— Вам директора? — спросила от пола.
— Хочу с ним поговорить. Я начальник розыска.
Девица разогнулась. В узком проходе они почти касались друг друга.
— Он занят.
— Я, между прочим, тоже.
Он с ходу открыл дверь. Лысоватый насупленный человек за столом листал бумаги. Взглянул недовольно. Игумнов, не ожидая приглашения, придвинул кресло. Представился. Начал резко:
— Я по поводу людей, которые интересовались у вас платками. Дело это серьезное!
Он почувствовал, что попал в точку.
— Вы их давно знаете?
— Мы вообще незнакомы… — Директор держал себя уверенно.
— Почему они обратились к вам?
Ответ прозвучал неожиданный:
— Я не могу обсуждать этот вопрос… Меня предупредили.
Игумнов узнал высокий слог инструктажа смежной службы: у кагэбэшников даже для вокзального ресторана существовала совершенно особая государственная тайна.
Директор был не первый, кто пытался играть на взаимоотношениях обоих ведомств.
— Если мы не найдем общий язык, я попрошу вас официально…
Разговор с уголовным розыском оказался тяжелее, чем с чекистами.
— Со мной разговаривал один человек… Я слышал его впервые.
— О каком товаре шла речь?
— Импортные платки.
— Он наверняка вам представился! Кто он или откуда, или кто вас рекомендовал…
— Верно! — Директор вспомнил: — Он сказал, что он из Андижана…
«Снова Центральная Азия!..»
— Вы его видели?
— Он гак и не пришел.
— Кому вы сообщили о звонке?
— Вот телефон… — директор ткнул в календарь.
Мизантропическое настроение, в котором он находился до прихода Игумнова, его быстро покинуло; теперь он был заинтересован в том, чтобы его жизнь на вокзале была такой же, как до этого визита.
Игумнов заглянул:
«Учреждение № 1, Управление КГБ на транспорте… Понятно…»
— Мне сказали, чтобы в подобных случаях я звонил им. Другое дело — работа ресторана: заказы, обеды… Тут — милиция!
— Обеды меня не интересуют…
— И напрасно! — Директор понял, что переборщил. — Я пригласил отличного повара. Такие печеночные паштеты!..
Игумнов поднялся. Дальнейший разговор с директором был беспредметен, а о паштетах Игумнов кое-что знал.
— В них добавляют сердце… — К нему поступала информация. — Сердце много дешевле печенки. Две смены назад купили полтонны сердца на мясокомбинате. За наличные. Так что…
Директор так и отпал.
— Ничего об этом не слышал!
— Неважно.
— Вы уже уходите?
Директор проводил Игумнова в коридор. При их появлении «штрафники»-работяги, как один, поднялись.
— Вы действительно не хотите у нас пообедать? — пропел директор. — Но, может, поужинаете?
— В другой раз…
«Штрафники» заулыбались.
«Голубоглазый и его напарник шли к старому директору… Вокзальный авторитет перехватил их, объяснил: что к чему…»
Носильщик работал на обе стороны, но, к чести авторитета, на милицию — без желания и только по необходимости.
«Лишнего не скажет!»
Но с этим уже ничего нельзя было поделать.
В таксомоторном парке трубку сняла молодая женщина, очевидно, диспетчер:
— Машина утром выезжала на час. К Ярославскому вокзалу, — она изъяснялась четко, по-командирски. — С тех пор стоит в гараже.
— Сегодня будет еще на линии?
— Она выедет вечером.
— С тем же водителем?
— Он один работает! У него нет сменщика…
— А фамилия?
— Карпухин…
— Карпухин Константин Иванович?
— Да. По-моему, вы уже звонили. Интересовались.
— Не уверен.
— Я вам ответила: «Сегодня он работает в ночь». Я все помню! Вы еще спросили: «Как он работал вчера?»
— А что вы мне сказали?
— «Вчера он работал в вечер!» Так?
— Да. Спасибо…
Игумнов положил трубку.
— Это тот самый Карпухин, которого мы сегодня тормозили на скоростняке…
Зам, к которому он обращался, промолчал.
«Таксопарк. Импортные платки. Сожженная рэкетирами в Туле иномарка… Нам-то? Вокзальным разыскникам! Больше всех нужно?»
