Заходят цыгане, а посреди двора костер горит. Подводит Вася Белоножка каждого цыгана к костру да стаскивает с пего одежду: шапку сорвет и в огонь кидает, пиджачок стащит и в огонь швыряет, а взамен новую одежду предлагает, дорогую, костюмы из сукна, рубашки шелковые, картузы — все, как полагается. Баню для цыган растопили, подстригли их, побрили, старикам бороды поправили, не узнать полевых дворян, да и только — совсем как городские стали. А тут уж к столу приглашают, а на нем чего только нет: еды–питья видимо–невидимо.

Встал Вася и говорит:

— Ну что, братья, давайте выпьем за молодых — за Васю Белоножку да за жену его Розу–красавицу.

— Да где же этот приятель твой — Вася Белоножка? Что же его–то не видать?

Подходит тогда Вася к таборному музыканту, берет у него из рук гармонь да как пройдется но рядам, как рассыпятся его пальцы по кнопочкам, как зальется тут таборная плясовая...

Поняли цыгане, к кому они пришли, словно затмение с них спало, вздрогнули, чуть рюмки из рук у них не попадали.

— Так вот ты какой, Вася Белоножка!

— Не бойтесь, братья, не видел я зла от вас, кормили вы меня, приютили, хотя пользы от меня никакой не было. А насмешки я вам прощаю. Нарочно я вас веселил: в веселье и горе забывается...

Три дня гуляли цыгане, а на четвертое утро запрягли коней и тронулись в путь, по лесам, по дорогам странствовать да на жизнь зарабатывать. А Вася с Розой остались в родном доме. Неделю живут, другую, и заела тут Васю тоска–кручина.

— Что случилось, дорогой, о чем ты печалишься? — спрашивает его Роза.

— Все–то у меня есть, хорошая моя, и тобой я не нарадуюсь, и живем мы не бедно, да только прожил я с цыганами в кочевье год, и зовет меня душа обратно к ним, в поле чистое. Так и тянет у костра посидеть, песни послушать. А здесь сидим мы с тобой одни–одинешеньки...

— Да и мне, Васенька, по правде говоря, жизнь оседлая не по нраву.

Сказано — сделано! Наутро запрягли они в повозку тройку лошадей, собрали свои пожитки и пустились догонять уходящий табор.

Как–то под вечер смотрят цыгане, а на дороге пыль столбом вьется, испугались они, по шатрам разбежались.

— Исправник едет! Разбегайтесь кто куда...

А как подъехал Вася поближе, узнали его цыгане, навстречу высыпали. С той поры и стал Вася Белоножка с женой своей, красавицей Розой, в этом таборе жить. А как умер вожак, выбрали цыгане Васю Белоножку своим вожаком.

[26]

Жил цыган. Отец его помер, а живы были только мать и бабушка. Были эти цыгане большими богачами: свой дом, земля своя, работников в доме полно. А про достаток и говорить не надо. Все было у них: и лошадей большие табуны, и денег большие тысячи, и золото — все. Цыган этот был молодой, красивый парень. И вот он что–то затосковал. Говорит как–то раз матери:

— Надоело мне все это, хочу другой жизнью пожить.

— Что ты, сынок? — испугалась мать. — Что ты надумал?

— А вот ездят ведь цыгане табором, живут ведь! А что, если и мне так?

— Брось ты, сынок, как ты после такой жизни в табор пойдешь? Не ходи никуда, сиди дома. Чего тебе здесь не хватает?

— Нет, — отвечает тот, — пойду. Помню я, как отец говорил, что есть на свете горе–нужда, вот я и пойду ее испытать на себе.

Как сказал, так и сделал. Смастерил плохонькую палаточку, собрал пожитки, положил их на тележку–двуколку, впрягся в нее и пошел. А вместе с ним его бабушка собралась.

Идут день, идут два, идут три... Парень к кочевой жизни непривычен, пооборвался весь, поистрепался. Так–то он красивый парень, а покочевал — его и не узнать: грязный, страшный стал. Как ночь наступает — он к какому–нибудь табору прибьется, переночует. А цыгане что? Сами бедняки, знают, почем кусок хлеба. Глядят на того цыгана, и жалко им.

— Заходи, — зовут, — чайку попей, у костра погрейся...

