Колька и впрямь привез вскоре столовый сервиз, долго расставлял его. Радовался, что сам на него не потратился.

  Катька лишь через неделю решилась позвонить Александру Степановичу.

  —   Я обидел? Но чем, Катюша? Помилуй Бог! Деньги не за постель! Вспомни, мы встретились на день рожденья и я положил их, чтоб купила себе подарок от меня. Ничего плохого в этом не вижу. Как могла предположить во мне неприличие? И столько времени молчала, не объявлялась, я уж не знал, что думать?

   —  Саша! Прости мою глупость. Я, конечно, приду к тебе. Как только получится со временем.

   Катька уже собралась в этот день навестить Александра, но позвонила Ольга Никитична и сказала, что плохо с Силантием. Его срочно увезли в больницу.

  —   Приедь, Катюха! Я совсем одна! Боюсь, что будет с отцом? Что-то у самой сердце болит, будто беду чует,— всхлипнула старушка, задавив рвущийся наружу стон.

  —   Отец очень хотел увидеть тебя. Все время вспоминал вас с Димкой и сожалел, зачем разрешила я вернуться к Кольке. Переживал все время и ждал тебя.

   ...Звонок телефона прервал Никитичну Обе женщины мигом умолкли, никто не хотел поднимать трубку, а телефон кричал надрывно, звал. Катя резко сняла трубку. Слушала молча. Побледнело лицо, телефонная трубка выпала из руки. И только губы прошептали беззвучно:

   —  Умер...

  Как прошли следующие три дня, она не могла вспомнить отчетливо. Отца женщина любила больше всех в семье. С самого детства слушалась его, считалась с мнением, советовалась. Она не верила, что Силантий может умереть. Когда увидела человека мертвым, упала рядом с гробом. Что было потом, Катя не помнила. Говорили, что она долго кричала. Ее заставляли нюхать нашатырь, обливали водой, она ненадолго приходила в себя, а потом снова теряла сознание. Привел ее в чувство голос Димки. Он сел рядом и сказал совсем по-взрослому:

  —   Мамка, но ведь я еще есть у тебя. Ты ради меня должна выжить. Случись что с тобой, я следом уйду.

   Катьке вдруг стало страшно. Она повисла на плечах сына.

  —   Мам, крепись, моя родная, не убивай себя. Ты очень нужна мне!

   Катька сумела взять себя в руки, смирилась с горем, осознала непоправимость.

   Никитична будто задубела в горе. Сидела черным изваянием, не плакала, не кричала, ничего не ела и не спала. И вот тогда кто-то из стариков поехал за Акимычем. Лесник, услышав кому понадобился, тут же собрался, сел на коня и вскоре вошел в дом Федотовых. Попросив деревенских выйти во двор, зажег лампаду перед Спасителем, плотно прикрыл двери и, помолившись, подошел к Никитичне:

  —   Ольга! Ты слышишь меня?

   Никитична не ответила. Она сидела, уставившись в одну точку, не видя и не слыша никого.

   Акимыч кропил ее святой водой, окуривал ладаном, обносил свечой, читал молитвы. Но женщина не шевелилась, не подавала признаков жизни.

  —   Она умерла? — задрожала в испуге Катька.

   Лесник выдернул перо из подушки, поднес к носу

женщины, перо едва заметно шевельнулось.

  —   Жива голубушка! — увидел сцепленные до боли зубы. Надавил на желваки двумя пальцами и громко прочел «Отче наш», влил женщине в рот с глоток святой воды, перекрестил спину, грудь, голову. И тут же услышал тяжелый вздох. Ольга повернула голову. Увидела лесника, Катю, Димку и словно проснулась, попросила воды.

  —   Ольга! Ты хочешь спать? — спросил Акимыч.

  —   Нет! — ответила сипло. Она огляделась вокруг, попыталась встать, но не смогла. Катька с Акимычем вывели ее во двор. Женщина жадно дышала.

  —   Мам, ты присядь! — попросила Катя.

   —  Эх-х, дочка! Нет у нас больше отца! — вспомнила баба и разрыдалась, закричала на всю улицу. Акимыч запретил ей мешать:

   —  Пусть голосит! Нехай горе наружу прорвет, как чирий. Скоро ей полегчает. Только не сдерживайте. Не то горе осядет внутри хворобой. Потом шилом вылезет. Попробуй, исцели!

