Он попросил меня отпеть ее. Во время отпевания часто крестился, не стесняясь своих дружков. Был тих и спокоен и совсем не походил на того «братка», которого я увидел в первый раз. После похорон матери Дмитрий стал появляться в церкви. Иногда отстаивал всю воскресную литургию. А через полгода попросил исповедовать его и причастить. Я давно хотел поговорить с ним. Нужно было начинать строительство храма, но я никак не мог воспользоваться его деньгами. А вдруг это деньги краденые или еще хуже — полученные разбоем или убийством... Слава Богу, Дмитрий никого не убил. Конечно, в его команде были лихие ребята с веселым прошлым. Но у его конкурентов контингент был намного пострашнее. А деньги он сделал сравнительно честно. Сначала, при Горбачеве, организовал сеть кооперативов, занимался торговлей. Первые миллионы на него буквально свалились с неба. Он дружил с властью и с советскими банкирами. Они помогли ему взять кредит под мизерный процент. На занятые у государства деньги он купил у того же государства целый состав мазута и нефти. В это время государство стали разваливать. Началась страшная девальвация. Дмитрий быстро смекнул, чем для него это может обернуться. Свои цистерны он продержал на запасных путях, платя копейки своему приятелю — начальнику станции. Он ждал. И дождался. То, что он приобрел за два миллиона русских рублей, продал за три миллиона американских долларов. Отдал банку обесцененные рубли и принялся скупать задешево разорившиеся предприятия.

Он оказался первым в области миллионером. Власти и милиция охотно дружили с ним. Он не скупился. Делился с ними щедро. А когда поднялись другие ребята из криминальных команд, ему удалось, поступившись совсем немногим, отстоять свою империю. Силовики вовремя предупреждали его об опасности. Он был подготовлен и все разборки улаживал без стрельбы. Кто-то время от времени стравливал его конкурентов. У них без стрельбы не обошлось. Тогда по всей области на кладбищах появились сотни черных мраморных обелисков с портретами крепких двадцатилетних парней. В его команде никто не погиб.

Я все это выслушал и попросил Дмитрия прийти на следующее утро. Сказал, чтобы он написал на бумаге все свои прегрешения. Все, что мучит совесть.

Дмитрий послушался. Он пришел перед литургией в будний день, когда в церкви не было исповедников, и, заглядывая в свою «шпаргалку», долго рассказывал о своих «подвигах». Было их немало. Я выслушивал его признания с большим трудом, просил не рассказывать подробностей. К причастию я его не допустил — велел три месяца пожить не совершая серьезных грехов. Приближался Великий пост. Дмитрий смирился и повеление мое выполнил. За весь пост сорвался всего лишь раз. После крупной сделки нужно было ублажить всех, кто был вовлечен в длившиеся два года переговоры. Приехало большое столичное начальство, и без солидной гулянки никак было не обойтись.

Потом он надолго исчез. А когда появился, его трудно было узнать. Он как-то почернел, но не от красноморского загара, а от какого-то внутреннего недоброго горения.

— Я, батя, за советом пришел.

Он достал сигареты и, не спрашивая позволения, закурил. Раньше он себе такого не позволял, зная мое отношение к курению. Но я не стал его одергивать. Молчал и ждал, когда он заговорит. Пауза затянулась.

Дмитрий сделал глубокую затяжку, выпустил из себя целое облако дыма и хрипло проговорил: «Может, я зря к тебе пришел... Но без твоего совета не могу. Тут либо он, либо я».

Он снова надолго замолк.

— Кто этот «он» и что случилось? В чем проблема?

— А в том, что его валить надо. Иначе он меня завалит.

— Ну, а теперь, пожалуйста, по сути. И русским понятным языком.

И Дмитрий рассказал о своей беде. Он захотел прибрать к рукам химический комбинат. Проплатил кому следует, чтобы выиграть тендер. И вдруг ему сообщают, что завод отойдет московскому очень богатому человеку. Если ему уступить, то он начнет его разорять по всем статьям. Люди, которых он представлял, «положили глаз» на несколько митиных заводов. Ну, что тут скажешь...