Так и жил.

И вот однажды повстречал он один табор. Жили в этом таборе очень богатые цыгане Шесть сыновей у отца и одна–единственная дочь–красавица были. Запрещали ей мужчины из палатки выходить наружу, боялись, что увидит ее кто и украдет. Идут куда братья, всегда наказывают:

— Мы уходим, а ты из палатки ни шагу...

Так она, пока мужчин в доме нет, в своем пологе и сидела.

Вот к таким цыганам и прибился этот парень. А тут еще цыгане наехали, семей сто. Прослышали они про красавицу цыганку, вот и приехали свататься. Очень уж хочется всем на нее посмотреть. Да к тому же у отца ее одних лошадей штук сорок. И есть среди них и рысаки беговые, и тяжеловозы — всякие. Человек–то богатый!

А парень тот в сторонке пристроился со своей рваной палаточкой. Сидит со своей бабушкой и картошку на углях печет.

— Что это цыган столько прикатило? — спрашивает парень.

— Да вот, так и так, так и так, — объяснила бабушка, рассказала все про дочь богатого цыгана. — Это они свататься к нему приехали.

— А пойдем и мы с тобой!

— Что ты, внучек, нам туда нельзя, убьют нас цыгане.

Не послушался парень — пошел. Убить его, конечно, не убили, но прогнали прочь, а братья вдогонку еще всякие насмешливые слова кричали: куда, мол, такой грязный и рваный к нам.

Вечером зажгли цыгане костры и сели вокруг них лясы–балясы точить. Парень этот тайком пробрался поближе, смотрит. Тут выходит из палатки эта девушка. Рузой ее звали, или, как промеж цыган, Рузой — большой барыней. Парень как посмотрел на нее, так чуть с ума не сошел — такая она была красавица. Да и бабушке эта цыганка очень понравилась, только забеспокоилась она и говорит:

— Внучек мой, сиротинушка, пойдем домой. Не нравится мне. Не было бы какого худа.

А тот и не думает уходить.

— Нет, — говорит, — теперь я отсюда никуда не уйду.

Наутро все цыгане поехали коней менять, а Руза в палатке осталась, смотрит тайком, что вокруг делается. А этот парень стал потихоньку свою палаточку собирать, мол, обиделся, что его не пригласили чай пить, что насмехались над ним. Собрал палаточку, вещички, погрузил все это на свою тележку. А сам делает вид, что никак не может с места стронуться. Смотрела на него цыганка, смотрела и не выдержала — вышла из полога.

— Ты куда? — спрашивает.

— Да вот хочу от вас отъехать. Хорошего от вас не жди. К бедному человеку придешь, так он тебя и накормит, и обогреет, и ласковое слово скажет, а от богатого только беды и жди.

Стыдно стало цыганке. Подошла она поближе:

— Помочь? А то я вижу, как тебе тяжело.

— Помоги маленько.

Короче сказать, привезли они его пожитки в другое место, неподалеку от табора, помогла она ему палаточку поставить, прибралась там — чисто. Пожалела, короче сказать, сиротинушку. Как на пария она на него не глядела: грязный он был и оборванный весь. Помогла она ему и говорит:

— Я теперь к тебе приходить буду, еду тебе стану носить. А насмешки братьев моих не вспоминай.

Так и стала она каждый день тайком этому парню еду носить.

Однажды говорит он своей бабушке:

— Все, решился я, возьму эту девку.

— Что ты, внучек, что ты? Беду сотворишь.

А парень и слышать ничего не хочет. Посылает он однажды свою бабушку домой, чтобы та привезла ему самый лучший его костюм. Выполнила она его просьбу. Как–то раз утром, когда Руза, как обычно, пришла в палаточку парня с едой, парень загодя вымылся как следует, почистился, переоделся в свой шикарный костюм — красавцем стал, не узнать прежнего оборванца. Руза как открыла полог, так у нее глаза на лоб полезли. Испугалась она даже, убежала к себе. А парень опять вымазался, как обычно, и вышел наружу. Увидала Руза сиротинку и к нему:

— Кто это был сейчас у тебя?

— Да так, заходил какой–то парень... Разговорились они между собой.

— А что это к вам цыгане приехали? — спрашивает парень.

— Сватать приехали, да только братья против, не хотят.