— Никто бутылку не ставит?! А, старшой?
Разбирались без свидетелей.
В районе Битцевского лесопарка скоростняк пересекал клубничные поля. Тут и днем было безлюдно.
— С меня ты все равно не поимеешь, старшой! Запомни! — Вьетнамец готов был вмазать мента в асфальт.
Из «Урвана» показались еще двое — обманчиво щуплые, неслышные, в мягких кроссовках. Встали по обе стороны, у капота.
— …А полезешь — и ты уже бедный! Прямо сейчас!
Бакланова что-то задерживало.
Низко над лесом показались огни. Очередной лайнер взлетел с Домодедова и направлялся на юг, равномерно мигая мощным световым оперением. Шум самолета был едва слышен за гулом трассы. Над пустынным теперь клубничным полем вдали сторожа пускали ракеты. Автопоток не поредел. Игумнов знал воскресный ночной расклад: «В машинах, главным образом, парочки… Почти все поддаты… Едут из загорода. Одна рука — на руле, другая — на спутнице. Никто не поможет!»
— Документы!
— Или не с той ноги встал?! А, старшой?!
До того как Игумнов тормознул, серебристый «Урван» шел по своей полосе без превышения скорости, не создавая аварийной обстановки ни для встречного, ни для бокового транспорта. Инспектор дернул ее вроде без видимых причин. По собственному капризу. Вьетнамец уже впрямую лечил Игумнова:
— …Тут недавно одного настырного… Да ты слышал наверняка!..
Двое у машины все еще стояли, не шевелясь, безмолвные, как тени.
— Потом по частям еле собрали…
В разборке с глазу на глаз, ночью, на шоссе, нередко терялись границы дозволенного, слова шли до последней — крайней и опасной черты.
— А что стало с теми двумя, которые его развалили? В курсе?
Игумнов поискал в карманах: Бакланов всегда держал там про запас пару-тройку жевательных пластин.
Следовало почаще вбивать это в буйные головы. Убийство мента не сходит с рук его убийцам — только сообща контора защищает свои жизни. Так было в любой стране. «Право, основанное на обычае!»
Он договорил:
— Когда завтра мои товарищи будут тебя задерживать… как думаешь, какой выстрел будет в тебя, какой вверх? Второй? Первый? Кто докажет…
— Твое счастье, что я трезв, мент!
Игумнов оставил карманы баклановской куртки: жвачки в ней не было.
— И твое счастье тоже. Между прочим!
Вьетнамец достал документы.
— Вот! Права, доверенность…
Двое у капота оставались неподвижны.
Игумнов раскрыл паспорт.
«Нгуен Куанг»… — имя говорило о многом — по кличке Свинья. Нгуен не раз упоминался в ориентировках как один из наиболее дерзких в группировке. Кличку он получил у себя в Хошимине, где когда-то работал в мясной лавке.
— Все равно — ничего мне не сделаешь! — Нгуен-Свинья понемногу уступал. — В чем мое нарушение, мент?
— Да я тебе сотню найду… — Игумнов изъяснялся в обычной крутой манере инспектора-линейщика. — Аптека есть?
— Нет.
— А приобрести? Не судьба? — Они поменялись ролями. — Знак временной остановки!
— Этот есть! В кузове…
У капота негромко свистнули — предупреждали! От Москвы, разбрасывая круги тревожного огня над кабиной, шла патрульная машина.
— Ладно! Твоя взяла! — Нгуен-Свинья достал пачку денег. — Вот и ящик коньяка приплыл… Держи, старшой! Мы поехали!
Он потянулся за паспортом, но Игумнов убрал руку.
Цель его была как раз — не допустить «Урван» с боевиками Афанасия в Москву.
«Предупредить скорую на расправу воровскую разборку! Мы еще пока не могильщики!»
— Показывай кузов!
Патрульная уже разворачивалась прямо на разделе. Транспорт двигался сплошняком, но Бакланову уже уступали позиции. Оперативный уполномоченный — вчерашний курсант, приехавший с инспектором, бегом пересек автостраду; пузатый зам Игумнова застрял на разделительной полосе. Нгуен-Свинья обернулся, что-то крикнул своим спутникам — похожий на подростка вьетнамец выдернул руку из куртки, в потоке машин что-то негромко брякнуло о гудрон — нож!
— Руки на капот! Быстро! — Игумнов выхватил «Макаров».
