В Белгородской области и школьники вежливы. Выступая перед ними, я видел, с каким вниманием они слушают беседы на духовные темы. Здесь давно преподаются основы православной культуры, и результаты не замедлили проявиться. В области резко сократилось количество преступлений. Особенно в молодежной среде. Это я знал со времен первой поездки на Белгородчину.

В Ракитном я убедился в верности первых впечатлений. Здесь гораздо лучше, чем в других российских весях, но все же немало и проблем. Безбожное прошлое дает о себе знать. Мне рассказали о том, как во время переклички перед уроком основ православной культуры на вопрос учителя «кого нет?» один ученик — из главных заводил в классе — ответил: «Бога». Я видел этого молодого человека через полгода в храме. Он стоял на молебне по случаю открытия очередных «Серафимовских чтений» и молился вместе со всеми. А потом подошел к могиле отца Серафима и очень внимательно слушал отца Николая. Надеюсь, что больше он так шутить не будет.

Серафимовские чтения устроил отец Николай. С благословения белгородского владыки Иоанна они проводятся ежегодно. Во второе посещение Ракитного я получил приглашение принять в них участие.

Отец Николай подарил изданную им книгу об отце Серафиме (Тяпочкине). В ней собраны воспоминания его духовных чад. Собрав воедино некоторые свидетельства, можно составить целостную картину жизни отца Серафима.

До принятия монашества его звали Димитрием. Он родился в семье царского полковника, а глаза ему закрыл полковник советский — Герой Советского Союза Митрофан Дмитриевич Гребенкин. Но это был не лагерный начальник, а верное духовное чадо. Он сидел у изголовья своего умирающего духовного отца, два месяца не отходя от него ни на шаг. «Неусыпаемый ты мой», — называл его ласково отец Серафим.

Жизнь отца Серафима, ставшего священником при большевиках, объявивших войну Церкви, похожа на жизнь тысяч священнослужителей: сталинские гонения, смерть жены, детей, арест, долгий срок заключения в ГУЛАГе, мытарства по выходе на свободу, потом хрущевские гонения. И все же это особенная жизнь.

Еще в детстве на богослужении в духовном училище, куда взял его с собой отец, маленький Димитрий увидел икону преподобного Серафима Саровского. Он долго завороженно смотрел на лик святого, а потом сказал отцу: «Хочу быть таким». Люди, знавшие отца Серафима, говорят, что у него получилось. И имя Серафим, данное ему в монашеском постриге, далеко не случайно. С первых лет священнического служения он взял на себя подвиг добровольной бедности. Он никогда не брал денег за требы. Жил с женой и детьми в маленькой хатке с земляными полами. Когда его изгнали из храма, служил в домах. Служил и говорил проповеди вдохновенно, со слезами на глазах. Этот слезный дар никогда его не покидал. Говорили, что глубокие морщины на его лице — это русла слезных рек, пролитых им за болящих и грешников. Никто никогда не слыхал от него грубого слова, не видел его раздраженным. Даже провинившихся нерадивых работников он увещевал ровным голосом, без гнева. О лагерной жизни говорил мало, никогда не ругал своих истязателей. Когда закончился срок заключения, его спросили, чем он собирается заниматься на свободе». Он не раздумывая ответил: «Служить Богу». — «Ну, тогда посиди еще», — сказал начальник и добавил пять лет ссылки.

Отец Серафим никогда никого не осуждал. И другим не позволял. Властям очень не нравилось, что в Ракитное съезжается множество людей. Они «надавили» на правящего архиерея. Тот приехал с инспекцией и с амвона обратился к народу: «Что вы сюда ездите? Какую вы тут святыню нашли? Святыни есть повсюду». Духовные чада были очень огорчены. И когда во время трапезы Митрофан Гребенкин хотел сказать о том, что возмущен речью архиерея, отец Серафим опередил его: «Какой у нас хороший архиерей». Выждав некоторое время, Митрофан Дмитриевич снова хотел сказать об этом, но и на этот раз отец Серафим прервал его той же фразой. И так повторилось несколько раз. А вскоре архиерей, узнав батюшку поближе, подружился с ним и часто приезжал к нему. У него же он и исповедовался.

Батюшке была открыта дата его смерти. Он предупредил о ней некоторых чад. Одному близкому человеку, уезжавшему домой, он сказал, что тот через неделю вернется. Так и получилось. По молитвам батюшки исцелялись бесноватые. Есть множество задокументированных случаев исцеления от онкологических и прочих тяжелых болезней.

Для людей, хорошо знавших отца Серафима, его святость очевидна. Но в комиссии по канонизации нет единодушного мнения. Некоторых ее членов смущает то, что не сохранилось следственное дело отца Серафима. Но оно и не могло сохраниться. Днепропетровские областные архивы были вывезены немцами и частично уничтожены. Но коли нет дела, то могут оставаться сомнения: «А не отрекся ли он от Бога во время пыток? А вдруг кого оговорил?» Ведь всякое в застенках ЧК случалось. Там и маршалы рыдали, как дети.

Говорить о презумпции невиновности в данном случае не приходится. И все же и лагерная жизнь отца Серафима известна, и каждый день и час его жизни после освобождения прошел на виду. У него даже своей отдельной кельи не было. В его комнатку мог в любой момент войти алтарник или неожиданно приехавшие духовные чада.

Поразительно то, что ненависть днепропетровских большевиков к отцу Серафиму была больше, чем ненависть к фашистам. Война шла уже два месяца. Немец приближался к Днепропетровску, а власти затеяли над ним суд... А ведь было чем заняться убегавшим в глубокий тыл начальникам...

Что же касается трусости или отречения от Бога, то я боюсь, что ни Петр, ни прочие апостолы при таком подходе не имели бы никаких шансов быть прославленными. Фактов того, что отец Серафим отрекался от Бога, нет, а вот отречение Петра и трусость апостолов засвидетельствованы Евангелием. Мы поминаем царя Давида и всю кротость его, но не забываем о том, как он поступил с Вирсавией и ее мужем. Но главное все же — его раскаяние. В мировой поэзии нет более высокого и прекрасного стиха о сердце сокрушенном, содрогающемся от осознания глубины своего греховного падения, чем 50-й псалом. И мы знаем, что «сердце сокрушенно и смиренно Бог не уничижит».

Да, никто не видел следственного дела отца Серафима (Тяпочкина), но тысячи людей видели его слезы. Эти слезы он каждый день проливал за свои и наши грехи.

В третий раз я приехал в Ракитное 18 сентября 2010 года. Приехал поздно, и меня положили в гостиной семейного дома, в котором живут пятеро детей, усыновленных нынешним настоятелем Никольского храма отцом Николаем. На следующее утро было назначено открытие «Серафимовских чтений», посвященных проблеме сохранения традиций.

Я проснулся рано и вышел из дома. Моросил мелкий дождь. Было сыро и холодно. Я хотел подойти к могилке отца Серафима, но остался на крыльце. У могилки на коленях стояла молодая девушка. Она о чем-то слезно молила батюшку Серафима, часто крестилась и отбивала земные поклоны. Чтобы не смущать ее, я вернулся в дом. Выглянув в кухонное окно через четверть часа, я увидел ее в том же положении.

Дождь между тем усилился. Через некоторое время к могилке подошли трое молодых людей. Девушка встала, перекрестилась и быстро пошла к калитке, а трое молодых людей открыли зонт, достали книжку и стали молиться — очевидно, это был акафист. Вскоре появились другие люди: и пожилые, и молодые. К кресту подходили группами и поодиночке. Молодые люди чуть отошли в сторонку. Я с полчаса наблюдал за непрерывным потоком паломников, пока помощник отца Николая не позвал меня, сказав, что батюшка приглашает выпить чаю.

За воротами стояло с десяток автомобилей. На одном из них были немецкие номера. Я спросил отца Николая, всегда ли бывает столько паломников.

— Иногда бывает и больше, — улыбнулся он.

К моменту приезда архиерея храм был полон. Большая толпа стояла во дворе. После молебна все переместились во Дворец молодежи, где и проходили чтения.