В германском посольстве знали, что паспорта используются Коминтерном для переправки в Европу своих

эмиссаров, и с большим недоверием относились к подобным случаям. Данной практике старались

противодействовать — когда в посольство пришли продлевать свои паспорта супруги Петерман, работавшие

в аппарате Коминтерна, паспорта у них попросту отобрали, сказав, что если те захотят выехать в Германию, соответствующие документы им тут же оформят. Вернер Петерман позже в ходе допросов объяснял, что в

посольство они отправились по прямому указанию начальника отдела международной связи ИККИ

Абрамова-Мирова.

Примерно такой же случай произошел у Эмилии Франке — когда она пришла в посольство в 1935 г.

зарегистрировать родившегося ребенка, у нее забрали паспорт, объяснив это тем, что она вышла замуж за

русского подданного. Вместо паспорта выдали справку, что она считается подданной Германии. Но когда в

1937 г. для перехода в советское гражданство паспорт потребовался, его все же выдали, очевидно, вычеркнув

Эмилию из списков германских подданных. Если человек уже подавал заявление о получении советского

гражданства и получил отказ, паспорт ему не продлевали (Вилли Венде).

Антон Гаймерль, участник боев в Баварской советской республике, прибыл в СССР в 1932 г. В 1936 г. он

подал документы на получение советского гражданства, а свой немецкий паспорт отправил заказным

письмом в посольство, сообщив, что отказывается быть

89

подданным фашистского государства. Однако вместо «серпастого и молоткастого» в мае 1937 г. получил

предписание Особого совещания НКВД — в десятидневный срок покинуть СССР. Но покинуть страну без

паспорта было никак нельзя, Гаймерль оказался в западне. На работу его не брали, любые переговоры в

отделах кадров заканчивались доносами в НКВД. Столь необычный случай породил обильную вну-

триведомственную переписку, и проживавший в Щелковском районе Гаймерль едва недотянул до

завершения немецкой операции — его арестовали одним из последних, 28 марта 1938 г.

При заполнении анкет для продления паспорта чиновники консульского отдела посольства старались

получить максимум информации о том, где работает заявитель, в каких общественных организациях

состоит, нет ли у него контактов с советскими властями и Коминтерном. С простыми рабочими, особенно

теми, кто не выказывал должного уважения немецким чиновникам или рассматривался как «враг рейха», в

консульстве обращались достаточно бесцеремонно. Беспартийный слесарь Первого часового завода Альфред

Рейхельт, после нескольких визитов так и не получивший отметки о продлении паспорта, забрал его и подал

заявление о переходе в советское гражданство.

Напротив, чиновник благосклонно отнесся к просьбе Вальтера Рингмана, нелегально прибывшего в СССР, о

выдаче ему германского паспорта. Вероятно, сказалось то, что Рингман живописал свои мучения в

«карантинном лагере НКВД» в городе Серове, где содержались так называемые «перебежчики». Немец,

оказавшийся без работы и без документов, трижды прорывался в посольство, но так и не смог принести

фотографию, которая требовалась для получения паспорта. На третий раз он был задержан наружным

контролем советских органов госбезопасности. В тюрьме его сфотографировали бесплатно — перед

выводом на расстрел людей, привезенных на Бутовский полигон, тщательно сверяли с фотографиями.

Между советскими и германскими бюрократическими жерновами оказался немецкий политэмигрант Эдуард

Штилов, работавший в издательстве иностранных рабочих. В ноябре 1937 г. он был уволен со службы, а

через месяц получил уведомление, что не может быть принят в советское гражданство, так как его

германский паспорт просрочен. То, что паспорт был сдан в ОВИР ровно год назад, когда он еще являлся

действительным, советскую бюрократию не волновало. Под угрозой административной высылки из СССР

Штилов обратился в представительство КПГ при ИККИ, но получил отвод: «Вальтер (Ульбрихт. — А. В.) объяснил мне, что Коминтерн не вмешивается в дела Советского Союза и помочь мне ничем не может». Что

оставалось делать человеку, фактически выброшенному на улицу по

90

еле того, как он десять лет проработал в советском генконсульстве в Штеттине?

Штилов отправился в германское посольство, но и там его ждал не слишком теплый прием. Чиновник не

пожелал входить в положение просителя, заявив ему со злорадством, что в Германии как коммунист он

никому не нужен, а вот теперь и в России Штилов оказался «ненужный человек, Ваши товарищи Вас

предали». Штилову заявили, что он лишен германского гражданства, забрали паспорт, выдав справку и

попросив зайти через три месяца — тогда будет получен ответ из Берлина. Для человека, оставшегося без

работы и угла, это решение немецкой бюрократии не слишком отличалось от обвинительного приговора

НКВД. Когда немец пришел в очередной раз справиться о своей судьбе, на выходе из посольства его

арестовали.

В ходе следствия такое отношение к Штилову сотрудников консульства было интерпретировано как шантаж

с целью вербовки для шпионской деятельности. Вряд ли это было именно так, однако во многих случаях

сотрудники посольства требовали от людей, попавших в трудную ситуацию, выполнения разного рода

«домашних заданий». Было бы наивным предполагать, что германские дипломаты не использовали своего

положения для получения информации разведывательного характера. Эта тема практически не изучена в

литературе, так как архивные фонды разведки Третьего рейха не сохранились.

Визиты германских подданных в консульский отдел давали удобную возможность получить хоть какие-то

сведения о ситуации в России. В своих донесениях в Берлин дипломаты подчеркивали, что с середины 30-х

гг. условия их работы в этой стране радикально ухудшились. Посольства превращались в осажденные

крепости, всячески пресекались любые контакты их сотрудников с местным населением157. В условиях

тотальной закрытости советской системы ценность стали представлять вполне невинные с современной

точки зрения вещи — названия заводов и их расположение, настроения населения, транспортная

инфраструктура. Очевидно, что ответы на эти вопросы не являлись шпионажем в обычном смысле слова, но

в условиях немецкой операции НКВД становились исходной точкой для обвинительного приговора.

Сбор информации проводился в ходе праздников, на которые приглашали немецкую колонию в Москве, а

также в ходе индивидуальных встреч сотрудников консульства со своими «источниками». Немецкие рабочие

и инженеры, все еще далекие от советской шпио

Тайны дипломатии Третьего рейха. С. 517.

91

номании, охотно шли на подобные контакты, тем более что новости, которые они сообщали, вряд ли можно

было отнести к разряду государственных или военных тайн. Ситуация мало изменилась и после прихода к

власти Гитлера — для большинства проживавших в СССР немецких специалистов данное событие на

первых порах представлялось очередной сменой правительства, которая не изменила их отношения к родной

стране. Естественно, что это не касалось политэмигрантов, которые всячески избегали встреч с

«фашистами».

Чаще всего в качестве «резидентов германской разведки» в АСД упоминаются имена реальных сотрудников

посольства. Лидирует по частоте упоминаний секретарь консульского отдела Карл Деппе, переведенный в

конце 1937 г. на работу в Токио, на втором месте — руководитель того же отдела в 1934-1937 гг. Герберт

Гензель. Последний являлся «доверенным лицом НСДАП» в посольстве. Вопрос о том, были ли они

кадровыми разведчиками, можно считать решенным — в трофейных материалах, попавших в СССР, таких

данных не было обнаружено158. Деппе активно приглашал представителей немецкой колонии в Москве на