Свинья не умел легко поворачиваться, Игумнов помог — толкнул к машине, одновременно провел ладонью вокруг талии и в промежности. Свинья был без оружия. Похожие на подростков вьетнамцы впереди подняли руки, потом, подумав, оперлись о капот «Урвана».
— Ноги шире! — Оперуполномоченный ногой оттащил кроссовку вьетнамца на нужное расстояние.
Теперь уже подошла и патрульная. Бакланов успешно преодолел сложный фарватер.
— Вот и я.
У обоих вьетнамцев ничего не нашлось, кроме денег. Валюту, видимо, они благополучно выбросили еще раньше. Нгуен-Свинья наконец открыл кузов — дверца была не сзади, а сбоку, рядом с дверцей водителя, Нгуен попросту откатил ее в сторону.
— Свет…
— Освещение барахлит, старшой…
— А ты говорил: «Исправный транспорт…»
Бакланов посветил фонариком: запаска, ящик излюбленного вьетнамцами «метиза» — то ли дуршлаги, то ли кастрюли…
— Дай мне фонарик…
Игумнов поднялся в кузов. Изнутри послышался стук. Что-то металлическое загремело о днище. Минуты через три показался Игумнов.
— Вот… — В руке он держал пистолет. — «Беретта», вторая модель.
— Везет тебе… — заметил Нгуен. — Другие за него отдали пятьсот зеленых. А к тебе даром пришел…
Было ясно, что привязать Свинье пистолет не удастся: нет ни свидетелей, ни понятых.
— Считай, что военный трофей!
«Урван» припарковали у поста ГАИ — требовалось разобраться с вьетнамцами.
«Нгуен-Свинья, может оказаться, знает Пай-Пая…»
Проверить это самому Игумнову не пришлось — улучив момент, Цуканов шепнул:
— Качан пьяный подзалетел в тридцать шестое. Он и младший инспектор сидели в «Цветах Галиции»… Ну и результат!
— Откуда известно?
— Карпец позвонил! Ему удалось слинять…
Надо было ехать.
Из аэропорта Домодедово Андижанец, Голубоглазый и прилетевшие боевики Белой чайханы перебазировались к Рэмбо, в контору, созданную бывшими ментами и их смежниками.
— Есть новости, — коротко по телефону сообщил Рэмбо.
Добрались быстро. Еще несколько минут говорили о пустяках. Притирались. Братья-чемпионы скинули свои смешные картузы и сидели розовощекие, упитанные, в одинаковых сорочках с выложенными поверх импортными подтяжками.
Рэмбо — улыбающийся, хитрый, элегантный русский мишка двухметрового роста, острый на язык, шумный — выставил к пепси коньяк, как в первый раз, когда Андижанец и Фарук к ним приехали. Сам он и его похожий на худенького тихого подростка сорокалетний зам наливали себе только пепси.
— Мы свое выпили!
Братья Баранниковы попивали водичку, в разговоре не участвовали. Фарук тоже помалкивал. Роль тамады взял на себя хозяин. Однако и он старался говорить не о том, что всех беспокоило.
Потом резко перешли к делу.
— Таксист, которого вы дали, обслуживает Хабиби. Паспортных данных на Хабиби нет: он проживает в доме для иностранцев… Мы вышли на него через ресторан «Узбекистан».
— Так.
— Невысокий, легкий. В «сафари» с погончиками. Полное сходство с тем, который привез платки…
Приехавшие внимательно слушали.
— Карпухин приехал в таксопарк часа два назад. Мы сразу взяли его под наблюдение…
Похожий на подростка заместитель Рэмбо качнулся в кресле. Это был явно представитель «семерки» — седьмого управления КГБ, занимавшегося наружным наблюдением. Слежкой. Бывшие сыскари, комитетчики, грушники занимались своей прежней профессиональной работой, но теперь уже на клиента, на его средства.
«Частное сыскное агентство… — подумал Голубоглазый. — Но только подпольное!»
— Тут для вас небольшой сюрприз. Карпухин встречался с вашим помощником.
— С Уби?!
— Отвозил его в ресторан за лепешками. Мы не смогли прослушать их разговор.
— Уби, к счастью, узнал о наших планах в последнюю минуту… Он сейчас в машине. Выводы делайте сами…
— А что насчет Хабиби?
— Не много, — Рэмбо кивнул. — С этим заказом большая головная боль. Дом непростой. Но кое-что удалось. Мы записали разговор…