— Так я, стало быть, должен благословить тебя на убийство этого человека?

Дмитрий не ответил: продолжал молча курить.

— Зря я к тебе пришел, — наконец с досадой произнес он и поднялся.

— Нет, не зря, — я попытался его остановить. — На убийство я тебя, конечно, не благословлю, а совет дам.

— Какой совет?

— Уступи. Тебе хватит того, что у тебя есть. Пойди и поговори с ним. Мирно. Постарайся помнить, что ты христианин. Если передел собственности затеяли могущественные люди, тебе их не одолеть.

Дмитрий посмотрел на меня с презрением и сожалением: «Уступи... Это не в моих правилах. Какой же я после этого мужик?

— Хороший мужик. Только в голове у этого мужика много всякой дури. Уступи. И увидишь, как все обернется.

Дмитрий ушел, и неделю о нем ничего не было слышно. Я молился о нем. Сначала боялся беды, а потом успокоился. Я уже знал, что ничего плохого с ним не случится.

Потом он подкатил на своем джипе к моей избушке. Его телохранители внесли в дом несколько больших коробок со всякой снедью. Дмитрий, веселый и изрядно навеселе, бросился с порога обнимать меня: «Дай я тебя в эту светлую голову поцелую».

Я попытался отстраниться:

— Да что случилось?

— А то, что московские взяли меня в свою команду. И теперь я в их совете директоров.

Оказалось, что москвичи, наслышанные о местных нравах, подготовились к настоящей войне. Приход Дмитрия был для них полной неожиданностью. Они долго беседовали, и в конце их главный босс объявил, что ему нужен надежный деловой человек из местных. И таким человеком он видит Дмитрия.

Дальнейшая карьера Дмитрия была удивительной. Через два года его пригласили в Москву. Перед отъездом он помог мне достроить храм и заверил:

— Эти деньги честные.

О своих прежних «подвигах» вспоминает с отвращением и глубоким раскаянием. Я велел ему объясниться со всеми, кого он обидел в лихие годы. И он со всеми помирился и вернул прежние долги. Пока не переехал в Москву, не было ни одного воскресного дня, чтобы он не появлялся за литургией со своей женой и тремя погодками-сыновьями.

Отец Мефодий закончил. В наступившей тишине было слышно, как шумит река, громко звенели цикады. Несколько раз испуганно прокричала какая-то птица. Староста Геннадий мотнул головой: «Слышь, Глафира? Вон оно как. А ведь мог в сырой земле лежать со своими дружками».

— Мог бы, но не лежит, — вздохнул отец Мефодий и улыбнулся.

Только молитвой и постом

Часть 1. Пюхтицы

Ты, когда батюшка будет благословлять, голову не наклоняй.

— Почему? Все ведь кланяются.

— А ты не кланяйся. Не надо кланяться.

— Почему?

— А потому, что ты наклонилась — а благодать сверху и пролетела. Все головы наклоняют, а ты стой прямо. А когда батюшка благословит, закончит крестное знамение изображать, вот тогда и кланяйся.

— Но благодать ведь не пулеметная очередь. Попал — не попал... Как это — сверху прошла?

— А ты не умничай. Сейчас все грамотные, а простых вещей не понимают. Это бес всех подучил. Сама подумай: когда кланяешься в то время, когда священник тебя крестит, ты же крест ломаешь. Вот так. Стой прямо. И не умничай. Поумней тебя люди знают про бесовские хитрости.

За моей спиной послышалось громкое шуршание, затем глухой стук: что-то упало на пол.

Я обернулся вполоборота и увидел сначала спину в синей куртке, а затем голову в тонком голубом платочке.

— Ух, — тихо выдохнула голова и снова исчезла, нырнув вниз, под мое кресло. Я опустил глаза и увидел на полу большое желтое яблоко.

— Вы не яблоко ищете?

— Яблоко, — тихо ответил робкий голосок.

Голова, ответившая мне, все еще пребывала внизу.

Я наклонился и поднял яблоко. Но чтобы отдать его, пришлось встать и сделать шаг в проход. Кресла в сидячем вагоне были плотно придвинуты одно к другому, и развернуться не вставая с места было сложно.