— В них, как на плантациях Юга, жили рабы?

— Ты все правильно поняла, Сэми, — сказал бы я. — А теперь перейдем по мосту через время. Я хочу вместе с тобой вернуться в 1941 год.

И повез бы я мою маленькую американскую подругу на бывшую окраину Москвы. Я показал бы ей школу. Самую обычную школу-новостройку, похожую на пособие по геометрии.

— Посмотри, Сэми. Это — школа.

— Вы учились в этой школе?

— Учился… Здесь… На этом месте. Только тогда здания школы не было. Здесь было поле.

— Вы учились в поле?! — Глаза девочки вспыхнули бы от удивления.

— Здесь было поле боя. Помню, по утрам выпадала холодная роса. А потом ударили морозы. Они ударили рано, в октябре. Я здесь здорово учился, Сэми. Так здорово, что едва жив остался. Здесь стояла шестая батарея. Штурмовики фашистов вылетали из-за ближнего леса. Появления танков мы тоже постоянно ждали оттуда… Мы глохли от стрельбы.

— Это было страшно?

— Мы тогда были очень молодыми. Еще не научились бояться. Теперь, когда оглядываюсь на это поле, становится страшновато.

— А как же школа? — Девочке все еще было не по силам представить, что белого здания школы не было, что было поле.

— Школы тогда не было. Но здесь, Сэми, стояла шестая батарея, и потому теперь стоит школа.

До сих пор думаю: поняла бы Саманта смысл этих слов?

Но в мыслях ребенка всегда рождаются неожиданные вопросы — мысли ребенка непредсказуемы.

— Ты, как мистер Ральф, был солдатом?

— Как мистер Ральф.

— Почему же ты такой молодой?

— Я? Молодой? Да у меня совсем нет волос!

Но Саманта покачала бы головой:

— У тебя глаза как у мальчишки. Как у невеселого мальчишки. Почему?

— Наверное, потому, что я детский писатель. Во мне осталось что-то от мальчишки, чтобы ты понимала меня.

— И чтобы ты понимал меня? — подхватила бы Саманта. — Да?

Потом бы она задумалась, посветлела бы и воскликнула:

— Какая странная, прекрасная Москва. В ней все времена живут одновременно. Или взрослые этого не замечают? Все их время на часах. А все числа — в сегодняшней газете.

Так я бы подарил Саманте свою Москву. Свою любовь к Москве.

Пусть бы она увезла эту любовь в Штаты, вместе с московскими двориками, с Арбатом Пушкина, с Горбатым мостом через время и с бывшим полем, где стояла батарея и потому теперь стоит школа. Ей бы жилось легче с этой любовью.

Если бы жилось!

Жила-была девочка. Жила. Была. И я любил ее.

Люди делятся на тех, кто строит мосты, и на тех, кто сжигает их. Саманта наводила мост — от народа к народу, через океан лжи и недоверия, самый важный для человечества мост.

И ее мост так же нужен всем людям, как Горбатый мост в Москве на Красной Пресне.

— Завтра мы вылетаем в Артек! — еще не переступив порог, объявила Наташа.

Саманта удивленно посмотрела на Наташу.

— Что же ты не радуешься, Сэми? Это так интересно — Артек! — удивилась Наташа. И плотно закрыла за собой тяжелую гостиничную дверь.

— Мне жаль уезжать из Москвы, — призналась Саманта. — Сперва мне было не по себе… А теперь так же по себе, как дома в Манчестере. И химкинский ветер похож на ветер с Великих озер.

Мне очень трудно писать эти строки в прошедшем времени.

Прошедшее время — не просто форма глагола. Это форма жизни человека. Его прошлое, его пережитое. Встречи, открытия, неудачи. И победы.

Но есть еще форма человеческого бытия — фантазия. Фантазия — моя верная помощница, ключ от дверей, которые кажутся наглухо закрытыми.

Фантазия помогла мне встретиться с Самантой.

Я задираю голову и вижу — в настоящем времени вижу! — самолетик. Он выглядит серебряным журавликом. Только вместо журавлиного курлыканья из поднебесья доносится приглушенный гул.

На самом деле «журавлик» огромный. Распростер могучие крылья над бескрайней страной. И несут его над землей не воздушные потоки, а мощь турбин.

