Любопытная сага об открытии пироксилина не совсем верна. Факты говорят о том, что Шенбейн занимался нитрованием органических веществ вполне целеустремленно. Он был прекрасно осведомлен о работах Браконно и Пелуза и успешно повторял их. Годом раньше пироксилина он получил «взрывчатый сахар» — продукт взаимодействия обыкновенного сахара с азотной кислотой. Так что к открытию своего взрывчатого хлопка Шенбейн пришел вполне закономерно. Важнейшей заслугой немецкого ученого явилось не столько получении нового вещества, сколько обнаружение его взрывчатых свойств, которые он отразил даже в названии. Когда Шенбейн докладывал о своем открытии, с помощью изготовленного им пироксилина уже были сделаны первые выстрелы, показавшие дальнобойность и бездымность удивительного пороха.
Сообщение Шенбейна вызвало огромный интерес, и его работы были повторены во многих лабораториях Европы. Несколько немецких профессоров попытались даже присвоить честь этого открытия себе, объявив, что они получили пироксилин раньше Шенбейна и независимо от него. Удовлетворительных объяснений, почему их исследования не были своевременно опубликованы, они, однако, дать не могли. Раздосадованный Пелуз в Париже заявил, что он получил пироксилин еще в 1838 году, когда повторял опыты Браконно. Возможно, так оно и было, потому что, нитруя клетчатку, можно получить и коллоксилин и пироксилин.
Тем более обидно было Пелузу сознавать, что он когда-то получил новый порох, держал его в руках, но не понял того, что он сам сделал. К чести Пелуза, у него хватило мужества сделать такое признание публично. Заявляя о своем приоритете на пироксилин, он сделал такую оговорку: «Я должен тут же прибавить, что я ни одной минуты не помышлял о применении ею в военном деле вместо пороха; эта заслуга целиком принадлежит г-ну Шенбейну».
Получение пироксилина принесло Шенбейну широкую известность. Несколько академий выбрали его в своде члены, влиятельнейший европейский химик Берцелиус исхлопотал для него у шведского правительства орден Полярной звезды, а общество естествоиспытателей одного из городов присвоило ему почетное прозвище «Бертольд Шварц».
Однако вскоре восторги вокруг нового пороха поутихли. Пироксилин оказался чрезвычайно опасен. Шенбейн предложил свое изобретение за сто тысяч гульденов правительствам разных стран, но ни Пруссия, ни Англия, ни Бавария не торопились с покупкой. Немедленно возникшие пироксилиновые предприятия взрывались одно за другим. К тому же выяснилось, что рыхлость и, как следствие, быстрота и неравномерность сгорания взрывчатой ваты не позволяют использовать ее в военном деле. Ведь требования к пороху в этом отношении чрезвычайно жестки: зерна его должны быть совершенно однородны и иметь строго заданные форму и размеры. Из мягкой ваты, несмотря на все ухищрения, не удавалось получить хороший зерненый порох.
Долгие годы напряженных исследований во многих странах, разрушенные здания и склады, разорванные орудия, десятки трупов — вот цена за пироксилиновый порох, который и после трех десятилетий упорного труда продолжал оставаться несбыточной мечтой.
Сейчас мы рассказываем историю только самого пироксилина — пироксилиновому пороху черед придет еще не скоро, и в нужный момент мы вернемся к нему. К 1868 году, когда близилась кончина Шенбейна, взрывчатый хлопок уже основательно забыли, и ученый с горечью сознавал, что звание «Бертольда Шварца» он носит незаслуженно. Пироксилин оставался не более чем опасной хлопушкой, лишенной всякого практического значения. Шенбейн умер, не зная, что за несколько месяцев до его смерти Фридрих Абель в Англии нашел метод превращения пироксилина в безопасное взрывчатое вещество, пригодное для применения в промышленных взрывах, и еще менее подозревая, что через полтора Десятка лет пироксилиновый порох одержит триумфальную победу над смесью угля, серы и селитры.
В 1846 году — в тот самый год, когда был открыт пироксилин,— произошло и еще одно знаменательное событие в истории взрывчатых веществ: Асканио Собреро получил в Турине нитроглицерин. Так уж получилось, что две важнейшие взрывчатки нашего времени были открыты почти одновременно.
