— Обязательно. Темный и ужасный. Но в глубине души благородный… Хм, я бы подумала. Это было бы очень романтично.

— Все, я побежал на занятия.

— Ага. — Прощаясь, Лайла помахала рукой. — Увидимся!

Процесс составления монограммных заклинаний (именно им почти полностью был посвящен курс прикладной ритуалистики) всегда вызывал у Дэвида ассоциации с японской каллиграфией. Сами монограммы — графические отображения Форм, соединенных в одну конструкцию — чрезвычайно походили на сложные иероглифы, включавшие в себя несколько десятков элементов — прямых черт, изгибов и петель. Не узор и не надпись, а что-то среднее, каждое монограммное заклятье с чисто эстетической точки зрения казалось подлинным произведением искусства. В асимметричном рисунке ощущалась какая-то иная, потаенная гармония; при желании рисунок можно было рассматривать часами. Ошибок при начертании не допускалось, каждую линию следовало выводить уверенно, не торопясь и не медля. Остановка, сомнение, ошибка сводили все прилагаемые усилия на нет, ибо акт начертания Знака одновременно являлся и актом Творения. Рисунок следовало создавать в едином бесстрастном порыве, когда вся воля, все естество устремляются в одном направлении. Если такая воля, очищенная от всего лишнего, вела руку мага, из сплетения линий рождалось волшебство — губительное или благостное, по выбору того, кто творил его. Если закрадывалось сомнение в своих силах, или внимание отвлекалось на что-то ещё, или мастерства оказывалось недостаточно — все рассыпалось. Незримые токи стихийных сил оставались на одной стороне бытия, линии, проведенные на бумаге — на другой, зримой, соединения не происходило, не случалось и чуда.

В своей прошлой, теперь уже почти забытой жизни художника Дэвид одно время увлекался стилем «сумие»; хотя его интерес был достаточно поверхностен и сопутствующей восточной философией он толком так и не проникся — тем не менее полученные в юности навыки теперь весьма пригодились. Он не был лучшим учеником в группе: пока шло предварительное, лексическое комбинирование Форм, он в лучшем случае оставался крепким «середнячком» — многие его сокурсники составляли заклятья из Форм гораздо быстрее и реже допускали ошибочные, несочетаемые комбинации — но когда дело доходило до графического исполнения, Дэвид нередко справлялся быстрее прочих. Эта маленькая победа радовала его, пожалуй, даже сильнее, чем двадцать тысяч сийтов, вырученных за сердце Юийдиальи. Мир волшебства слишком часто тыкал его носом в грязь, в осознание собственной ничтожности и бесталанности, окружающее общество не забывало регулярно напоминать, что он — бесправное ничто; и его самолюбие, уязвленное всеми перечисленными уколами, молча страдало. И в этом крылась одна из причин его увлеченности уроками прикладной ритуалистики: хотя бы здесь он мог чувствовать себя наравне с местными уроженцами, от рождения обладавшими значительно большим, чем у землян, магическим потенциалом.

Сегодня, правда, ему пришлось рисовать «пустышку». Стихиальное заклятье, монограмму которого они должны были составить, содержало в себе пять Форм — и одна из них Дэвиду была неизвестна. Точнее, он знал, как рисовать эту Форму — однако самой энергетической структурой не владел и потому не мог составить работающее заклинание на ее базе. Это было неприятно. Во-первых, потому что он лишался возможности проверить точность собственного рисунка, приходилось домысливать по принципу «а как бы оно выглядело, если бы работало», во-вторых, неприятно было ещё и потому, что даже в случае удачного выполнения рисунка сама работа обессмысливалась: линии, проведенные на бумаге, оставались только линиями.

