— Докладывай, Ангел!..
По счастью в хоромах нашёлся тазик, на кухне подходящий маленький нож и горсть соды, горячей воды тоже было не занимать. Осмелевший парикмахер вышел во двор, нащипал подорожника, листьев берёзы, ромашек… И минут через сорок Мосес Артурович чутко сидел рядом с пышущим паром тазом, в который Илья-Пророк соизволил поставить свои вонючие ноги — похоже, батюшка-атаман с рождения их не мыл. Клиент остался доволен. Осмелев, Мосес Артурович робко попросился на волю, за что получил по морде хозяйской дланью. «Служить будешь, человека из тебя, Мойша, сделаем!» повелел атаман. «Хату ему, бабу в жёны и за ворота не выпускать!» Гогочущие рейсеры тут же притащили одноглазую, тощую как берёза, немолодую вдову. Божий Атаман Илья-Пророк торжественно обвенчал её с новым мужем и велел до утра не показываться ему на глаза.
Неожиданную жену звали Аграфеной, у неё была довольно большая, но совершенно разваленная халупа на южном краю села, подле тына, курятник с пятком плешивых кур, огородик и пятеро деток. Тринадцатилетняя красавица Любава, две подлёточки, веснушчатые близняшки Лёлька и Лилька, десятилетний дурачок Юра, и только начавший ходить Пашка. Когда потешный кривоногий пацанёнок приковылял поздороваться с новым дядей и, поломавшись для виду, согласился пойти «на ручки», Мосес Артурович в первый раз за две недели перестал жалеть о своём приключении. Он подхватил тёплого, чумазого малыша, неловко тронул губами макушку в младенческом белёсом пуху, и отвернул лицо, пряча подступившие слёзы. «Ишь, ирод… детишек любит» — умилилась хмурая Аграфена.
Брака как такового у них не вышло — то ли стар был Мосес Артурович, то ли «лучёвка» сделала своё дело, то ли дети во сне ворочались, то ли сама вислогрудая, высохшая супруга не прельстила — бог весть. В остальном же на удивление они сладились, поутру новобрачная встала первой, чтобы подать мужу завтрак — жалкую, маленькую яичницу (половину Мосес всё равно скормил Пашке). Заев угощение чёрствым хлебом Мосес Артурович прошёлся по хате, высматривая, что тут можно отладить, но взяться за молоток не успел — примчался парнишка от атамана, мол парикмахера требуют, расчесать драгоценную бороду перед утренней службой. Приказали — так приказали. Покорный Мосес Артурович подровнял, подмаслил и уложил роскошную бороду Ильи-Пророка, попробовал взяться за гриву и отступился — мол, после бани бы, с маслом репейным да частым гребнем и то заботы часа на два. Атаман легко согласился — на днях свадьба, перед ней банька, тогда и расчешешь. А пока ступай молиться со всеми честными хрестьянами.
Служба прошла на площади, перед хороминой. Жители Спас-Углов собрались приложиться к иконе Спаса, обменяться с соседями братскими поцелуями и послушать короткую, но весьма энергичную проповедь Ильи-Пророка. Атаман пообещал скорое процветание и наступление божьего царства, красочно описал, что именно сотворит небесное воинство с врагами и нехристями, не признающими последнего из пророков, скупо похвалил Беззубого-Ангела за успешный рейд, приказал выпороть за нерадивость пастуха Якова и повелел начинать хоровой гимн во славу Христа, Богородицы и Пророка. Все сельчане истово повторяли за атаманом слова кощунственной молитвы. Мосес Артурович удивился — похоже люди и вправду сочли святым этого вшивого, неопрятного рыжего жулика. Когда народ разошёлся — кто на работы, кто за добычей, кто охранять границы, — его снова позвали в хоромину. Четырём жёнам Пророка тоже нужен был парикмахер — посоветовать кремы и маски для лица и волос, срезать мозоли и поухаживать за ногтями. Три жены были веселы, щебетали и наперебой выхваляли мастера, четвёртая уныло сидела в углу, обхватив руками живот. «Выгонят её завтрева, — радостно сообщила Мосесу Артуровичу самая молодая, — у ней в пузе детки не держатся, троих скинула».
