— Это ты дал ей опиум?

— Между прочим, она первая начала.

Царица смотрела на него, прищурив глаза; этот взгляд не обещал ничего хорошего. Царь махнул рукой в сторону придворных:

— Я таскал их за собой по всему дворцу, как каторжник гирю.

— Если обычные меры не действуют, мы перейдем к мерам чрезвычайным, даже если придется связать тебя по рукам и ногам.

Царица повернулась и исчезла за дверью.

— О, дорогая, — пробормотал Евгенидис, следуя за ней.

Про Костиса он уже не вспоминал.

Обещанные царицей чрезвычайные меры прибыли во дворец еще до рассвета.

Костис не был в форме, он даже не успел вымыться, когда на следующее утро узнал, что за ним послали. Накануне вечером он проверил график дежурств, а потом долго искал Аристогетона, но не смог его найти. Арис был на дежурстве. У него самого никаких дежурств в ближайшее время не предвиделось, и Костис наслаждался спокойным утром в своей комнате, полируя свой нагрудник и доводя пряжки брони до безупречного блеска. Потом он принялся за меч. От полировочной смазки его пальцы стали совсем черными, когда кожаная занавеска в дверной раме бесшумно отодвинулась в сторону.

Оторвав взгляд от острия меча и готовый обругать незваного гостя, он не обнаружил в дверях мальчика-курсанта. Это был Ион, один из элегантных и тщательно причесанных придворных царя.

Ион в ужасе обвел глазами по-гвардейски суровую обстановку комнаты.

— Одевайся. Вымойся. Тебя ждут в караульном помещении царицы.

— Когда? — спросил Костис, поднимаясь на ноги.

— Сейчас, — ответил придворный. — Ты должен был быть там вчера ночью, хотя царь спросил о тебе только сейчас. Он сказал, что ты был нужен ему вчера, но мы не поняли, что он имел в виду.

— И теперь он злится?

— Теперь злится царица.

Костис быстро плеснул воды из кувшина в керамическую миску и начал тереть лицо.

Царица ждала в прихожей перед спальней. Как и в прошлый раз, она была вместе с Орноном. Они обы ждали. Когда вошел Костис, она встала. Нет, подумал Костис, она не встала. Она выросла, как грозовая туча в летнем небе. Он мог бы попытаться объяснить, что был отпущен самим капитаном и не знал, что ему следует оставаться на посту. Но с тем же успехом он мог бы вернуться в комнату телохранителей, сорвать свой меч со стойки и броситься грудью на его острие. Результат был бы одним и тем же.

— Ты не будешь оставлять свой пост без разрешения царя, — приказала царица. — Ты будешь есть и спать здесь. Ты будешь находиться при царе, пока он не отошлет тебя, и ты всеми средствами постараешься расположить его к себе, чтобы он тебя не прогнал.

— Да, Ваше Величество.

— Орнон, — она метнула взгляд на эддисийского посла, — находит твое присутствие полезным. Есть вопросы?

— Нет, Ваше Величество.

Царица еще секунду смотрела на него. Она словно давала Костису возможность высказаться, но он предпочел молчать. Видя себя ее глазами, он понимал, что является лейтенантом только по званию, и что он оказался здесь и сейчас только благодаря неспособности сдержать свой дурной нрав и нарушенной присяге. Ему нечего было сказать.

Царица вышла из комнаты, Орнон последовал за ней. Все еще дрожа, Костис подошел к двери и огляделся в поисках царя.

На стульях у окна сидели двое мужчин в эддисийских мундирах. Они установили между собой маленький столик и по очереди метали кости на инкрустированную перламутром столешницу. Костис посмотрел на них, подозревая, что царь повторит приказ царицы и отправит его в прихожую. Царь сидел в постели в окружении беспорядочно разбросанных бумаг. Рядом с ним лежала раскрытая почтовая сумка, неуместно грубая на вышитом золотой нитью покрывале.

— У меня уже есть общество, — произнес царь. — Ты можешь пройти в караулку.

Костис осторожно прочистил горло.

— Царица велела мне находиться здесь.

— Вот почему ты боишься уйти. Я бы тоже испугался. Хорошо, оставайся и познакомься с Авлом и Боагусом, моими дорогими родственниками, которые вместе со мной коротают время до моего полного выздоровления.