Внизу зеленеют поля, ровные, как вода. Тенями от туч чернеют леса, осколками стекла поблескивают озера. Дороги прямые, словно начертанные по линейке.

На этом лайнере летит Саманта. Прижалась лбом к холодному стеклу иллюминатора и думает. И в ее сознании выкристаллизовывается естественный вопрос:

«Зачем России нападать на Соединенные Штаты, если она такая большая?»

«Эх, Дуг, как жалко, что тебя нет рядом. Может быть, вдвоем мы бы сумели разобраться в этом трудном вопросе. А вообще, Дуг, тебе бы здесь понравилось! Здесь такие люди!»

Самолет продолжает мчаться вперед, а мысли Саманты летят назад — возвращаются в Москву. И перед глазами девочки возникает Наталья Дурова, окруженная львами и медведями. Ей можно позавидовать! Саманта снова видит приветливую женщину-космонавта со следами холодного космоса в глазах. В какое-то мгновение самолет заваливается на одно крыло, и Саманта видит себя летящей по наклонной стене велотрека и ощущает острую радость побежденного страха.

«А вдруг лайнер рванется ввысь, преодолеет земное притяжение и ворвется в космос? Или направится к белому, безмолвному материку Антарктиды? Какое тогда потребуется мужество!»

Так думает-фантазирует Саманта.

Но мужество требуется и в обычной жизни. Чтобы оставаться самим собой. Чтобы отстоять справедливость. Чтобы найти истину.

Не подведи, Саманта! Привези правду о России.

Путь к истине не прост. И он еще до конца не пройден.

Лайнер не рванулся ввысь. Он качнулся — пилот заложил вираж, и иллюминатор резко приблизился к земле.

Где-то под ногами раздался металлический звук: самолет выпустил шасси. И сразу деревья, столбы, крыши замелькали близко-близко.

Когда лайнер приземлился и Саманта ступила на трап, в лицо ударило яркое крымское солнце, и девочка невольно подняла руку, чтобы защититься от резких лучей. И, спускаясь по трапу, ничего не видела, кроме собственной ладошки. Еще на трапе девочка ощутила тревожную настороженность Алисы, очутившейся в сказочном Зазеркалье. Вдруг она, как Алиса, назовет свое имя и какой-нибудь русский Шалтай-Болтай усмехнется:

«Довольно дурацкое имя! Что оно означает?»

Саманта нерешительно спрыгнула с последней ступеньки трапа и очутилась на крымской земле, ее оглушил многоголосый хор ребят, которые громко выкрикивали:

— Са-ман-та! Са-ман-та!

Саманта подняла глаза и увидела детей с красными косынками, завязанными вокруг шеи. Все они были одинаково загорелыми, одинаково хлопали в ладоши и одинаково скандировали:

— Са-ман-та! Са-ман-та!

Я представляю себе Саманту идущей по обожженной земле, навстречу незнакомым ребятам, которые не догадываются, что происходит в душе девочки. А она, подавляя в себе чувство неуверенности, идет прямо на них и улыбается — через силу, но улыбается! Она не знает, что будет в следующее мгновение. Может быть, эти кричащие и улыбающиеся на один манер чужие и непонятные дети сейчас набросятся на нее?!

И вдруг кто-то в самое ухо прошептал на родном ее языке:

— Саманта! Меня зовут Наташа. Давай дружить!

Наташа! Счастливое русское имя. Уже две Наташи есть в числе Самантиных друзей. И снова — Наташа.

Саманта оглянулась и увидела девочку, одетую, как все, — белая блузка, алая косынка, завязанная на груди узлом. Большие карие глаза излучали тепло и дружелюбие.

— Давай дружить! — согласилась Саманта, и сразу отлегло от сердца. Лучи перестали обжигать лицо, ребята заговорили нормально, только непонятно. Каждый тянул к ней руку, хлопал ее по плечу, улыбался ей.

«Са-ман-та! Сам-ман-та!», как отгремевший гром, отнесло куда-то в сторону. А может быть, этого ничего и не было?

Саманта крепко сжимала руку девочки, улыбалась и что-то говорила, говорила. А ребята, хотя и не понимали ее, кивали головами и тоже что-то по-своему говорили. Стало легко и радостно.