Денисов застал капитана Кристинина в его кабинете на Петровке, на четвертом зтаже. Как всегда, здесь было по-казенному чисто и пусто. О вкусах хозяина кабинета свидетельствовали только несколько растений в горшочках на окне да глупый тигр с цветной репродукции, скаливший за стеклом свою брезгливую, невыспавшуюся морду.

Капитан милиции Кристинин сидел за столом и читал бумаги. Увидев Денисова, он прищурил вместо приветствия один глаз и снова углубился в документы. Денисов осторожно вздохнул, сбросил куртку, сел в кресло у окна.

Время от времени в комнату без стука входили незнакомые Денисову люди, здоровались, брали со стола отпечатанные на ксероксе бумаги, читали и расписывались. Потом так же молча уходили. Денисов и Кристинин ни на минуту не оставались одни, кроме того, Кристинину часто звонили, и он коротко, но обстоятельно отвечал по телефону.

Вошел лейтенант Губенко. Он ничуть не изменился за это время и выглядел таким же невеселым и костлявым, как и летом.

– Денисов? – удивился он. – Каким ветром? Ты где сейчас? – Он ревниво следил за продвижением по службе своих знакомых и, встречаясь с ними после долгого перерыва, заметно волновался.

– Все там же. На Астраханском вокзале?

– Перешел в уголовный розыск?

– Нет, стою на посту.

– Но ведь ты на юрфак поступил? – Губенко успокоился, и с этой минуты его отношение к Денисову можно было снова назвать теплым, даже дружеским.

– Почему ж на посту?

Денисов промолчал.

– Ты своего кадровика знаешь? Между прочим, хотел его спросить о тебе. Мы двенадцатого вместе гражданский процесс сдавали. Хотел и забыл – понедельник, летучка, да мне еще нужно было взносы собирать!

– Четверг, – уточнил Денисов и неожиданно покраснел. – Двенадцатого в том месяце был четверг.

– Правильно, в понедельник я криминалистику сдавал, – Губенко удивленно покосился в его сторону.

– Все! – сказал ~ Кристинин, подымаясь. – Можно отдавать печатать! – Он вышел из-за стола и остановился напротив Денисова: – Ну что нового? Дал Блохин какое-нибудь кошмарное, запутанное преступление?

Блохин был старшим инспектором уголовного розыска, ответственным за предупреждение и раскрытие краж вещей у пассажиров, с которым Денисов, несший службу в залах вокзала, постоянно контактировал.

– Дал! – Это и было тем делом, которое привело Денисова в МУР. —

Сначала не хотел, говорил, не положено. А потом дал. Ознакомил со всеми материалами…

Кража чемодана у восьмой билетной кассы. Июльская…

Губенко даже присвистнул:

– А подозреваемый есть?

– Никого, и ни одного свидетеля.

– В чем же суть?

– Потерпевшая стояла в очереди за билетами, чемодан – сбоку… В деле один допрос, три постановления.

– Ну а за что зацепиться? Есть что-нибудь?

– Чемодан был красного цвета.

– Да?! – Губенко засмеялся. – Тогда считай, что Сбоку от кассы, у колонны, обязательно стояли оставленные кем-то чемоданы, и каждый, кто, получив билет, выбирался спиною вперед из очереди, толкал их то в одну, то в другую сторону. Когда до окошечка оставалось человек пять, Денисов оставлял очередь и шел к тяжелым стеклянным дверям, от которых тянуло морозным воздухом улицы.

От непривычных забот Денисов заметно побледнел и осунулся. Впрочем, свою первую в жизни сессию он сдал на «отлично».

Дмитрий Иванович, рекомендованный Кристининым как специалист по психологии вокзальных карманных воров, жил в Химках-Ховрине, недалеко от метро. Денисов поехал к нему в один из морозных дней, в часы, когда должен был сидеть в университете на установочной лекции.

Дверь Денисову открыл худенький мальчик, с белой, почти седой, челкой и розовыми, как у поросенка, ушами. Не поздоровавшись, он тут же молча шмыгнул в кухню. Через минуту оттуда появился приземистый угрюмый человек в пальто, шапке-ушанке и тапочках. В руке он держал бидон из полиэтилена с красной крышечкой.

Денисов поспешил представиться.