Так и вышло — на следующий день перед службой несчастную бабу со всеми пожитками спихнули со ступенек хоромины с наущением возвращаться к родне. Днём парикмахер причесал на девичник молодую невесту — пышнотелую тихоню лет шестнадцати с жиденькими, но длинными русыми волосами. Вечером собственноручно вымыл голову атаману, намазал репейным маслом, вычесал гребнем вшей, выстриг несколько колтунов и посоветовал впредь собирать кудри в косы хотя бы на ночь. За что и был наказан — Илья Пророк тут же повелел Мойше впредь каждый вечер заплетать ему волосы, а заодно чесать пятки перед сном. После бани начался мальчишник во всей красе — атаман с приближёнными гуляли, пили чистый, как слеза, самогон, и хвастали подвигами. Вскоре Мосеса Артуровича затошнило — не от выпитого, от баек. Он терпеть не мог запаха крови и полагал жизнь человеческую самым ценным из божьих даров. К тому же с молоком матери впитал уважение к женщине, к чуду зачатия и рождения. Очень сильно хотелось уйти, но пришлось дожидаться, пока Пророк налакается как свинья и отправится спать. Под присмотром бдительного охранника он заплёл атаману волосы на ночь, и убедился, что причёска не помешает пьяному. Можно было отправляться домой. У ворот парикмахера остановила кухарка, вручив солидный кусок свинины и бутыль самогона — за труд.
Довольная Аграфена покормила мужа тёплой картошкой, вознамерилась налить рюмочку, но Мосес Артурович отказался. Вместо этого он велел бабе выйти с ним до курятника и там, подальше от чужих ушей стал расспрашивать — кто таков Божий Атаман, откуда взялся и почему мужики его слушают. Оказалось, Его Превосходительство объявился в деревне через месяц после войны, во главе небольшого, но хорошо вооружённого отряда. Захватить власть в селе, где половина людей еле таскала ноги, было несложно. Но держать под дулами автоматов толпу сельчан Илье показалось делом неблагодарным. Он заявил, что избран богом, небесные ангелы хранят его от радиации и нашёптывают пророчества о конце света и скором пришествии Христа. В доказательство он предъявлял безупречную шевелюру, железное здоровье и, казалось, неиссякаемую мужскую силу — а ведь в деревне первый год после войны почти никто из мужиков не мог.
Ей, Аграфене, тоже выпало попробовать благодати — только сыночек родился глупый. А у других и здоровенькие рожались, да и до сих пор рожаются — половина деток в селе Ильичи. Пашка, он от второго мужа — первый умер в Смоленске, он свекровь навестить поехал — там и остался. А со вторым, Шуркой-пришлым, её атаман у колодца венчал. Хорошо жили, только Шурка крут был — и ногами бивал и кулаком проходился по пузу. Один разок не досмотрела — дурачок в суп чихнул — так Шурка его порешить хотел, еле-еле собой прикрыла, он по лицу ботинком вдарил, с тех пор глаз высох. Застрелили его у Гагарина, когда Пророк в дальний набег ходил. Вернулся б — и Пашку не доносила б. А так огородиком пробавлялись, грибами, Любавка с семи лет помогала везде, раньше и козочка-кормилица блеяла, так о прошлом годе сломала ногу пришлось зарезать… Да, а Илья-Пророк правду чуял — где что творится, откуда враги придут, какая погода будет. Больных, случалось, руками лечил, кому помогало. Когда собаки из лесу попёрли — загодя велел изгородь ставить, тын уже потом выстроили. И никто село не жёг, не грабил, живность не уводил. Наоборот, вся округа Спасо-Углы почитает столицею, Пророку кланяется, дань шлёт. У них даже два рабочих трактора есть и армейская бронированная машина, бензин Ангел выменивает в Покровке, на мясо. А пушки чугунные местный умелец отлить в яме придумал. Одна взорвалась, остальные стреляют — редко, но метко, отбиться пока хватает. Так что дай бог Божьему Атаману Илье-Пророку долгой жизни…
На следующий день была свадьба. Рейсеры гуляли шумно, мужики держались скромнее. Невеста счастливой не выглядела. Почему — Мосес Артурович понял, увидев её наутро после брачной ночи — заплаканную, избитую, с вырванными волосами. Похоже, мужу супруга не угодила. Илья-Пророк повадился бить её каждый день, а после первого выкидыша выгнал вон и взял новую жёнку, из пленных. Той повезло больше — она забеременела тотчас и через несколько месяцев уже гордо носила острое пузико. Жизнь в селе шла своим чередом. Пару раз случались пограничные стычки, взбунтовалась деревня Грязищи и рейсеры выжгли её дотла. Кто-то рождался, кто-то умирал, кого-то пригоняли вместе с коровами и лошадьми из других областей. Пророк читал свои проповеди, пару раз в месяц и вправду впадая в припадки то ли ясновидения то ли безумия. Однажды во время приступа он разоблачил заговор, троих мужиков и бабу вытащили из толпы и тут же, на глазах у всех расстреляли. Унылый Мосес Артурович каждый вечер заплетал атаману волосы, умащал драгоценную бороду и по отдельному повелению чесал пятки, пока повелитель не соизволит заснуть. С атаманскими жёнами было проще — у трёх старших закучерявились отрастающие шевелюры, мягкие и красивые — за одно это они готовы были носить чудо-мастера на руках.
