— Больше никто не бывает?
— Два раза племянник Салищева приезжал. Со своими ключами, Этот вел себя тихо. С книжечкой, с журнальчиком.
— Какой он из себя? — спросил Денисов. — Может, он мне и рекомендовал?
— Да нет. Он и в Москве не бывает… Девица эта ужасная! — сказала женщина. — Может пустую бутылку из окна выбросить. Никто с ней не связывается. Мусоропровода у нас нет… Как-то ей крикнули с улицы, так она открыла окно, свет выключила, чтобы ее не видели, и такое понесла…
— Давно? — спросил Денисов.
— Когда в последний, раз приезжала. В феврале. — Она повторила: — Ей везет, потому что никто не хочет связываться. У нее и компания такая!
"Может, Шерп был свидетелем пьяной оргии? — подумал Денисов. — Потому и написал: «Чем грозило нам темное окно?»
— Остается поставить лишний замок, притаиться как мышь, — женщина проводила его в коридор. — И молчать, когда приедет…
Он вышел во двор, заставленным ящиками проемом вернулся на шоссе.
Магазины по обе стороны проема были закрыты на обед, рядом с пустой телефонной будкой пожилая женщина кормила голубей.
Денисов снова вспомнил о скоморохе, которого он подобрал в тот вечер в подъезде ремонтирующегося здания.
"Если с талисманом адвоката в общем и целом ясно, то с хрустальной ладьей библиотекарши неясно ничего.
Ведь она взяла ладью после того, как по телефону переговорила с Шерпом и назначила ему свидание на девятнадцать. Как и Гладилину…"
Голуби слетались с карнизов, с окрестных деревьев, прохаживались, большие и важные, среди сновавших между ними юрких, не обращавших на себя внимание воробьев.
Денисов вспоминал:
«Костя, я сейчас!» — крикнула культурнику, выскочила из кабинета
Гилима, но побежала не к вестибюлю, назад, в библиотеку. «Чуть не забыла!..» И появилась с гладко отполированной хрустальной конфетницей…
— Денисов представил коридор с кактусами, пансионатский вестибюль, впереди, круглое окно на дорогу с автобусом, Ъ котором уже ждут сотрудники. — А если она увидела там — того, кого мы ищем, кто стрелял в нее в тот вечер? Увидела и поняла, что может случиться так, что помощи ждать будет неоткуда? И придется все решать самой…"
Он еще раньше оценил молчаливый мужественный характер библиотекарши.
«Но почему вазу? Чем мог помочь красивый, но бесполезный в данном случае кусок хрусталя против стального сердечника, покрытого тонким слоем томпака? — он чувствовал, что разгадка где-то близко. — И почему этот человек был у автобуса? Имел отношение к пансионату?»
Такая версия у него была, но он знал, что у него еще остается несколько дней — до разъезда нынешней смены отдыхающих. Тот, кто уехал бы до окончания срока путевки, сразу бы обратил на себя внимание.
Женщина, кормившая голубей, бросила последнюю пригоршню крупы, вернулась во двор. У дверей магазинов, пока еще закрытых, выстроились небольшие очереди. Пока Денлсов стоял, небо еще больше затянулось серым.
Но снега не было.
"Если Белогорлова взяла хрусталь, увидев этого человека у пансионата, значит… — Мысль в одно мгновение/ опустив длинную цепь промежуточных суждений, оценок, выводов, сформулировала конечное — чисто практическое: —
Гилим все-таки плохо организовал поиск похищенных из библиотеки книг!"
Денисов вошел в телефонную будку, набрал номер.
— Слушаю, — мужской голос был незнакомый.
— Передайте, пожалуйста, трубку Ивану Ефимовичу, — Денисов решил, что говорит с кем-то из сотрудников пансионата.
— Кому-у? — пропел незнакомый голос. — Какому Ивану Ефимовичу? — Уже вешая трубку, Денисов еще расслышал: — Вы ка-а-кой номер…
Денисов позвонил снова, на этот раз автомат соединил правильно: у телефона был Гилим.
— Добрый день. Это Денисов.
— Добрый, добрый, — Гилим словно обрадовался звонку инспектора. — Хотя какой он добрый? Нёбо хмурится. Какое-нибудь дело есть?