Костис не мог не подумать о двоюродных братьях, которые топили будущего царя в грязной луже.

— Не доверяй Авлу, — колко предупредил царь. — Он как мартовский бык, только и ждет твоей оплошности, чтобы поднять на рога.

Авл молча бросил на царя быстрый взгляд, потом поднялся со стула. Только тогда Костис понял, насколько он огромен. Сидя, Авл не казался таким большим, но встав со стула, заполнил собой всю комнату. Он навис над царем и начал собирать разбросанные по кровати доклады и письма.

Царь прижал своим крючком один из документов.

— Я читаю! — возмутился он.

Авл не обратил на него никакого внимания. Он просто тянул на себя бумагу, пока она не порвалась пополам. Он аккуратно сложил оба лоскута на собранную им стопку и переправил все в кожаную сумку. Затем он посмотрел на царя и предостерегающе поднял палец толщиной с рукоятку топора.

— Я тебя предупреждал. Еще одно ядовитое замечание — и пойдешь спать.

Его бас был таким густым, что, казалось, его можно резать ножом, а слова он произносил, словно вбивая их в голову по слогам.

— Вы не можете держать меня в постели!

— Еще как могу, — спокойно возразил Авл. — Это так просто, что даже неинтересно. Я лягу поверх покрывала с этой стороны, а Боагус ляжет с другой. Можешь лежать между нами и пищать, как котенок в мешке, и прежде чем ты успеешь придумать подходящую месть, мы с Боагусом будем далеко на какой-нибудь уютной северной границе, подальше от капризного царя Аттолии. — он многозначительно кивнул. — Орнон обещал.

Царь на миг остолбенел, но потом попытался вразумить своего тюремщика:

— У меня срочное дело. Это ВАЖНО!

— Ген, — перебил его Авл. — Ты читал с самого рассвета. Ты совсем выбился из сил и должен отдохнуть.

Евгенидис взглянул на Костиса. Костис набычился, готовый до последней капли крови защищать своего царя от этого ужасного эддисийского няня.

Авл устало вздохнул:

— Ген. Давай уже спи.

Царь неохотно заполз под одеяло. С благоговейным восторгом Костис наблюдал, как нежно огромный эддисиец расправил одеяло и подоткнул его под ноги Евгенидису.

Авл вернулся к окну, но игру в кости продолжать не стал. Он начал тихо насвистывать незнакомую Костису мелодию, перемежающуюся длинными успокаивающими трелями. Между вторым и третьим куплетами царь заснул.

Боагус встал, чтобы проверить его, и некоторое время стоял, недоверчиво склонившись над кроватью и внимательно наблюдая за царем. Наконец он кивнул Авлу и отступил к своему стулу. Они с Авлом устроились поудобнее и закинули огромные сапоги на крошечный столик, молчаливо договорившись, как им лучше пристроить на нем четыре ноги одновременно. Затем они прикрыли глаза, как настоящие солдаты, которые никогда не упустят возможности отдохнуть и, кажется, заснули.

Костис пошевелился, просто перенеся вес с одной ноги на другую, и оба эддисийца дружно открыли глаза и уставились на него. Больше Костис не двигался. Царь почивал, пока трубы за окном не прогудели полдень. Когда он поел, Авл вернул ему сумку с письмами.

Во второй половине дня, утомленный молчанием, Авл сказал:

— Говорят, ты вчера испугался собственного тюремщика, аж позеленел весь.

Ген не стал отвлекаться от чтения.

— Это опять Орнон наболтал? — сказал он.

— Да, — ответил Авл улыбаясь.

— Нет, — сказал царь, глядя на него. — Я не испугался тюремщика.

Он опустил глаза, притворяясь, что вернулся к чтению, но вместо этого начал теребить золотую вышивку на покрывале. Боагус приоткрыл рот, но по сигналу Авла снова закрыл его. Они ждали. Казалось, Авл готов ждать вечно.

— Я чуть было не приказал повесить их всех, четвертовать и сварить в кипятке.

Костис вспомнил болезненную бледность царя и внезапную долгую тишину в камере.

— И твоего капитана тоже? — спросил Авл.

— Ну, конечно. Он был первым на очереди. — царь провел рукой по волосам. — Я сказал ему, что могу сделать все, что захочу, — признался он.