— А звонил диспетчеру Голубоглазый! Номер телефона был записан на его спичечном коробке!.. Занятная цепочка! Не замечаешь?
Цуканов вздохнул.
— Карпухин — таксист, личный водитель Хабиби, оптовика, поставщика импортных платков. В прошлом возил вора в законе — Афанасия.
— Так…
— А Голубоглазый и его партнер ищут эти платки. Накануне они где-то достали, но контора отобрала…
Цуканов расстегнул пуговицу на пиджаке — уродливо спускавшийся книзу живот напоминал боксерскую грушу.
— Звонил я в Управление БХСС. Вчера они никого не прихватывали с импортными платками и ни на кого не наезжали!
3.
— Вы секретарь парткома фабрики? — еще от двери спросил Качан.
— А ты не знал? — Высокий, крупный мужчина за столом поднял голову. — Входишь в партком и думаешь — сразу на склад попал!
Секретарь парткома хмуро взглянул на Качана, перевел взгляд на младшего инспектора, державшегося позади. Карпец ответил обычной обманчиво-приветливой, чуть заискивающей улыбкой. Менты представились:
— Качан, старший оперуполномоченный.
— Старшина Карпец, младший инспектор.
Оба не произвели впечатления.
«Если за обрезками кожи — ничего не дам! Завскладом нашли! Пусть побегают! Эка невидаль — „милиция“!»
Пока секретарь что-то еще продолжал писать за письменным столом, Качан осмотрелся. Кабинет был просторный. В углу, рядом, высился тяжелый сейф. Прямо перед письменным — еще стол, приставной, покрытый зеленым сукном.
За стеной стучали станки.
Секретарь закончил наконец предложение, отложил ручку.
«Мелочь! Шелупонь милицейская… А тоже туда!»
Когда из проходной позвонили о том, что к нему двое из милиции, он сразу отказался их принять.
«Как чувствовал!»
— Они говорят: «На две минуты делов!» — крикнул вахтер в трубку.
День был муторный. Райком потребовал цифры по учебе молодых коммунистов. Отдельно по слушателям, по пропагандистам, отдельно по рабочим, по инженерно-техническому персоналу…
Пока менты шли от проходной, он уже не мог сосредоточиться.
«Любой мент чувствует себя важной персоной от того, что на штанах у него кант! — Мысль эта не покидала. — Что-нибудь понадобится — и пожалуйста! Без звонка, без разрешения! Прямо к освобожденному секретарю…»
Он вперился в Качана.
— Ну! Слушаю! Две минуты, как просили… Лишним временем не располагаю.
Старший опер, похожий на студента, в очках, достал из кейса бумагу.
— Мы должны произвести тут обыск.
Беспардонность ментов не знала границ!
— Что-о?
Карпец, стоявший поодаль, на всякий случай улыбнулся. Обманно. Заискивающе, суетливо.
— Вот постановление.
— Даты!..
Он выхватил у Качана бумажонку, не глядя бросил в корзинку.
— А теперь вон отсюда! Разговор окончен! Вы в парткоме! Разговариваете с членом райкома! — Он знал, что делать. — Николаич, ты? — Услышав знакомый голос, отошел сердцем. — Тут два чудака… Чтобы не сказать хуже… Вокзальная милиция Картузова… Хотят — ты слышал такое! — произвести обыск в парткоме! — Он засмеялся. — Анекдот!
Телефон работал хорошо. Было слышно, как на том конце провода спросили:
— А санкция прокурора есть? На постановлении?
— Я, право, и не смотрел… Я думаю: «Если что — из райкома бы позвонили!» Я весь день на месте!
— А ты посмотри!
— Сейчас… — Секретарь нагнулся, достал из корзинки для бумаг мятый листок. — Вот оно — передо мной… — Он расправил бумагу. — Так… «Постановление на обыск»…
— В левом углу! Должно быть написано: «Обыск санкционирую. Прокурор…» Подпись и печать.
— Есть! «Московский транспортный прокурор!..»
— Тогда ничего не поделаешь! — был ответ.
Секретарь бросил трубку.
— Что искать-то будете? Все перед вами!
Кроме сейфа, стульев, письменного стола и второго — приставного, — в парткоме ничего больше не было. Вдоль стен висели в рамочках портреты членов Политбюро, графики соцсоревнований, агитация — «XXVII съезду партии — достойную встречу»…