– А-а! – беззвучно рассмеялся Дмитрий Иванович. – Кристинина я давно знаю, когда он еще следователем работал. – Коротко кольнув Денисова маленькими светлыми глазками, он стал переобуваться. – Здесь ни слова – по дороге поговорим. Я за молоком собрался. А ну, пострел! – это уже относилось к мальчику.

Дверь в кухню захлопнулась, – Пошли!

Морозный день резанул по глазам неожиданно ярким светом.

– Ух ты! – зажмурился Дмитрий Иванович. – Как сверкает! Я ведь сегодня еще не выходил на улицу! Вот так отпуск догуливаю!

Денисов в нескольких славах рассказал о своем деле.

Они шли гуськом по тропинке между похожими друг на Друга белыми многоэтажными домами – впереди Дмитрии Иванович, за ним Денисов. Дмитрию Ивановичу заметно льстил выбор Кристинина, он поминутно оборачивался, подробно расспрашивал Денисова о деталях:

– У нее, у потерпевшей, кроме чемодана, наверное, еще сумочка была? Так?

– Была. Там двести рублей лежало.

– А как она ее держала, не расспрашивали? Какой стороной?

– Запор был снаружи.

Дмитрий Иванович чертыхнулся:

– Так… Теперь скажи мне, когда-он чемодан взял, то как пошел от очереди – по ходу или назад вернулся? – Разговаривая, Дмитрий Иванович как то, странно жестикулировал двумя длинными, торчащими, как клешня, пальцами

– указательным и средним. Денисов, смутно догадывавшийся о чем-то, никак не мог заставить себя не смотреть на них. – Не знаешь?

– Пассажиры говорили: назад никто не возвращался.

– Значит, с хода. Ну а когда из очереди она выходила с билетами, никто в это время к кассе не лез? Что-нибудь спросить или там деньги разменять? Ну, понимаешь?

– Этого не было.

Незаметно для себя Денисов и Дмитрий Иванович оказались в пустоватом холодном помещении нового магазина. Не переставая разговаривать, Дмитрий Иванович встал к кассе, потом подал продавщице бидон.

С молоком повернули к дому.

Заключение было категорическим:

– Чемодан брал не карманник. Тот бы в первую очередь сумочкой поинтересовался. Тем более что она в твою сторону распахивается, когда замок бьешь. Понял?

И был он одиночка! Может, даже не воровать приходил, а польстился! – По лицу Дмитрия Ивановича блуждала непонятная ухмылочка. – Он двести бумаг, что в сумочке лежали, прямо из рук выпустил. Теплыми! А чемодан с тряпками взял. Это фраер!..

– Уверены? – спросил Денисов: злорадство и два бесстыдно выставленных негнущихся пальца старого карманника вызвали в нем вдруг острую неприязнь.

– Новичок, точно. – Лицо консультанта вдруг както сразу сникло и приобрело совершенно иное, суховатое выражение. – По глупости многое еще бывает. По себе знаю, да и Кристинин, наверное, поделился, – он меня три раза сажал, пока я сам к нему не пришел. Сейчас уже семь лет на свободе.

Говорил в основном Кристинин. Он приехал на вокзал под вечер вместе с Губенко и был какой-то особенно возбужденный и отчаянно насмешливый.

– Ездил в поликлинику на прогревание. Две сестрички. О чем-то говорят не умолкая. Подходит очередь.

Ложусь, одна направляет аппарат на поясницу. «На спину, – говорю, – девушка, выше!» Охотно переставляет выше. «Как фамилия?» – «Кристинин». И снова шу-шу-шу… Минут через пять освобождается соседнее ложе. Слышу, приглашают: «Кристинин!» – «Я здесь!»

Успокаиваются. «А Кристинина нет?» – через минуту…

– Я бы их научил работать, – мстительно сказал Губенко. – Уж я не стал бы переносить двустороннее воспаление легких на ногах… Меня и сейчас подмывает ввязаться в эту историю!

Они разговаривали в зале для транзитных пассажиров, в том самом, где летом произошла кража.

– Все! Все! Не к тому речь! – Кристинин ваял Денисова за руку: – Как с твоим кошмарным преступлением?

– Кое-что есть, – Денисов кивнул. – В день кражи, девятого июля, из этого зала преступник мог выйти только через багажный двор…

– Я вижу здесь два выхода.

– У того выхода, рядом с киоском, – Денисов показал рукой, – как раз стоял старший лейтенант, и постовой ему крикнул про кражу. Понимаете?