— Обращаться к ним вновь и вновь. По поводу взрывов в Америке он сумел проникновенно сказать. А тут своих бомбят. Нужно оперативно реагировать на все. Сатанисты прорвались на всех фронтах, и Церковь должна об этом постоянно говорить. Они ограбили страну. Народ не взбунтовался. Никто банков не грабит. Но когда убивают духовно, Церковь обязана реагировать. Глобализация в нынешней редакции — это ведь сдача России сатанистам. Они получают доступ к нашему сырью, нашим землям, и командовать нами будут педофилы и извращенцы всех мастей. А всякая попытка сопротивления будет восприниматься как терроризм и будет пресекаться на корню международными силами. Через Думу проходят законы, которые проводят глобалисты. «Думаки» даже не представляют последствий. Хотя некоторые слишком хорошо представляют. А патриарх награждает церковным орденом одного из главных глобали- заторов. Понятно, ссориться с правительством и Думой никто не хочет. Но награждать-то зачем?
— Но это уже чистая политика. Я даже думать об этом не хочу. Меня другое беспокоит. Диагноз правильный, а предлагаемые методы — негодны. Отцы пугают народ, а что делать, не говорят. Им-то самим не нужно принимать ИНН. Молились бы себе. Да клали поклоны. Не бунтовать, не листовки печатать надо. У Церкви иные задачи...
— Кто вам сказал? Вспомните, как спорили Иосиф Волоцкий с Нилом Сорским. Иосиф Волоцкий был большим политиком. А Ослябя и Пересвет? Вот настоящий ответ монахов-воинов, когда Родина погибает. А сейчас ведь идет настоящая война — жесточайшая и наилукавейшая. И жертвы считаются не на тысячи, а на миллионы. А когда священноначалие делает вид, что ничего не происходит, то народ показывает на икону Страшного Суда, где в первых рядах тех, кого отправляют в ад, венценосцы и белые клобуки. И вот уже пополз среди народа Божьего слух: «Архиереи нас предали». Архиереи думают, «перетолчется, уляжется». Ничего подобного. Не уляжется.
— Но ведь это раскол.
— Самый настоящий.
— И вы так спокойно говорите об этом?
— Я вообще стараюсь не терять присутствия духа. Что делать, когда народ с расцерковленным сознанием начинает изобретать свое православие? Раньше монастыри создавались вокруг старцев. А теперь восстанавливают стены и заполняют их теми, кто не умеет жить в миру. Не отказывается от мира во имя Христа, а находит место, где тепло и удобно. Некоторые, совершенно не зная жизни, начинают учить жить своих духовных чад. Благословляют на брак людей, совершенно не подходящих друг другу, приказывают делать вещи, которые просто ломают неофитов. И все это — «за послушание»... Сколько эти новоиспеченные «отцы» дров наломали... Требуют послушания себе, а сами старцев в грош не ставят. Если послушник — ослушник, если для него слово старца — пустой звук, то какой тогда это монастырь? А с этим, будь он неладен, ИНН — полное безумие. Монахи боятся друг друга. Тех, кто пытается дать богословское осмысление проблеме,
называют масонами, и все богословие на этом заканчивается. Они не слышат доводов и не хотят их слышать. Воевать с кем-то — дело увлекательное и эффектное. Бороться с собственными грехами гораздо сложнее. Но это не вчера родилось. Этот феномен русской души разбирал Достоевский. Нам ведь гораздо проще красиво умереть, чем тянуть лямку повседневности.
— Но такой героизм не для тех, кто уходит в монастырь.
— Да, но тот, кто уходит в монастырь, плохо знает самого себя. После циничного обмана и мерзости современного капитализма молодой человек открывает вдруг красоту Православия, находит корабль спасения в море лжи и порока и всем сердцем начинает служить Богу. Но потом оказывается, что на этом корабле много матросов, которые ему совершенно не нравятся, они грубы и необразованны. Они не понимают его тонкую натуру. Заставляют трудиться и наказывают, когда он вместо работы в коровнике норовит убежать на службу. И вот наш новобранец с ужасом начинает понимать, что любви, которой в нем нет, нет и в его товарищах. А капитан и несколько матросов, у которых она есть, его только раздражают. И начинается бунт на корабле.
