статочно изобличает в этом».

Чтобы максимально развернуть национальную составляющую большого террора, нарком Ежов задумал

очередную реорганизацию органов госбезопасности. В структуре областных аппаратов НКВД, в отличие от

центрального, не было специального управления государственной безопасности (ГУГБ НКВД)268. Однако

структура чекистских отделов УНКВД копировала структуру ГУГБ. Как и в центральном аппарате, агентами

иностранных разведок занимался Третий отдел, его называли контрразведывательным (КРО). В январе 1938

г. Ежов на совещании руководящих сотрудников наркомата выступал за то, чтобы в составе КРО ГУГБ

НКВД выделить отдел, который будет заниматься исключительно Германией. «Он должен включать в себя

обслуживание посольства, всей немецкой колонии, и обслуживание всего немецкого населения Союза, т. е.

базы контрразведки, которая имеется в Союзе, т. е. нужно дать чисто немецкую линию сверху донизу»269.

267 РГАСПИ. Ф. 495. Оп. 292. Д. 94. Л.1. Вероятно, в эту цифру были включены и те члены партии, кто проживал в ближайшем

Подмосковье.

268 О структуре НКВД см. Петров Н. В., Скоркин К. В. Кто руководил НКВД. 1934-1941. Справочник. М., 1999.

269 Петров Н. В., Янсен М. Указ. соч. С. 316-317.

161

Естественно, подобные установки дублировались на следующем, республиканском и областном уровне

чекистской структуры, тем более в таком особом регионе, как столичный, и находили свое выражение в

масшабах арестов. На долю сотрудников КРО УНКВД МО приходится более трети дел, по которым у нас

есть достоверные сведения об органах, проводивших следствие — 225 АСД из 625. За Третьим следует

Четвертый (секретно-политический) отдел — 74 дела (из них 52 — на членов мифической организации

гитлерюгенд), затем Пятый (особый) отдел, который занимался «чекистским обслуживанием» армейских

частей — 36 дел, Дорожно-транспортный отдел — 17 дел.

Случаи, когда структурные подразделения, входившие в УНКВД МО, «обменивались» подследственными с

ГУГБ НКВД, можно буквально пересчитать по пальцам. В центральный аппарат передавались наиболее

«перспективные» кандидаты, например уже упомянутые Натан и Моисей Лурье, ставшие обвиняемыми на

первом показательном процессе. Фриц Фрейман, переданный в Особый отдел ГУГБ, имел полный набор

преступных признаков: был исключен из ВКП(б), работал на оборонном предприятии, несколько раз

пытался выехать из СССР, да еще и имел в Германии брата-фашиста. Дела забирали в ГУГБ и тогда, когда

«сверху» поступал сигнал о немедленном освобождении арестованного. Так случилось с известным биоло-

гом из Германии Юлием Шакселем, который в горячке «последнего набора» был арестован Фрунзенским

райотделением НКВД. Через два месяца после ареста, 17 мая 1938 г., Шаксель был освобожден по

постановлению Четвертого отдела ГУГБ270.

Центральный аппарат также скупо делился своими арестованными с областным управлением — такие

случаи можно пересчитать по пальцам. Врач и писатель Лотар Вольф первоначально планировался в

качестве обвиняемого по делу международной еврейской организации «Агроджойнт», следствие по

которому вел Третий отдел ГУГБ. Однако спустя несколько месяцев его передали в Московское управление, причем на основе его показаний было арестовано несколько десятков человек, а сам Вольф после такой

«отработки» был расстрелян по приговору ВКВС.

Более заметна динамика движения дел, представлявшихся перспективными, от низовых структур НКВД —

райотделов и райотде

Справка по делу Шакселя сохранилась в АСД Лотара Вольфа. Факт ареста Шакселя отмечен в дневнике В. И. Вернадского.

