После работы Желтов как обычно пообедал, просмотрел газеты и не спеша отправился на каток.

Смеркалось. Цепочка огней протянулась вдоль пруда. На другом берегу, возле железнодорожной будки, зажегся красный глазок светофора.

Желтов зашел в раздевалку, обул ботинки с коньками и выбежал на лед. Увидел Аню Смородину.

«И эта где-нибудь тут же», — решил он, отыскивая глазами зеленую вязаную шапочку. Но сегодня Нины почему-то среди катающихся не было.

Заложив руки за спину, Желтов долго катался по кольцевой аллее.

Каток окружали высокие сугробы. Вокруг ледяного поля торчали в снегу пушистые елочки.

Желтов взобрался на вершину снежного вала и рассердился на себя: «Да что я в самом деле! Точно свидание ей назначил. Этого еще не хватало!»

Отогнув рукав, он взглянул на часы. Стрелка показывала начало десятого.

«Пора домой», — решил Желтов и, сделав по аллее еще два круга, направился в раздевалку.

Когда он поднялся в гору и вышел на площадь, часы на углу показывали уже половину десятого. Желтов пересек площадь и свернул в улицу. Редкие прохожие попадались навстречу. Фонари на столбах бросали матовые отблески света, и небо казалось от этого еще темнее. Через весь небосвод тянулась наискосок серебристо-голубоватая лента Млечного пути.

Поравнявшись с большими, ярко освещенными окнами аптеки, Желтов замедлил шаги, рассматривая сквозь зеркальное стекло витрин, запорошенных инеем, пузатые колбы и склянки с лекарствами.

Маленькая девичья фигурка скорым шагом скользнула мимо него и взбежала по каменным ступенькам на крыльцо аптеки.

Скрипуче запела пружина входной двери, и Желтов, повернувшись, увидел, как в дверях мелькнула знакомая вязаная шапочка и коротенькая шубка Нины Иванцовой.

«Чего это ей понадобилось ночью в аптеку?» — удивился он и, перейдя улицу, прислонился за выступом дома к ограде.

Немного спустя дверь опять заскрипела, и Нина Иванцова вышла из аптеки. И сейчас же навстречу ей из-за угла вышли трое парней и загородили ей дорогу. Обняв друг друга, они, шагая в развалку, пели.

унылым голосом выводил тот, что шел в центре. Пальто у него было распахнуто, ворот рубашки расстегнут; шапка-кубанка, сдвинутая на затылок, держалась, уцепившись за прядь спутанных волос.

Желтов узнал Мишку Собакина, известного в поселке пьяницу и дебошира.

Двое других были ему незнакомы. Обнимая Собакина, они сбивчиво подтягивали Собакину.

Нина быстро пробежала в сторону, но тот, что шел справа, с неожиданным для его вялой покачивающейся походки проворством ухватил ее за локоть:

— Куда так спешишь, детка?

— Пустите! — Нина изо всех сил рванулась, но дружок Собакина крепко держал ее за руку.

— Какая симпатичная девочка! И с таким характером, — сказал он заплетающимся языком и засмеялся.

— Пустите меня! Слышите? — задыхаясь, выкрикнула Нина, пытаясь вырваться.

— Ха-ха! — осклабился второй спутник Собакина.

Желтов, переложив сверток с ботинками в левую руку, быстро пересек улицу и, подбежав к парням, схватил Собакина за плечо.

— А ну, пусти, — негромко и спокойно сказал он.

Собакин обернулся, его дружки тоже повернули головы, и Нина вырвалась.

— А-а-а, — промычал Собакин, — это еще что за рыцарь выискался? Тебе чего, жить надоело?

Рука его недвусмысленным движением полезла в карман.

Желтов, сжав кулаки, пригнулся и коротким резким движением, развернув плечи, ударил Собакина в челюсть. Тот охнул и сел на снег. Те двое, сквернословя, толкали Желтова к забору. Защищаясь, он успел ткнуть кулаком еще одного и с удовольствием услышал, как тот взвыл от боли. Но вслед за тем ему подставили ножку и ударили в лицо, он упал. Потом послышался милицейский свисток, скрип снега и топот убегавших ног.

Желтов поднялся, прислонился к забору. Рядом с милиционером, тяжело дыша, стояла Нина.