   Ольга кричала долго. Лицо опухло, покраснело. Акимыч шептал заговоры, обвязал лоб Никитичны шерстяным поясом и часто давал женщине святую воду. К вечеру Ольга вернулась в дом. Лесник дал ей чай с медом и уговорил прилечь в постель. Та послушалась и вскоре уснула.

  —   Никто с вас не моги напоминать ей про Силантия. Уводите бабу от горя. Как смогете отвлекайте. Иначе сердце не выдержит, слабое оно и больное. Щадите! Ить сама она не одолеет беду. Ты, Катеринка, давай ей отвар липового цвета. Нехай как воду пьет. Ежли что, подскочите за мной, ну, а нынче пусть спит. Не пужайтесь, спать будет долго. Для жизни силы надобны. Не будите, не мешайте ей,— засобирался домой.

   Никитична проспала двое суток. Племянники сами управлялись на ферме. Катька заботилась по дому. Димка неотлучно следил за бабкой, не отходил от нее. Когда Ольга Никитична встала, все вздохнули с облегчением. Женщина тут же вспомнила о ферме, о своем хозяйстве и сказала:

   —  Что ж это я прокисла? Силантий такое не простит, обидится. Жить велит. Надо его слушаться.

  А еще через три дня она сама управлялась на ферме, хлопотала по дому.

  Перед отъездом Катька рассказала матери об Александре Степановиче. Никитична сокрушенно качала головой и ответила:

  —   Грех это дочка! В роду нашем никогда друг дружке не изменяли. Хотя не все жили дружно, грязи меж ними не было. Ты первая на блуд решилась. Такое даром не проходит.

  —   Колька и вовсе другую жену имел! Чем я хуже? Иль не человек?

  —   И с него спросится. Но не тобой.

  —   Мама! Мне хорошо с Сашей. Мы любим друг друга. Он мне совсем родной. Он самый лучший! Если б я за ним жила, никакого горя не знала б! — рассказала о деньгах, как забирал их у нее Колька.

  —   Вовсе потерял себя мужик. Сам себя в грязь втоптал. Но коли так сложилось, разведись по-честному и уходи к Саше. Вот только Димку как поделите? Этот к чужому дядьке не пойдет. Колька тоже не отдаст сына. Вот и подумай, как между двух огней станешь жить и как сыну про свой блуд скажешь?

  —   Он не малыш! От отца ничего доброго не видит. Кажется, он уже все понял, откуда беру деньги. Сын не осудит. Мы с ним столько бед нахлебались от Кольки!

   —  Какой ни на есть, он родной отец! — упорствовала Никитична.

  —   Это ты так считаешь, а Димка меня поймет! — спорила Катька.

  —   Тебе виднее! И все ж попробуй в своей семье наладить жизнь. Вот ты говоришь, что Сашка хороший. А почему он до этих лет один живет? Никто его не хочет, иль сам обормот хуже Кольки?

  —   Не повезло, нарвался на тварь! — защищала Катька человека.

  —   А кто себя говном назовет? Сказать о другом что хочешь можно. Не всему верь, дуреха! Не спеши, присмотрись! — советовала мать. И сказала нахмурившись:

  —   Был бы жив отец, велел бы головой думать, а не тем, что промеж ног растет!

  —   Мамка! Мы любим...

  —   Ты и Кольку любила! Мы все были против, а разве послушалась? Помни, дочка, двух любовей на одну жизнь не дается никогда. Удержи первую, она от Бога! А еще знай, что никогда второй мужик не будет лучше первого. Это многими жизнями проверено. Как бы ни попала из огня в полымя. Стерегись. И не забывай про Димку, он тебя не простит. Живи не для своей похоти. Она с годами гаснет, проходит насовсем. А вот сын тебе до конца жизни, на всю судьбу один.

  —   Мамка! Сколько раз ты предлагала бросить Кольку, переехать к тебе?

  —   Но я никогда не советовала таскаться от него! — глянула на Катьку так, что та вобрала голову в плечи.

  —   Не позорь семью! Остановись! — попросила мать тихо, увидев внуков, вернувшихся с фермы.

  Катька вечером решила вернуться в город. Димка попросился остаться у бабки еще на три дня. Здесь в деревне ему все нравилось, а Катя устала, соскучилась по работе, по Сашке и уехала последним автобусом, помахав рукой матери и сыну

  Колька первые дни отдыхал от своих. Вернувшись с работы, спал сколько хотел, смотрел телевизор. Но вскоре все надоело. Устал от тишины и одиночества. Потому, когда увидел Катьку, неподдельно обрадовался: