– Хорошо… – Вахидов пожал плечами, полез в кабину.

– Ну и дела! – заметил Хаджинур, когда Вахидов отъехал. – Теперь пойдут разговоры…

– Кто такой Кудреватых, на которого он сослался?

– Это крупная фигура… – Они вернулись в машину. – Герой Соцтруда, депутат Верховного Совета. Директор Сажевого комбината… Он, конечно, вступится за своего снабженца… – Монолог старшего опера растянулся на несколько километров. – Дело не в этом. Случай с этим Вахидовым поставил вас на какую-то позицию… Понимаете? Теперь все его враги – ваши друзья, а друзья Кудреватых, даже если они вас не знают, – ваши враги…

Когда они вернулись в город, последние дневные лучи падали на крыши домов. Было тепло и сухо.

Милицейская машина проскочила знакомый уже призыв краской на стене с требованием расстрела браконьеру и убийце и въехала в центр.

Следы древней приморской культуры лежали на каменных двухэтажных зданиях.

Между домами тянулись кирпичные связки – назвать их заборами было неудобно – по силуэту что-то вроде римских акведуков, только без желоба вверху и значительно уменьшенные. Отверстия в них закрывали виноградные лозы.

– Вас к дому? – спросил Орезов у Туры.

– Да нет, пожалуй. Где сейчас можно поужинать?

– Только в ресторане.

– Давай.

Хаджинур заложил вираж по площади.

Недалеко от Морского вокзала Орезов затормозил:

– Потом позвоните дежурному, он пришлет машину.

– Разберемся!

Хаджинур уехал, а Тура прошел к Морвокзалу и вдруг почувствовал, что за ним следят. Он быстро свернул за угол, в переулок, и резко остановился. На улице никого не было. Тем не менее Тура услышал шаги. Красно-рыжий человек в зеленой робе едва не налетел на него и резко замер, зато женщина в черном не рассчитала и буквально врезалась в него.

Тура узнал ее. Днем она тоже была вместе с Пуховым.

Они странно смотрели на него, словно хотели подойти и не решались.

Тура повернул к ресторану. У самого здания он снова увидел их. Красно-рыжий в брезентовой робе и женщина обошли его и теперь шли ему навстречу.

На мгновение Type показалось, что Рыжий остановил на нем свои светлые голубые глаза и даже готов что-то сказать или подойти.

Но сзади на улице послышались голоса:

– Эй, Серега! Пухов!..

Люди перетаскивали что-то тяжелое.

– Осторожно хватай! Разобьешь!

– Пухов!

– Иду! – выдохнул Рыжий, как-то странно взглянув на Саматова.

В ресторане людей было не очень много. Тура обратил внимание на группу молодежи в центре. Это была все та же компания, что приезжала к браконьерам за рыбой, а потом заправлялась бензином за счет автобуса-катафалка. Ее душой был высокий громила, сын Баларгимова Мириш. Когда Тура появился, компания сразу обратила на него внимание.

Анна Мурадова сидела одна за боковым столиком. Саматов подошел к ней:

– Разрешите? Мой секретарь – Гезель – заочно меня уже познакомила с вами…

– Вы всегда знакомитесь заочно?

Тура пожал плечами:

– Это как придется.

– Садитесь, – милостиво разрешила она. – Должна признаться, что я тоже заочно знакома с вами. Вы ведь Тура Саматов, новый начальник водной милиции…

Тура сел.

– Мы действительно сможем здесь поужинать? Я с утра ничего не ел.

Она пожала плечами:

– Если честно сказать, я всегда боюсь этих душегубов с поварешками. Однако приходится рисковать.

На эстраде появились оркестранты. Зазвучала залихватская песня – из тех, что были когда-то популярны в Одессе. С откровенными двусмыслицами.

– Оц-тоц-перевертоц бабушка здорова…

У столика тотчас возник опухший толстый официант. Он спросил:

– Что будете есть?

– А вы нам дайте меню, – попросил Саматов.

– А зачем вам меню? У нас все равно есть только шашлык «Дружба».

– Тогда чего же вы спрашиваете?

– Так полагается. Шашлык «Дружба» будете?

– Будем, – обреченно согласился Тура. – Дайте нам четыре шашлыка «Дружба». Кстати, а почему «Дружба»?

Официант развел короткопалые ручки и показал на пальцах:

– Два кусочка свинины, два кусочка баранины, два кусочка говядины – дружба.

