На эту фразу жена отреагировала незамедлительно — поставила огромную коробку немецкого шоколада, которую прислали нам друзья.

Татьяна даже ахнула от удивления. Некоторое время она для приличия отказывалась: «Что я маленькая, что ли. Детям оставьте». Но потом, оставив борьбу с искушением, стала угощаться.

Я налил ей стаканчик белого вина. Она снова для приличия поотнекивалась, но недолго. Обхватив стакан тремя пальцами и оттопырив мизинец, она ловко, одним глотком, опорожнила его.

Я вспомнил, как она только что проклинала мужа- пьяницу. Она меж тем предалась воспоминаниям. Хвалила мою прежнюю хозяйку, ругала ее покойного мужа. И было за что. Тот донес на монахиню, которой его жена позволила жить в старой бане. Монахиню арестовали. Хотели арестовать и хозяйку, но дело как-то уладилось.

Действующих церквей не было во всей округе. Во время войны в районном городке открыли маленькую кладбищенскую часовню. Но добраться туда можно было только пешком.

«Вот народ и ходил к монашке. Звали ее Макриной, а мы дразнили ее Крынкой. Мать моя часто к ней хаживала. А однажды, на Крещенье, пришла домой и рыдает в голос. Кропит стены крещенской водой, мелом кресты повсюду наставила, сосновую смолу задымила вместо ладана. Ходит и плачет. И нам ничего не говорит. Потом мы узнали, что Макрина ее сильно отругала за то, что она гадала на Святках. А гадала про то, жив отец или убили его на войне...»

Татьяна вздохнула и кивнула на графинчик.

— Давай мать мою помянем.

Помянули мать, потом всех сродников...

— А что, Татьяна, может быть, сделаем что-нибудь, чтобы церковь нашу открыли, — предложил я.

— А что мы сделаем? — удивилась она.

— Напишем письмо епископу, властям, соберем подписи. Ты подпишешься?

— Я-то подпишусь, да другие станут ли... Уж больно народ не любит бумаги подписывать. Одни как-то ходили, а потом налог вышел...

Я объяснил, что от архиерея налога не будет. Тут же мы составили бумагу и пошли по поселку. К вечеру все было сделано. Только бывший партийный секретарь совхоза да два ветерана отказались поставить подписи. Даже отставной участковый расписался и буркнул: «Давно пора».

Победитель Каменный

Удивительная выдалась нынче зима в Сочи. К Рождеству расцвели подснежники, цикламены, незабудки, анютины глазки, анемоны, нарциссы. К Крещению на теплых склонах распушились желтые бусинки мимозы. Появились цветы и на нескольких уцелевших кустах камелии. Ирисы цвели с декабря, а розы вообще не переставали цвести.

Красота! Порою стыдно становится: дети и друзья то от морозов не знают куда деваться, то в оттепели с мокрыми ногами по Питеру бегают, лавируя между падающими с крыш сосульками. А ты тут на солнышке при 18° в тени. Но фенологические радости омрачены реальными скорбями. Главная — от того, что пространства, на котором могут расцветать цветы, становится все меньше. Некогда зеленые склоны сереют бетоном новопостроенных коттеджей и высоток. Там, где еще недавно можно было погулять под пальмами и магнолиями, металлические заборы, над которыми возвышаются бетонные короба строящихся гостиниц. Гостей не видно. Громады высоток уже несколько лет стоят с неосвещенными окнами. Никаких признаков жизни.

Другая скорбь — пробки на дорогах. Можно и час простоять на одном месте... Но иногда и пробка может порадовать. 12 февраля пробка подарила мне замечательный сюжет. Простояв 20 минут в районе стадиона, я решил покинуть маршрутку и, невзирая на дождь, прогуляться вдоль многокилометровой вереницы неподвижных средств передвижения. Выходя из маршрутки, я чуть не столкнулся с человеком в подряснике. Он медленно шел по проезжей части с рюкзаком за плечами, с промокшей скуфьей на голове, в легких башмаках, не рассчитанных на долгие прогулки под дождем. Ни зонта, ни накидки, лишь демисезонная куртка. Но он и не собирался скрываться от непогоды под крышей автобуса. Время от времени доставал из-под полы куртки большой восьмиконечный крест на массивной серебряной цепи и осенял все четыре стороны. Я прошел за ним минут пять, а когда он повернулся с крестом в руке в мою сторону, попросил его благословить меня. Он пристально посмотрел мне в глаза и перекрестил, громко и четко проговорив: «Во имя Отца, Сына и Святого Духа!»