— Но они перевернут корабль.
— Определенно. Навыков нет. Любви нет, но есть горение. Есть великое радение не по разуму.
— Так что же делать?
— Я сегодня пытался говорить с настоятелем.
— И что же?
— Сказал, что с такими мыслями мне в монастыре делать нечего. Так что завтра отбываю...
— А он что, не видит раскола?
— Он уверен, что отступать нельзя. Если сейчас сказать «А», то заставят проговорить все оставшиеся буквы алфавита. Он не так глуп. Дело уже не в цифрах. Апокалипсические настроения очень сильны. Телевидение говорит только о кошмарах. Страна разорена.Трус и глад по местам. Войны и военные слухи. Каждый день авиа- и прочие техногенные катастрофы. Чем не последние времена? А события на Ближнем Востоке? Да еще и публикации о том, что храм
Соломонов уже готов и только ждет часа установки. Так что ИНН упал в перенасыщенный раствор, и на наших глазах появились кристаллы и сложили долгожданное слов «антихрист». И поэтому установление единого мирового правительства, единой валюты, управляемой из единого центра экономики, воспринимаются как финансовое и экономическое обеспечение воцарения «звереныша во фраке». Вполне естественно, что православных не может радовать то, что все деньги мира будут находиться в руках тех, кто враждебен христианству. И почему бы нам не отгородиться от прочего апостасийного мира? Господь не случайно дал нам все. И земли у нас больше, чем у любой другой страны. И в недрах у нас есть все, что нужно. Это Бельгия не проживет в отрыве от остального мира. А мы так вполне. Разумная автаркия нам пошла бы на пользу.
Рассуждения моего соседа о политике меня не радовали. Вместо того, чтобы подготовиться к причастию, я вынужден был выслушивать то, что не раз говорил сам почти теми же словами.
В девяносто пятом году я сделал фильм «О России с любовью» и включил в него план с горящими на крыше небоскреба тремя шестерками. Помню реакцию зала — все ахнули, и несколько минут со всех сторон был слышен возбужденный шепот «шестьсот шестьдесят шесть». После показа фильма почти все вопросы свелись к этим самым шестеркам. Все эти годы мне приходилось вести разговоры о близком конце света и с экологами, утверждавшими, что степень загрязнения окружающей среды давно превзошла критический уровень, и с общественными деятелями, убежденными в том, что при такой преступности и коррумпированности чиновников у России нет шансов выбраться из бездны, в которую ее бросили горе-реформаторы, и со священниками, узнавшими о грехах, о существовании которых они даже не подозревали.
Моей жене пришлось столкнуться с проблемой внедрения оккультизма и «секспросвета» в школах под видом уроков валеологии и различных новых дисциплин. Более смелые и энергичные педагоги, протестуя против растления детей, дошли до самых высоких этажей власти, где обнаружили покровителей этих чудовищных программ.
Узнав о том, что под видом борьбы со СПИДом правительство финансирует программу планирования семьи (а выражаясь нормальным языком, пропагандой разврата и абортов), эти люди потеряли всякую надежду на власть предержащих. Единственное, что их немного успокоило, это то, что негодяи, занимающиеся этой пакостью, понимают, что творят беззаконие. Им только не хочется, чтобы об этом знали. Втихаря — пожалуйста, а в открытую, да когда тебя еще и подонком могут назвать и еще, чего доброго, к ответу призовут, — это уж нет. Жизнь они за это класть не станут. Стало быть, нужно разоблачать их. Стало быть, нужно бороться.
Наши знакомые провели несколько успешных акций протеста и даже выиграли одно судебное дело. Получилось что-то вроде движения за нравственность.
Но мою жену — женщину безо всяких общественных дарований, принципиально не способную протестовать и скандалить, эта история повергла в уныние. Узнав о том, куда уходят деньги налогоплательщиков и чем занимаются господа чиновники, она решила, что это и есть конец света. Если власть убивает в утробах своих детей, а оставшихся растлевает с малолетства, при этом прикрываясь разговорами о необходимости решения демографической проблемы, чего еще остается ждать законопослушному гражданину, привыкшему видеть во власти защиту не только от внешнего врага, но и от всех, кто посягает на личную безопасность и нравственность.