— Я прошу вас собрать персонал и снова осмотреть все подсобные помещения. Украденные из библиотеки
книги должны быть где-то у вас. Думаю, из здания их не вынесли.
Гилим удивленно молчал.
— Я сейчас еду в один адрес, потом к вам, — он повесил трубку раньше, чем его собеседник опомнился.
"О книгах я знал с самого начала, — подумал он, сбегая в метро. — И о хрустале. Шерп ни при чем. И всетаки: когда я узнал об адвокате, яснее увидел связи.
Вернее, направление: «следствие». Выходит, и в логическом процессе присутствуют невидимые катализаторы?
Только думающая машина, не зная ни о вагонах, ни о рельсах, может их вычислить по одному только факту существования металла…"
И вот он снова между двумя безликими остановками-близнецами-
«Продмагом» и «Школой».
Впереди виднелись мокрые крыши машин, чехлы. Было еще рано, много мест на стоянке оставались пустыми. Выскочившая откуда-то из-под крыльца диковатая худая овчарка без лая забегала вокруг Денисова, низко к земле пригнув морду.
«В прошлый раз ее не было, — подумал Денисов. — Если сравнить с людьми, она похожа на странную глухонемую девушку».
В квадратной сторожке, поднятой над асфальтом, хлопнула дверь. На пороге показался знакомый бородатый старик сторож, в полушубке, в косо сбитой, теперь уже на другой бок, ушанке.
— Транспортная милиция, — Денисов поднялся на крыльцо. — Как служба?
— Спасибо, От старика попахивало (Гпиртным, он только пообедал — на столе еще стояла кастрюлька с остатками пельменей. В углу потрескивал портативный телевизор.
— Я снова по поводу Белогорловой, — сказал Денисов. — Припомните ее последний визит на стоянку.
Сторож выключил телевизор, задумчиво распушил бороду:
— Вроде все сказал.
— Вы говорили, что Белогорлова входила в сторожку.
— Беспременно… — старик с ходу включился в любимую игру с синонимами.
— Массалина эта, — ерничество забавляло его, — которая «Жигуль» у первой жены профессора отсудила, вышла отседа, тут девка твоя вошла…
— Я спрашиваю, — Денисов положил конец его игривому настроению. — Что у нее было при себе? Вспомнили? Ваза?
Старик смутился!
— Разве не сказал в тот раз? Не ваза, не чугунок…
Как бы стеклянные…
— Попросила оставить?
— Ну да. Пусть, мол, полежит до завтра.
— А вы?
Сторож сбил шапку на лоб:
— Штука дорогая. Ты сам подумай! Вдруг разобьют. Народ всякий. Добро бы все мужики…
В сторожке было натоплено, от неплотно прикрытой двери тянуло весенним талым снегом, током просыпающихся почек. В окнах на три стороны, как в трельяже, отражалась немудрая триада: стол, телевизор, лежак, застеленный прокуренным одеялом.
Сквозь щель двери было видно идущий от продмага к школе трамвай.
— Значит, отказались? — спросил Денисов.
— Не согласился, — поправил сторож. — А картон дал! Упаковали как могли. Она сама упаковывала…
«Конечно: на конфетнице отпечатки пальцев преступника… — Денисов встал. Засиживаться теперь было некогда. — По дороге сюда Белогорлова дала ему подержать ладью. Адвокат подсказал…»
Денисов и сам в работе нередко прибегал к нехитрой этой уловке.
«Но где он успел оставить отпечатки? У метро? В пансионатском автобусе?»
В том, что отпечатки на хрустале не могли появиться раньше, сомнений не было: в этом случае конфетница была бы надлежащим образом упакована еще в библиотеке.
Денисов позвонил в отдел, старик сторож на это время деликатно вышел, позвал собаку.
— Денисов? — Антон обрадовался. — Легок на помине! Я думал, ты на оперативном совещании, послал записку полковнику… Звонили из пансионата.
Давай срочно туда, машин, правда, пока нет, Все в разгоне. Книги нашлись!
Спустившись в метро, Денисов нашел свободное место в углу вагона, сразу забылся тяжелым, придавившим его к сиденью сном. Входили и выходили пассажиры, слышались громкие голоса. Ему снилось, что каждую остановку объявляют дважды, на русском и английском, как во время Олимпиады: видимо, рядом разговаривали иностранцы.