Я сразу понял, что это не священник, но на всякий случай спросил: «Вы иеромонах?»

— Нет. Я пророк Иисуса Христа.

— Вот как... А как же вас, отец пророк, величать? — я еле сдержал улыбку. Но после его ответа впору было рассмеяться.

— Я — Всероссийский пророк Иисуса Христа Победитель Каменный.

— Интересное имя. А как вас величать покороче?

— А никак. Так и зови.

— А матушка вас в детстве как звала?

— Витей. Потому и Победитель. Виктор — значит Победитель.

— А «каменный», наверно, от Петроса? Виктор Петрович?

Пророк удивленно посмотрел на меня и с минуту помолчал: «Сам догадался?»

Я в ответ улыбнулся: «Нетрудно догадаться».

— Нет, трудно. Это тебе Дух Святой открыл.

Возражать я не стал. Спросил: «Не от старцев ли он идет, что подвизаются в горах Абхазии?» Оказывается, он ничего о них не знает, а дошел лишь до границы и, как он выразился, «освятив и окрестив» ее, бредет обратно. Путь он держит на Москву, а потом направится домой — на Дальний Восток. На поездах он не ездит: либо на своих двоих, либо с дальнобойщиками на больших фурах.

— Вот, хожу, крещу и освящаю Россию-Матушку.

— Так ведь великий князь Владимир это уже сделал.

— Он крестил в воде, как Иоанн Креститель, а я крестом осеняю. Говорю о конце света и Страшном Суде, о том, что времени осталось мало и нужно спешить с покаянием. Бесов прогоняю и собираю грехи.

— Ну и как, получается?

— Хорошо получается. Думаешь, чего это так быстро олимпийские объекты строятся? Это я несколько лет назад подумал: зачем из России за границу отдыхать люди ездят, когда у нас Сочи есть. Нужно большие деньги сюда привлечь. Деньги — это грех. А у нас грешных людей полно. Где будет много денег, туда народ и повалит. Вот все и получилось. Я прошел сейчас, посмотрел — все делается как надо. Вот еще Сочи пройду, соберу грехи людские и понесу их в Москву.

— Зачем же вы грехи отсюда в Москву понесете? Сами же сказали, что чем больше грехов, тем больше народу приедет.

— Это правильно. Но тут уже столько денег, что и так все слетятся. А если я не уберу грехи тех, кто здесь живет, может, и не доживет никто до Олимпиады. Задохнутся от грехов.

— И что же вы с грехами делаете?

— К Кремлю складываю.

— Зачем к Кремлю?

— Как зачем? Нами Кремль управляет. Туда и приношу. А куда еще?

— А в какое место? К мавзолею?

— Нет. Туда не пускают. Я встаю у храма Василия Блаженного и сбрасываю их к порогу. Так такой столб черный к небу поднимается — ужас!

— А потом?

— Потом бегу из Москвы. До кольцевой дороги. И на восток. Крещу все по пути: «Сгинь, нечистая сила!» Собираю грехи в других местах. Особенно страшно возле кладбищ, которые вдоль дороги. Столько грешников похоронено! Я там и не собираю. Мне не по силам. И они уже ушли из нашего мира.

— Значит, вы очищаете от нечистой силы грешную землю.

-Да.

— А кто вас благословил? Как вы почувствовали, что имеете такой великий дар?

— Кто может благословить? Только Господь Иисус Христос. Он всегда со мной. Я слышу Его голос постоянно. Он мне говорит: «Иди, зови народ к покаянию. Ходи, крести, изгоняй бесов». А видел бы ты, как смешно бесы лопаются. Как мыльные пузыри. Я их перекрещу, прочту молитву — и они хлоп, и нет их.

— А куда они деваются?

— В небытие. В ад или куда еще — не знаю. Я туда заглянуть не могу. Но в нашем мире их уже нет.

— Неужели Сам Господь призвал?

— Сам. Не знаю, почему Он меня выбрал. Я до того жил во грехе. Сына от меня одна женщина прижила. А познакомился с одним монахом — и все. Перестал грешить. Он вот так, как я сейчас, по Руси ходил. Говорит: «Тебе 30 лет, а ты еще Богу не служишь. Бросай все — и ходи изгоняй нечисть. Я бросил работу. Приезжаю в Хабаровск, в церковь Святителя Иннокентия, стою, молюсь. Вдруг слышу голос: «Иди, борись с нечистой силою. Теперь ты Мой пророк».