— Спасибо…

— Пойдем, я тебя провожу, — сказал ей Желтов.

— Пойдем, — тихо согласилась Нина.

Всю дорогу они шли молча, и только когда остановились возле двухэтажного деревянного дома, Нина промолвила:

— Вот здесь я живу. Спасибо, что проводил. — Она занесла ногу в ботике на ступеньку крыльца и, повернувшись к нему, неожиданно предложила:

— Зайдем к нам.

— Неудобно как-то, — смутился Желтов. — Ночь… Поздно уже…

— Пустяки… Зайдем, обогреешься…

Они поднялись на второй этаж. Щелкнул замок. Вошли в прихожую.

— Раздевайся, — сказала Нина и, наклонившись к его уху, прошептала: — У меня мама больна… Я сейчас, только дам ей лекарство.

— Ниночка, это ты? — послышался из комнаты слабый голос матери.

— Я, мама.

— Кто с тобой пришел?

— Это, мамочка, мой хороший товарищ.

И Нина улыбнулась Желтову доброй улыбкой.

Желтов разделся, повернулся к зеркалу и, ощупывая под глазом багровый синяк, подмигнул самому себе: «Да, товарищ симпатичный. Разрисован, как картинка».

…Потом они сидели с Ниной в комнате рядом с прихожей и вполголоса, чтобы не беспокоить маму, говорили о цехе, о прочитанных книгах, о новых кинокартинах.

В комнате стояли шкаф и этажерка с книгами. Над столиком висел портрет военного в старой форме с тремя кубиками в петлицах.

— Это мой папа, — сказала Нина, заметив, что Желтов смотрит на портрет. — Он погиб в Сталинграде. Я тогда была совсем маленькая. А это любимые папины книги, — добавила она, кивнув на этажерку. — Хочешь что-нибудь почитать?..

Прошло два года. Летними вечерами на главной улице города можно встретить высокого молодого мужчину.

Поправляя то и дело свисающий на лоб белесый чуб, он толкает детскую колясочку, рядом с которой идет маленькая пышноволосая женщина. Иногда они останавливаются. Мужчина берет ребенка на руки и в порыве восторга подбрасывает.

— Осторожней! — испуганно вскрикивает женщина.

Но румяный краснощекий крепыш вовсе не требует никакой осторожности. Он широко таращит на мир любопытные глаза и, когда отец подбрасывает его кверху, заливается радостным смехом.

Мастер Колотухин, недавно ушедший на пенсию, сидит на скамеечке возле своего дома и с улыбкой наблюдает за ними.

— Желтовы! — кричит им он. — Вы чего же в гости не заходите?

— Филипп Назарыч! — обрадованно подходит к мастеру Василий. — Здравствуйте! Мы вас и не заметили.

— Здравствуй, здравствуй, Ниночка! Здравствуй, Вася.

Колотухин пожимает Желтову руку и склоняется над коляской.

— А как у нас поживает Василий Васильевич, а? Растешь, рабочий класс? Ну, расти, расти.

Старик делает рукой «козу» и щекочет маленького Желтова. Ребенок смеется беззубым ртом и розовой пухлой ручонкой цепко хватает Колотухина за палец.

Полдень. По людной и шумной улице, размахивая сумкой, неторопливо возвращался из школы шестиклассник Никита Огурцов. На вид ему меньше двенадцати лет. Он мал ростом, толстоват. В классе его дразнят «бочонком». Пальто у него застегнуто только наполовину, шапка съехала набок, а лицо выражает самое благодушное настроение.

Время от времени останавливается, читает давно знакомые вывески сначала как положено, потом буквы переставляет с конца: аптека — акетпа, почта — атчоп…

Накануне выпал первый снег, и улица от этого кажется шире и просторнее. Воздух необыкновенно прозрачен. Ноябрьское солнце висит невысоко, но светит ярко. Снег сверкает мириадами ослепительно блестящих точек, так что становится больно глазам, и люди жмурятся и улыбаются, радуясь первому снегу.

Улица полна знакомых шумов. Резко гудят автомобили на перекрестке, веселыми звонками перекликаются трамваи, шуршит под ногами снег. Возле огромной витрины, над которой блестит золотыми буквами вывеска «Спорттовары», Никита замедляет шаги и прежде всего кидает взгляд на правый угол, туда, где лежит предмет его мечтаний — беговые коньки.