Анна засмеялась.

– Коньяка и минеральной воды! – крикнул Саматов ему вслед.

– О-о, – заметила Анна. – Вы начинаете весьма круто…

– Да нет! Месяц назад я еще не мог и подумать о том, что смогу сидеть в ресторане и вот так просто заказать коньяка и минеральной воды.

– Не забудьте про шашлык «Дружба»!

– И шашлык «Дружба» тоже!

Официант принес в графинчике коньяк, рюмки.

– Минеральной нет…

Тура разлил коньяк:

– За знакомство!

Тура выпил. Анна пригубила из рюмки. Тура достал сигарету, с наслаждением глубоко затянулся.

Музыканты на эстраде лихо исполняли свою непристойную песню. Несколько девиц приплясывали на авансцене.

Внутренним взором Тура вдруг увидел прогулочный дворик на крыше тюрьмы, небо в решетку и себя вместе с другими зеками.

Анна прервала его воспоминания:

– Как вам наши места?

– Трудно сказать… – Тура вернулся к действительности. – Давайте поговорим о вас. Вас зовут…

– Анна, – ответила она, коротко взглянув на него. У нее оказались ярко-синие глаза.

– «Благодать»…

– Что? – удивилась она.

– Я слышал, на каком-то языке «Анна» значит «благодать». «Благословение»…

Она усмехнулась.

– По-арамейски. – Она сделала паузу. – Это я для матери была «благодать». А для отца я была «святой день – пятница». На его языке «Анна» значит «пятница»…

– Это уже близко. Будем считать, что вы – благословение, данное в пятницу. Кстати, сегодня пятница. Вы учились в Москве?

– Не угадали. Я окончила медицинский институт почти рядом с вами. В Ташкенте.

– Чего так далеко уехали и вернулись?

Она улыбнулась одними глазами:

– Да были разные события и обстоятельства… А кроме того, у нас везде люди живут одинаково!

– Вы, как я понимаю, местная?

Анна кивнула:

– Да. Могу смело писать в анкете: родилась и умерла здесь… – Она махнула рукой. – Как сейчас принято говорить, я женщина с неустроенной личной жизнью…

Тура засмеялся:

– Ой-ой-ой! Что это вы так трагически?

– А-а! Женщина, которая до двадцати семи лет не успела это сделать, не живет, а зарабатывает себе пенсию…

– Вы здесь с родителями живете?

– Нет, – покачала Анна головой. – Я – одна. Мама умерла, отец уехал в Мары работать и не вернулся. Меня воспитал дядя. Он живет здесь недалеко.

В это время в подвыпившей компании неподалеку вспыхнул какой-то спор. Двое вскочили в намерении тут же немедленно вцепиться друг другу в глотку. Закричали пьяные женщины.

Тура хотел вмешаться, Анна остановила его:

– Не надо. Это – милиционеры. Сынки уважаемых родителей. Это их любимый способ обратить внимание на себя…

Официант принес тарелки с шашлыком, слабо украшенным соленым огурцом.

– Нет никаких овощей? – спросил Тура.

– Откуда они здесь возьмутся? – Он положил вилки и хотел удалиться, но Тура, сноровисто осмотревший вилки, тут же вернул его. – Мы просили свободные вилки. Этими же кто-то ел! Верни ему!

Официант унес вилки. По дороге он пожаловался все той же пьяной компании:

– Вилки, видишь ли, ему не нравятся…

Мириш Баларгимов подмигнул сидевшему рядом эстраднику, а официанту сказал многозначительно:

– Поменяй! Надо его уважить…

Официант сменил вилки.

– Шашлык жесткий, переперченный, острый, похожий скорее на любовь, на неразделенную любовь, – заметил Саматов.

Они выпили.

Тем временем оркестр грянул что-то уже совсем неприличное. «Золотая молодежь» из милиции хотела развлечься.

Друг Мириша Баларгимова – эстрадник, – не первой молодости, ничем не примечательный мужичок, заметно поддатый, принялся исполнять сольный танец.

Саматов и Анна не сразу заметили, как он приблизился к их столику. Теперь он танцевал почти рядом с ними. Жесты и па его были явно непристойны. Танцор искал скандала. Компания Мириша одобрительно следила за ним. В конце «танца» эстрадник как бы случайно сбросил со стола посуду. За что и был тут же наказан.