Водитель подкатил к вокзалу с парижским шиком, на двух колесах и с воем тормозов. Пассажиров уже дважды попросили занять места. Дежурный по станции со свистком во рту не сводил глаз с хронометра. Свисток взревет — и самый скорый поезд в Старом Свете рванет к океану, а Красавчик Шерман останется куковать на платформе с трупом в сундуке и гарантированным смертным приговором.

Шерман скакал, как одержимый, между своим купе и ручной тележкой с сундуком, ругался, отчаянно жестикулировал, а с ним в том же темпе перемещались вагонный и багажный кондукторы.

— Ну в проходе возле двери, — умолял Красавчик. — Ну в тамбуре!

— Строжайше возбраняется, мсье! — И тут же — вот он, зловещий вопрос: — Почему вы так настаиваете, мсье?

— Потому что я уже потерял один! — взвизгнул Красавчик.

Свисток! Захлопали двери, вагоны дернулись, поползли. Багажный кондуктор понесся к своему вагону.

— Поздно! — крикнул он напоследок и успокоил: — Вышлют за вами!

Шерман выхватил бумажник, почти опустошил его. Здоровенные французские банкноты, скатерти какие-то, — остатки сбережений покойницы, около сорока баксов в переводе на нормальные деньги. Хорошо, что он их вчера не обменял.

— Жак, милый, выручай! Спасай! Его же не успеют доставить на пароход, если я не привезу его с собой на поезде. — Колеса поезда между тем медленно вращались, как будто наезжая на Красавчика.

Кондуктор быстро зыркнул вправо-влево. Платформа была пуста. Деньги манили, и деньги неплохие. Кондуктор кивнул тележечнику. Понятливый тележечник двинулся за поездом. Красавчик схватился за поручень тамбура, махнул на лесенку, кондуктор за ним.

— Поддержи! — крикнул кондуктор.

Красавчик обхватил его за пояс, кондуктор нагнулся, схватил поданный снизу тележечником сундук, легко, без усилий проскользнувший в тамбур. Они задвинули сундук к противоположной двери.

— С работы могу вылететь! — буркнул кондуктор.

— Ты ничего не видел, ничего не знаешь, — заклинал Красавчик. — Просто смотри в другую сторону, а я с ним в Шербуре сам справлюсь.

Чтобы развеять сомнения кондуктора, Красавчик вытряхнул ему на ладонь последние банкноты из бумажника, оставив себе лишь мелочь.

— Ты парень что надо, Жак! — Он похлопал проводника по плечу и бодро проследовал к своему купе.

Барьер номер два позади. Еще один… Но весь этот шум, черт бы его подрал… Шерман слишком заметен со своим дурацким сундуком. Бросается в глаза, запоминается. Но что поделаешь…

Сосед по купе встретил Красавчика взглядом не слишком дружелюбным. Шерман рассматривал соседа, пытаясь определиться, кто он, а тот, в свою очередь, разглядывал Красавчика.

— Ну и как? — небрежно бросил сосед наконец.

Вот так, запросто. Тоже, старый приятель выискался.

— Никак! — огрызнулся Красавчик. — С чего такой интерес? Я тебя не знаю.

— А я тебя? — спросил наглый пассажир. — Я ведь ясновидящий. Казенный дом, дальняя дорога… Сюрте Женераль,[1] понимаешь… Рискованные игры. — Он изобразил руками пассы карточной игры и издал ртом какой-то вульгарный и в высшей степени неприятный «чпок». — Одинокий волк…

Красавчик сжал кулаки, едва сдерживая гнев.

— Раскинь-ка лучше карты для себя. Может, там и тебе кое-что уготовано.

Пассажир не обиделся на агрессивный тон Красавчика. Он вздохнул и перевел взор в парижскую «Геральд». А чего ему обижаться, реакция Красавчика оказалась в точности такой, как он и ожидал.

— Ну что ж, дражайший, понадоблюсь — вы знаете, где меня искать. В каюте 42А.

