вечера, которые устраивались в посольстве по государственным праздникам. На допросах обвиняемые

признавали, что там «хорошо угощают немецким пивом».

Отношение сотрудников консульского отдела германского посольства к своим подопечным, если опираться

на протоколы допросов последних, было выдержано в традициях прусской бюрократии. Должное уважение

оказывалось профессорам и ученым, инженерам и лицам с высшим образованием. Еврейским врачам,

получившим в СССР принудительную выездную визу, участливо советовали не возвращаться в Германию, а

перебраться в безопасные третьи страны. И это притом что консульствам запрещалось визировать и прод-

левать паспорта лицам, попавшим в разряд «неарийцев». Впрочем, в АСД сохранились и отдельные случаи

инициативной борьбы за «чистоту расы». Так, в продлении паспорта было отказано болгарину по крови

Железко Перфанову, который получил германское подданство во время работы в Берлине в 1929 г. В данном

случае сотрудники консульства явно превышали пределы своих компетенций — «государство произвольных

решений» торжествовало над «государством правовых норм» даже в отдельно взятом чиновничьем

кабинете159.

158 Соответствующая справка 1956 г. находится в деле Альфреда Зегнера. В справке наряду с Деппе и Гензелем упоминаются

Август Метцгер и Павел Генер, проработавшие в посольстве до 1941 г.

159 О «двойном государстве» эпохи нацизма как политологической категории см. Fraenkel Е. Der Doppelstaat. Frankfurt am Main, 1974.

92

Достаточно часто в консульство приходили работавшие по контракту специалисты, чтобы оформить

германское гражданство для своих жен. Еще в 1933 г. это не было связано с особыми трудностями — русская

жена приехавшего в составе большой группы строителей Клауса Зубклеве вначале получила германский

паспорт, а потом из-за семейных неурядиц от него отказалась. Позже процедура значительно усложнилась, и

здесь бюрократические препоны чинила как советская, так и германская сторона. Формовщик завода имени

Кагановича в подмосковном городе Люблино Генрих Экштейн несколько раз обращался в посольство с

просьбой разрешить выезд в Германию своей супруге, но так и не добился желаемого результата.

Для многих специалистов из Германии именно нежелание разрывать отношения с любимым человеком

становилось аргументом в пользу принятия советского гражданства, даже если жизнь в СССР им совсем не

нравилась. В 1934 г. Христиан Шефер и Герман Вебер обращались в посольство с просьбой предоставить

германское подданство своим русским женам, но получили отказ — и выбрали страну социализма. Через три

года оба получили по 10 лет лагерей. Сотрудники консульства заявляли, что не могут помочь и при

оформлении германского подданства детей, родившихся от смешанных браков. Ученый-химик Ганс Гельман

безуспешно пытался вывезти за границу своего малолетнего сына, ему объяснили, что «по советским за-

конам, если один из родителей имел советское гражданство во время рождения ребенка, то ребенок является

советским подданным, и этот вопрос мы разрешить не можем».

Посольство не информировало государственные органы СССР о том, что тот или иной эмигрант лишен

германского подданства, но делало это по запросам НКИД. Бывшего социал-демократа Пауля Франкена

приговорили к высылке из СССР, но затем следователям стало известно, что его лишили германского

гражданства, и Франкен отправился в ГУЛАГ, откуда уже не вернулся. Инженер, член КПГ с 1919 г. Рихард

Даниэль узнал о том, что лишен германского гражданства в ноябре 1937 г., когда пришел в посольство

продлевать свой паспорт — «паспорт отобрали и выдали справку об исключении из подданства Германии».

После этого он до ареста жил без документов, ведь для того, чтобы подать заявление на получение

советского гражданства, надо было сдать в ОВИР национальный паспорт. У таких «бывших иностранцев»

шансов спастись от всевидящего ока органов госбезопасности практически не было.

Несмотря на все усилия партийных и государственных структур по изоляции и дискредитации

«представительств враждебных государств» в Москве, все же сохранялись известные границы уважения

93

дипломатического иммунитета, поставленные высшей властью. Глава НКИД Литвинов выступил против

того, чтобы при подготовке сценария одного из показательных процессов протягивать нити преступления

(получение бомбы для террористического акта) в германское посольство160. Хотя подобные обвинения

возникают в нескольких десятках АСД, они являлись результатом инициативы низовых сотрудников органов

госбезопасности и само посольство об этом, конечно, информации не получало.

Консульский отдел германского посольства контактировал даже с политэмигрантами. Если в ходе следствия

на вопрос о контактах с посольством обвиняемый давал утвердительный ответ, то именно это

обстоятельство становилось той осью, на которую в дальнейшем наматывалась паутина

фальсифицированных обвинений. Даже те из эмигрантов, которые никогда не посещали германское

посольство в Москве, по цепочке посредников привязывались к «резидентам», населявшим особняк в

Леонтьевском переулке, над которым по праздникам развевалось красное знамя со свастикой.

С теми, кто считался коммунистом, в посольстве не церемонились, особенно если те прибыли в СССР после

января 1933 г. Им трудно было добиться решения простых вопросов, получить нужную справку и т. д.

«Сотрудник посмотрел мою карточку и сказал про меня "это коммунист"», — показывал на допросе Франц

Цик. Впрочем, и здесь были исключения — порвавший с партией функционер КПГ Карл Зингфогель

(Гельвиг), которого поддерживали жена и сын, обивал пороги германского посольства в Москве, чтобы

получить возможность выехать из страны (он прибыл в СССР нелегально). Пока шло согласование деталей, отца и сына арестовали (оба будут расстреляны в один день). На допросе 3 июля Карл заявил: «Я

предпочитаю быть арестованным в Германии, чем остаться в СССР». Анну Зингфогель приютили в

посольстве, где она провела три недели. Покинув территорию посольства уже с германским паспортом, она

тут же была арестована и после полутора лет пребывания в тюрьме выслана из СССР.

В посольстве были прекрасно осведомлены о подобной практике, равно как и о том, что в СССР идут

массовые аресты. Немец Карл Фрейзе, работавший в подмосковном совхозе «агрономом закрытого фунта»,

показывал на допросе: «В последнее мое посещение германского посольства я сообщил, что получил

предписание в десятиднев-

но С. 40.

Лубянка. Сталин и Главное управление госбезопасности НКВД 1937-1938.

94

ный срок выехать из СССР в Германию, на что мне сообщили, что сейчас такие же предписания получили

многие германские подданные, проживающие в СССР, а очень многие арестованы органами НКВД».

Посольство Германии в период «национальных операций» вело обширную переписку с НКИД СССР.

Получив от родных сигнал об аресте германского подданного, оно сразу же обращалось в НКИД с

вербальной нотой, направляло стандартный «опросный лист» для заполнения арестованным и просило о

встрече с ним. Из наркомата иностранных дел приходил ответ, в котором содержалась информация об аресте

и стандартная фраза: «До окончания следствия свидания не предоставляются»161. В целом данные о

репрессиях, которыми располагали немецкие дипломаты по всему Советскому Союзу, были достаточно

адекватными. Они приходили из НКИД, а также через жалобы и заявления родных и близких арестованных.

Лишь в спорных случаях завязывалась оживленная переписка.

Так было с архитектором Рихардом Зурке, который был приговорен к расстрелу судебной тройкой УНКВД

как «лицо вне подданства». Основанием для такого вывода следственных органов была обычная история —