162

лений — к аппарату областного управления на Малой Лубянке. Трое из проходивших по делу об

«антикоминтерновском блоке» (Ганс Блох, Вальтер Розе, Валентин Гане) были арестованы районными

отделениями. Причиной их передачи «наверх» были, очевидно, не признательные показания (как уже

неоднократно говорилось, в марте 1938 г. «признавались» все), а то, что они являлись германскими

гражданами. В ряде АСД зафиксировано, что местные органы госбезопасности, проведя лишь

предварительное дознание, передавали его материалы в областной аппарат. Так поступили в Ростокинском

отделении НКВД г. Москвы после ареста группы немцев, проживавших в Сокольниках, в доме по улице

Олений вал, дом 20. Однако на Лубянке сочли следствие законченным, и все арестованные были осуждены

уже через две недели после своего ареста271.

К концу 1937 г. стало ясно, что без привлечения низовых звеньев наркомата невозможно добиться заданных

сверху темпов массовых операций. Подводя итоги кулацкой операции, об этом говорил на совещании

руководящих сотрудников НКВД 24 января 1938 г. Николай Ежов: «От мысли о ликвидации кое-где районов

и создания вместо них оперативных секторов придется отказаться, так как последняя операция показала, что

без районов мы бы ничего не сделали, мы бы с этой задачей не справились»272.

О вкладе низовых чекистских структур в немецкую операцию 1936-1941 гг. красноречиво свидетельствуют

цифры — из 625 дел, по которым у нас есть достоверные данные об органе, проводившем следствие, более

трети (218) было завершено райотделениями столицы и райотделами НКВД Подмосковья. Из 218

«районных» дел 163 приходятся на период массовых арестов с 29 июля 1937 по 31 марта 1938 г. В свою

очередь, 86 из этих 163 дел относятся к завершающему этапу немецкой операции, т. е. проходившие по ним

люди были арестованы в феврале-марте. Доля районного звена в законченных следственных делах УНКВД

МО в те месяцы составляла около 40 %.

Серпуховский райотдел НКВД, где работал упоминавшийся выше следователь Хватов, равно как

Кунцевский, Мытищенский, Коломенский и ряд других, относился к числу «ударников», давших

максимальные цифры арестованных по политическим статьям в Подмосковье. Первоначально это были

разного рода «антисоветские элементы», начиная с февраля 1938 г. — иностранные шпионы и диверсанты. В

период массовых операций эти районы ставились в пример

271 ГАРФ. Ф. 10035. On. 1. Д. П-39069.

272 Цит. по: Петров Н. В., Янсен М. Указ. соч. С. 319.

163

остающим, после завершения «ежовщины» туда были направлены комиссии для проверки, по итогам их

работы руководители райотделов были сняты со своих постов и осуждены273.

В большинстве районных структур НКВД, не охваченных «социалистическим соревнованием», проводилась

тактика затягивания следствия по шпионским делам, что позволило обвиняемым дождаться перемены

настроений в ноябре 1938 г. Типичным примером является дело Вильгельма Рерса, политэмигранта и

рабочего бетонного завода, которое велось Красногорским райотделом. В дальнем Подмосковье лиц,

подходивших под критерии немецкой операции, было найти не так легко. В результате такое лицо выдвигали

в резиденты, как это было с Эрнстом Гельвигом в Павлово-Посадском районе, а «низовку» набирали из

местных жителей без немецкого контекста. Следствие по делу Гельвига велось нединамично, очевидно,

местные оперативники испытывали некую растерянность перед иностранцем, который требовал

переводчика, отказываясь подписывать протоколы допросов на русском языке. В результате дело было

передано на заседание Мособлсуда, который вначале отправил его на доследование, а потом оправдал

обвиняемого.

Последний толчок проведению национальных операций дало распоряжение Ежова, датированное 1 февраля

1938 г. В нем шла речь об ускорении их темпов, содержалось требование «подвергнуть аресту всех

подозреваемых в шпионской, диверсионной и иной антисоветской деятельности немцев, состоящих в

советском гражданстве, применительно категориям, перечисленным моем приказе 00485»274. Справки на