, как мы пели. Сначала спели мы одну песню. А ну как

споём вторую! Затянули вторую. Заздравную. Может, это была

и не очень заздравная, особенно как мы её пели, но уж очень

слово хорошее. Прибегает соседка и говорит нам: а, вы тут, что

ли, поёте, а то я испугалась. И с нами пошла петь. Голос у неё

такой, как даже и сказать, не пойму. Трубный такой, как труба,

хорошо, как раз такого нам и не хватало. Поём себе. Кончилась

заздравная, началась лирика. Так все и сказали: а теперь будем

лирику. И запели. Поём, а соседка с трубным голосом не поёт.

Говорит, не подходит здесь мой голосина. Молчала, слушала,

потом как заревёт. А это уж совсем было неподходящее для

нашего хора. Мы ей сказали, или пой или молчи совсем. Но это

долго объяснять.

И такая у нас появилась привычка — петь каждый вечер.

Соберёмся и поём. То заздравные, то лирику. Только сейчас

решили по-другому петь. Сначала лирику, пока соседка не при-

бежала, а потом уж, с ней вместе, заздравные. Может, они и не

очень такие заздравные, главное же, чтобы нравилось. Ну вот.

Выходит

Вот взять меня. За что ни примусь — всё у меня выходит

хорошо и ладно, весело и с юмором, легко и просто. Кому-то

это, может быть, обидно, но тут уж я не виновата. Это у меня

лёгкая рука. Это у меня счастливая фамилия. Ничего не подела-

ешь.

Захочу сварить кашу, немедленно приходит подруга и го-

ворит: что-то давно каши не ели, правда? И варит кашу. Или

бывает по-другому. Приходит подруга, а я говорю: что-то давно

не ели каши. И она варит.

Захочу постирать носовой платок и сразу же нахожу но-

вый, чистенький. Вот и ладно, а этот в мусорное ведро. И так

всегда. Всё у меня в руках спорится, всё получается, я даже не

стараюсь. Не могу даже вспомнить, чтобы у меня что-то не по-

лучилось.

Я могу ходить на руках. Я могу работать круглыми сутка-

ми и нисколько не устану. Могу не работать. Могу пойти одна в

лес, плавать под водой могу. Жечь мусор. Могу завести себе ро-

ту поклонников, могу их всех отшить. На солнце смотреть — и

то мне нетрудно. Могу слушать музыку и могу петь. А уж как я

бегаю! А как прибираюсь! Просто рынок невест можно увидеть

только в одном моём лице. Всё могу, всё умею.

Могу помочь сильному и утешить слабого. Или наоборот.

Утешить слабого и помочь сильному. Могу прочесть молитву,

хоть вслух, хоть так, для себя. Могу накормить голодного,

напоить жаждущего. Могу не поить, не кормить. Могу плакать,

могу смеяться. Могу рвать на себе волосы, просто колотиться

головой в стену. Я могу всех любить. А могу и не любить.

Кама-Сутра

Вот почему бы и не подумать нам о Кама-Сутре. Эта книга

лежит под подушкой у многих, у многих соотечественников. И

многие почитывают её на досуге, да, почитывают. Кому-то про-

сто интересна вся эта система, всё то, что пишут в книжке. Не-

которым нравится читать, а уж если есть картинки, то совсем

хорошо. Кто-то учится по ней.

Кама-Сутра — интересное слово. И не только слово. Всё

здесь не так просто, как может показаться на первый взгляд. И

не так просто освоить эту книгу. Даже только прочитать полу-

чается не с ходу. Многие бились, ну что ж? Попробуем и мы.

Любимые

Вот любимые наши поют нам. Вот едят суп на кухне. Вот

здороваются с нашими родителями низким грубым голосом.

Вот курят в форточки. Вот пьют на посошок.

Вот наши мамы говорят нам, чтобы мы не ходили замуж

за наших любимых. Чтобы расстались с ними. Но мамы выхо-

дят за дверь — и появляются любимые. Вот они поют нам. Вот

достают вино. Вот улыбаются странной улыбкой, которую не

видят мамы, но понимаем мы. Вот засыпают, повернувшись к

стене. Вот наши мамы кричат, ругают нас, плачут, что надо было

осторожнее. Вот отцы гонят из дома и пьют валидол. Все пере-

живают. Вот успокаиваются и решают, как всем разместиться.

Вот соседки судачат за нашими спинами. Перешёптываются.

Вот отцы волнуются за нас, покупают нам тёплые вещи. Только

не простудись, знаешь, что ребёночек может быть глухим?

Вот любимые наши стоят в нерешительности. Думают,

как дальше быть. Вот кладут руку на наш живот. Вот родители

принимают любимых наших с недоверием. Вот живём и ждём

маленького.

Телевизор

Вот, например, телевизор. Антенна стальная, а сам дурак.

С утра до вечера говорит, говорит. И всё говорит, говорит,

главное. Больше ничего не умеет, только говорит, а выбросить

жалко. Не будем про него. Ну его.

Гостиница

Вот как ходили гулять возле гостиницы. Там стоят такие

швейцары, разодетые, в зелёном, никого не пускают. И на нас

зыркают. А мы на них не глядим, просто так себе гуляем.

Там останавливаются машины, из них выходят мужики с

волосатой грудью, в волосах запуталась золотая цепочка. Тол-

стая, а всё равно запуталась, некрасиво. Они смотрят на нас

пронзительно, но мы не смотрим на них. Мы гуляем.

Они сигналят нам, чтоб вам всем. Больше не хочу расска-

зывать, нельзя уж выйти погулять.

Манящие дали

Вот что ни день — хочется отправиться в манящие дали.

И немедленно, только проснёшься — сразу же. А что там, в этих

далях, — бог весть. Вот идёт парад, куда он идёт? Едет спортс-

мен на велосипеде, куда он едет? Бежит бездомная собака, ку-

да? Летят облака по небу, куда летят? Неизвестно.

И вот всё, что мы не знаем, назовём это всё манящими да-

лями. Можно с большой буквы назвать, можно с маленькой.

Можно и не так, но говорить не буду, как. Остановимся на этом

названии — манящие дали.

Летит комар, откуда он летит? Начинается родина — от-

куда она начинается? Дантист выкидывает вырванный зуб, ку-

да он его выкидывает? Всё, всё это имеет отношение к маня-

щим далям. Может быть, не прямое, может быть, очень даже

косвенное, может быть, опосредованное, можно не верить, но

отношение такое есть.

Вот идёт жизнь, куда она уходит? В манящие дали.

Яре альт

Вот почему не знаю иностранного. Спросили меня: ви

хайст ду? Я сказала, как меня зовут. А потом спросили: вифель