Собреро учился в Турине, как и некогда Бертолле, и тоже, как его великий предшественник, получил здесь Диплом доктора медицины. Закончив образование, любознательный итальянец отправился на выучку в чужие страны к виднейшим ученым своего времени. Его учителями стали вожди европейской химии — Берцелиус, Либих и Пелуз. В лаборатории Пелуза Собреро научился методам исследования глицерина, обработке органических соединений азотной кислотой, изучению взрывчатых веществ. Собреро вернулся на родину, привезя с собой лучший багаж, который он мог приобрести в далеких столицах,— обширные знания и опыт. Получив преподавательскую должность (а впоследствии и профессорскую кафедру) в Туринской высшей технической школе, тридцатичетырехлетний химик погрузился в научные исследования. Особенно его заинтересовало действие азотной кислоты на глицерин. После нитрования глицерин как будто не слишком меняет свои свойства: образуется похожая на него маслянистая прозрачная жидкость и такая же сладковатая на вкус. Впрочем, пробовать ее надо с осторожностью: уже от нескольких капель начинает сильно стучать сердце и болеть голова (спустя сорок лет, в 1885 году, Британская фармакопея признает нитроглицерин лекарственным препаратом). С любопытством изучает Собреро свойства новой жидкости. Он не знает еще, что перед ним сильнейшее и опаснейшее взрывчатое вещество. Пройдут многие десятилетия, сотни новых взрывчатых веществ получат химики, но почти ни одно из них не сможет сравниться своей мощью с нитроглицерином. К сожалению, и по чувствительности к взрыву он уступает разве лишь гремучей ртути. Собреро скоро и неоднократно имел случай в этом убедиться. Взрывы в его лаборатории следуют один за другим. С удивлением наблюдает химик, какие сильные разрушения способны произвести несколько кубических сантиметров этой безобидной на первый взгляд жидкости. Подобно сказочному джинну в бутылке, нитроглицерин ждет своего часа, чтобы «разрушить город или построить дворец». Его нельзя нагревать, его опасно встряхивать, он может взорваться даже в момент получения.
Склонность нитроглицерина к взрыву воистину удивительна. Как-то в Англии один крестьянин выпил зимой бутылочку нитроглицерина в надежде согреться. Естественно, он был найден на дороге мертвым. Когда замерзшее тело положили оттаивать около печки, оно взорвалось, разрушив здание.
После нескольких особо опасных опытов Собреро решил больше не рисковать и прекратил эксперименты.
Он понимал, каким страшным оружием может оказаться нитроглицерин, и свыше года не решался сообщить результаты своих исследований. В 1847 году он опубликовал все-таки статью о «пироглицерине», благодаря которой его имя вошло во все учебники химии.
За свою долгую жизнь Собреро успел сделать многое. Он напечатал основательный «Курс технической химии» в трех томах, но он же в решительный для родины час променял спокойный профессорский пост на чин артиллерийского капитана в войсках Гарибальди. С чисто итальянским темпераментом он сражался за свободу, применяя на практике свои теоретические познания в области взрывчатых веществ.
В лаборатории динамитной фабрики в Авильяно, близ Турина, в особой склянке под водой вот уже сто тридцать лет хранится триста граммов нитроглицерина, изготовленного руками Собреро. Это не только музейная реликвия — это и научный эксперимент, проверка опаснейшей взрывчатки на устойчивость.
Судьба распорядилась так, что оба ученых, получивших самые удивительные взрывчатые соединения века,— Христиан Шенбейн и Асканио Собреро — не сумели вывести их за стены лаборатории и вдохнуть в них жизнь. Покорителем джинна, не побоявшимся выпустить его из бутылки и заставившим служить людям, стал Альфред Нобель. И спустя много лет Нобель предоставил Собреро пост научного консультанта в одной из своих компаний, который итальянский химик занимал до самой смерти в 1888 году. В 1879 году на фабрике Нобеля в Авильяно, родном городе Собреро, был установлен его бюст.
