Да, в старой деревне было на что посмотреть. Удивляет, как она вообще поместилась на островке: дома стоят так тесно, что в улочках между ними с трудом разминутся два в меру упитанных человека. Использован каждый сантиметр суши, и деревня похожа тесный лабиринт из глинобитных стен и заборов. Только перед самой хижиной, чуть больших размеров, свежепобеленной, оставлено некоторое пространство. Хижина — храм Дангбе, питона, которому поклоняются попо. Пестрая, всех цветов радуги, змея, изогнувшаяся кольцом, вцепилась зубами в собственный хвост — этот символ вечности, счастья и мудрости изображен на внутренней стене.

Здесь, в старой части Авло, испокон веков занимаются солеварением. Весь процесс изготовления соли делится на две стадии. Сначала на одном из соседних островов вымывают из солончака землю. Закладывают ее в большие круглые резервуары, похожие на громадные, врытые в землю корзины. Они сделаны из толстых ветвей и выложены изнутри глиной. Когда резервуар заполнен доверху, в него начинают постепенно заливать воду. Образующийся крепкий соляной раствор выливается через сток у основания корзины. Затем соль надо выпарить, это делается внутри небольших приземистых хижин, в центре которых сложены из глины печи, установленных на них тазах булькает белая вязкая жидкость, точь-в-точь как сироп для варенья.

Внутри хижины хозяйничает парнишка лет семнадцати. Он подбрасывает дрова в раскаленные, кажется, докрасна печи, а когда «сироп» густеет до необходимой кондиции, черпает из него глубокой миской соляные «пирожки» и сушит их здесь же, на полу. Соль должна застыть до каменного состояния, а потому — чтобы не терять тепла — хижина построена по образцу духовки, и воздух нее попадает лишь через щели под крышей. Жара в хижине такая, что, когда я наконец выбираюсь на улицу, кажется, что попал морозильную камеру холодильника. Фотоаппаратура мгновенно запотевает, а мне впору хлопать себя по бокам и приплясывать, как сторожу в февральскую ночь. Солеварение — древний промысл в устье Моно, и для народности хула он издавна был второй — после рыболовства — профессией. До сих пор у соседних народов соль называется хула ко, то есть песок хула. В течение нескольких веков для жителей Авло и других подобных деревушек соль была разменной монетой при товарообмене с сухопутными соседями. Но постепенно солеварение из источника благоденствия превратилось для хула в причину многих бед. Для выпаривания соли нужен сильный огонь, и век за веком в окрестностях вырубали деревья и кустарники. На берегах Моно зеленый цвет уступил место желтому. Исчез естественный парапет, удерживающий берега, и река, засыпаемая размытой почвой, начала катастрофически мелеть. Исчезли зеленые тенистые заводи, где подрастало и откармливалось рыбье потомство, и в реке стало меньше рыбы. Тогда были нарушены вековые обычаи, запрещавшие использовать сети с мелкими ячейками. Дальше пошло еще хуже...

Обо всем этом рассказал мне МРП из Авло Джибриль Мохаммед. За год с лишним он действительно освоился здесь.

— Решение проблемы, конечно, есть, — говорит он. — Надо вновь засадить берега, расчистить русло и установить правила рыболовства, не пренебрегая опытом старых обычаев. Но все это будет стоить дорого. За несколько лет не возместить ущерба, веками наносившегося природе. Так что выход у местных жителей один — морская ловля, а это в одиночку не получится, придется им создавать кооператив.

Мы возвращаемся на материк. Нос лодки со скрежетом наползает на усыпанный ракушками берег, и Джибриль первым выскакивает на сушу. На севере страны, под Параку, где он родился, нет больших рек, и Джибриль, хотя и живет сейчас в водном краю, так и не научился плавать.

— Но зато, — смеется он, — я умею теперь ловить рыбу. Ученики научили. Правда, не на воде, а на суше. Пойдем покажу.

На окраине деревни, метрах в пятидесяти от последних хижин, от кромки воды в глубь суши тянется десяток неглубоких каналов, заканчивающихся лабиринтом.

Оказывается, заплыв внутрь, рыба уже не может выбраться из ловушки, и поймать ее можно буквально голыми руками.