Замечание пассажира вызвало в мозгу Красавчика вспышку: багажная метка на его сундуке. Он подавил ругательство, закрыл глаза, попытался успокоиться. Когда Шерман снова открыл глаза, он невольно уставился на башмаки незнакомца. Тупые башмаки… Тупые брюки тупого костюма… Проклятая тупая морда… Но он один. Почему он один? Эта публика водится парами. В отпуск ездил? Эта публика не ездит в отпуск за три тысячи миль, кишка тонка. Они вообще в отпуска не ездят, нет у них отпусков! Может, он и не охотится ни за кем, просто ездил в какую-нибудь европейскую полицию за какими-нибудь данными… о ком-нибудь, а вовсе не о нем, не о Красавчике Шермане… И здесь оказался случайно…

Сосед уставился в растянутую между ладонями газету, Красавчика вообще не видел… Только читал он сейчас не «Геральд», а этикетку прачечной на рубахе Красавчика, неприятно подмокшей от нервного пота! «Федерал? Городской? Черт его знает! Да нет, на федерала не тянет. А какого черта он передо мной раскрылся внаглую?» — возмутился Красавчик. И внутренне себя поздравил: «Значит, едешь ты не только с трупом в сундуке, а еще и с копом на соседней койке. Прелестно!» Красавчик вышел из купе, наведался к сундуку. Выходя, бросил взгляд на соседа. Тот по-прежнему сверлил глазами дырку в странице. Гм, нормальный человек обычно провожает взглядом выходящего…

С сундуком все было в порядке. Красавчик постоял в тамбуре, выкурил сигарету. Поезд несся на северо-запад. Пепел сигареты упал на сундук — как горсть земли на гроб. В ювелирном салоне на Рю-де-ла-Пэ, вероятно, уже хватились пропавшей сотрудницы, названивали домой, выясняли. А может, и покупатель какой-нибудь на его муляж за номером 29 нашелся… Хотя, глядишь, он и месяц пролежит без внимания, если повезет.

Красавчик исполненным достоинства шагом вернулся в купе, сел, при помощи карманного складного ножа очистил ногти. Через полчаса снова вышел проверить. Ох, далеко еще до Шербура! Третья инспекция принесла неприятный сюрприз. На сундуке сидела какая-то мелкая потаскушка, бодро жевала сэндвич. Что в этом страшного? Но Шерману почему-то не понравилось. Девица одарила Красавчика широкой улыбкой, но он не торопился отвечать ей тем же.

— Эй, слезай живо! Расселась тут, крошки повсюду.

Девица не стала спорить.

— Пардон, мсье президент! — расшаркалась она, спрыгнув на пол и не переставая улыбаться.

Не замечая ее улыбок, он отправился к проклятому шпику в купе. Уж лучше с ним общаться, чем с этой…

Наконец за окнами замаячил Шербур. Поезд еще не замедлил бег, а Красавчик уже дежурил возле своего походного гроба. Поезд подкатил к двухэтажному причалу. Друг-кондуктор завершил свою многотрудную задачу не замечать присутствия сундука и поспешил к следующему тамбуру. Красавчик высунул голову и обнаружил, что теперь задача упростилась. Ему больше не нужен француз-посредник, команда судна уже выстроилась вдоль платформы, готовая помочь пассажирам с ручным багажом. Один из матросов — или как они там называются — подскочил к Шерману.

— Погоди немного, — попросил его Красавчик. Надо пропустить пассажиров.

Пассажиры покинули вагон. Все, кроме шпика из его купе.

А вот и третий барьер — и, надо признать, высокий.

— В каюту? — почесал затылок морской волк. — Да что вы! Ни в какую каюту не влезет. Только в трюм.

Потекли драгоценные минуты. К торгу присоединились еще два члена экипажа, подошел офицер — и никакого толку.

— Ну хоть на денек, — взмолился Красавчик наконец. — Я его разгружу, рассортирую, а потом в трюм, на здоровье. — Красавчик раскуривал сигареты одну от другой и, не докурив, вышвыривал. Естественно, он снова взмок.

— К сожалению, это невозможно, — отрезал офицер. — Трюм мы загружаем не через верхнюю палубу, а через бортовые люки, и в море перегрузки не допускаются.

Неожиданно Красавчик получил поддержку.

— Слушайте, ребята, этот парень при мне, а мне есть что сказать. Вы не хотите тащить эту штуку в каюту, потому что она стеснит соседа? Сосед — я, и плевать мне на удобства. Тащите в каюту.

Красавчик не оборачивался. Он и затылком видел, что произошло за его спиной, почему этот грубый голос оказался столь убедительным. Судовые трудящиеся ни словом не возразили. Они вообще не пикнули. И не надо было вертеть головой, чтобы всматриваться, что он там такое интересное им показывает. Бляху, конечно! Звезду свою коповскую!