Поскольку вторую часть задания — энергетическое конструирование — он не выполнял, Дэвид закончил рисунок гораздо раньше остальных. Вот только сегодня никакой радости это обстоятельство ему не доставило. Поднял взгляд от письменного стола, посмотрел по сторонам. Прочие студенты напряженно трудились. Кто-то чертил узор, кто-то жестикулировал, подбирая действующую комбинацию заклятья. Орэлья из Сайгга, закусив губу, о чем-то напряженно размышляла. На ее столе валялись два смятых комка бумаги; кисточка с тушью скатилась на пол. Орэлья ошиблась ещё в первой стадии, во время составления «лексического соответствия» будущего заклятья, и теперь должна была делать всю работу заново. Джейгали — двулицый, синекожий и четырехрукий, как и прочие представители его расы — на задней парте уныло чертил свой рисунок. У него тоже не хватало одной из пяти необходимых Форм. Сидевший перед Орэльей Скеггель смотрел на кисть и бумагу как на своих кровных врагов. Скеггель являлся сыночком одного из адских владык и большую часть своей жизни провел в Преисподней; его родитель, видимо, был достаточно прогрессивным демоном и, понимая, что без образования в наши дни никуда, отправил подросшее чадо учиться в один из самых продвинутых по части магии миров Сущего.

В первое время Скеггель терялся, когда его просили составить заклятье, не нацеленное прямо на разрушение или порабощение: очевидная бессмысленность любой «мирной» магии разом выбивала его из колеи. Однако Скеггель был высшим демоном — то есть не просто злобной машиной для убийств, но сущностью, способной к саморазвитию. Он постепенно освоился и начал играть с Формами не хуже уроженцев Хеллаэна и Нимриана. Вот и сегодня он соединил Формы быстрее всех. На этом, правда, и остановился — необходимость выводить какие-то линии на дурацком листке бумаги его откровенно бесила. Он боролся одновременно и с непослушной кистью, и с собственной природой: ярость, вот-вот готовая вырваться наружу, велела одно, а разум — совершенно другое. Надо отметить, что в большинстве ситуаций сдержать свои эмоции Скеггелю все-таки удавалось. Он понимал: в случае чего его немедленно отсюда выпрут; а возвращаться домой, не оправдав возложенных на него надежд, Скеггель не стал бы ни за какие коврижки. В этом случае отец, вероятнее всего, сам отдаст неудачника на съедение своим слугам; взамен него в Академию будет отправлен какой-нибудь другой сынок. Благо, у любвеобильного папаши их было больше десятка.

К столу Дэвида тем временем подошел преподаватель прикладной ритуалистики, Дильбрег кен Аунблан. Несколько секунд рассматривал изображенный землянином узор.

— «Пустышка»? — спросил он, хотя и так было ясно, что это.

Дэвид смущенно кивнул.

— Какой Формы вам не хватает?

— «Чаши».

— Что-нибудь близкое есть?

— Нет. — Дэвид покачал головой. — Разве что «Оболочка». Но мне кажется, она не подойдет.

— Не подойдет, — подтвердил Дильбрег. Напомнил: — На позапрошлом занятии у вас также была «пустышка». Тогда у вас не оказалось…

— «Когтей».

— Да, совершенно верно. Дэвид, это не дело. У вас, бесспорно, есть некоторые данные, но это никуда не годится. Время от времени у любого ученика случаются «пустышки», но ваш набор Форм слишком скуден даже для начинающего. С этим нужно что-то делать. Вы ведь понимаете — в дальнейшем на занятиях вам будут предлагать ещё более сложные комбинации, содержащие все большее количество элементов. Значит, будет возрастать и количество «пустышек»… Вы просто не сможете освоить материал.

— Я знаю, сэр. Поступая, я записался, среди прочего, ещё и на курс стихиальной магии. В описании было отмечено, что нам дадут два десятка новых Форм. Но эти занятия начнутся только через месяц.

— Как вы понимаете, двадцать новых Форм вам дадут не на первом уроке…

— Понимаю.

— Вам стоило сначала пройти курс стихиальной магии… хотя бы первый год… и только потом приступать к изучению прикладной ритуалистики.

— Наверное, я бы так и поступил. Если бы знал заранее. Но в описании на этот счет ничего не говорилось.

— Потому что обычно тем, кто выбирает прикладную ритуалистику, дополнительного обучения не требуется.

Дэвид хотел было заметить, что Академия должна была предусмотреть и то, что среди поступающих будут иномиряне, незнакомые с местными порядками, но не стал спорить. «Качать права» бессмысленно, приходилось как-то решать проблему. Отложить обучение на год было уже невозможно. Он оплатил занятия, и никого не волнует, будет он ходить на них или нет.