Здесь я замечаю, что ракушки, рассыпанные по берегу, не речные, а морские, и лежат они в каком-то определенном порядке. Рыбаки собирают их у океана, с другой стороны деревни, и укрепляют таким образом от размывов речной берег косы. Полоска песка, на которой в тени пальм укрылись хижины Авло, здесь настолько узкая, что в сильный прибой, когда стоишь на берегу реки, чувствуешь на лице соленые брызги, приносимые ветром с океана. До Буш дю Руа отсюда меньше километра. Пальмы недалеко уходят от человеческого жилья, и мы бредем но раскаленному солнцем песку от речного к океанскому берегу косы. Песчаный берег гасит шум прибоя, так что доносится лишь мерный постоянный рокот.

Присутствие океана ощущается не слухом — всем телом, когда при ударе очередной волны под ногами вздрагивает вязкий от соли песок. Вот мы на гребне, на невидимой демаркационной линии между тем, гладким и тихим — речным, и этим — океанским миром.

В этот день знаменитые Королевские Уста выглядели спокойно — несколько ручьев, неспешно текущих к океану. Они крепко врезались в песчаную перемычку и теперь упрямо углубляли свое русло. Иногда какая-нибудь особо разогнавшаяся океанская волна взлетала к самой перемычке, но бессильно опадала, и река быстро слизывала со своего пути хлопья соленой пены.

...Бокка ди Рио, Буш дю Руа, Королевские Уста...

Н. Баратов

О начале деятельности «эскадрона смерти» см. очерк А. Сантоса «Вокруг света» № 10 за 1972 год

Жив ли «Э. М.»?

Об «эскадроне смерти» бразильцы впервые услышали лет двадцать тому назад. В глухих местах неподалеку от Рио-де-Жанейро стали находить трупы со следами пыток, иногда полусожженные, с обезображенными лицами, с кончиками пальцев, протравленными кислотой для уничтожения рисунка кожи. А рядом с трупами клочок бумаги: череп, скрещенные кости и размашистая подпись «Э. М.», которую по-португальски можно расшифровать как «эскуадрао де морте» — «эскадрон смерти».

С тех пор об «эскадроне» было написано множество репортажей и несколько книг. Однако достоверных сведений об «Э. М.» и по сей день собрано немного.

За всю историю этой тайной террористической организации «блюстителей порядка» лишь несколько человек было арестовано за связи с нею. Впрочем, следствие и судебные процессы мало что прояснили. Так, в ходе последнего из них на скамье подсудимых сидел детектив из отдела по расследованию убийств Ивонио Ферраз, который, как писали газеты, самолично «ликвидировал» 33 человека (по другим данным, до 200), а получил всего два года и четыре месяца за... вымогательство. Суд счел его связь с «эскадроном смерти» недоказанной.

Само возникновение «Э. М.» относится к началу 60-х годов, когда начальником полиции Бразилии был генерал Амаури Круэл, а губернатором Рио-де-Жанейро Карлос Ласерда. Круэл — по-португальски значит «жестокий» — имел обыкновение премировать подчиненных за убийство нарушителей закона.

Ласерда — фигура не менее одиозная, человек, питавший звериную ненависть к коммунизму, — рвался тогда из губернаторов в президенты. Завязнув в каверзных вопросах водо- и электроснабжения (именно в то время была сложена популярная песенка: «О, Рио-де-Жанейро, ты нас очаровал: днем нечем нам напиться, а ночью — осветиться!»), он искал более короткий путь к сердцам «уважаемых избирателей», ибо неграмотные, то есть бедняки, лишены права голоса. Губернатор решил создать видимость процветания, убрав с возвышенных мест мозолящие глаза скопления лачуг, а с улиц городов — нищих. Проведение в жизнь «плана благоустройства» было возложено на силы безопасности. Под покровом ночи тяжело нагруженные полицейские машины вывозили за пределы привилегированных кварталов всех бездомных, беспаспортных и безработных. Однако, когда их тела начали потом вылавливать из пригородных речушек, в прессе разразился скандал. Пришлось удлинить маршруты полицейских фургонов по вьющимся над пропастями горным дорогам в окрестностях Рио-де-Жанейро. Захоронение «маржинализадос» — выброшенных за пределы общества — на дне ущелий оказалось достаточно надежным.