им объединить силы и прекратить политические споры. Как утверждают, он вручил им лист, в котором значились имена 26 кубинцев, и сказал, чтобы они выбрали из них десять пригодных для участия во временном кубинском правительстве. Кубинцы просмотрели список и обнаружили в нем имена шести совершенно неизвестных им лиц...»
Бендер вел себя слишком бесцеремонно, и главари как «Фронта», так и «Движения» отвергли его предложение.
Через три недели Бендер повторил попытку. В сообщении из Вашингтона корреспондент агентства Ассошиэйтед Пресс рассказал, какими методами ковалось «единство» контрреволюции: «Как сообщают здесь, один из органов американского правительства оказывал нажим на враждующие эмигрантские группировки, с тем чтобы заставить их объединиться. Этот нажим принял форму угрозы лишить все эти группы финансовой поддержки».
Более детально поведал об этих событиях Жюль Дюбуа. Уже после разгрома на Плайя-Хирон он писал, что основным «объединителем» было «некое лицо из Вашингтона, как говорят, сотрудник ЦРУ». Это «лицо» созвало заседание лидеров контрреволюции в дорожной гостинице близ международного аэропорта Вашингтона (в мотеле «Скайуэй») и «предъявило им ультиматум: либо они добьются единства в течение 48 часов, либо всякая помощь им будет прекращена...»
Следует ли удивляться, что тут же, в мотеле «Скайуэй», были выработаны и детали объединения. Окончательное соглашение подписали четырьмя днями позже в 125-м номере нью-йоркского отеля «Статлер Хилтон» Рай, с одной стороны, и Варона и Артиме — с другой.
Новое объединение стало претенциозно называться «Кубинским революционным советом», хотя в нем не было ничего кубинского, а тем более революционного. Оно представляло собой типичное детище ЦРУ, созданное ради единственной цели — прикрыть готовившуюся агрессию. 22 марта 1961 года пост президента «Совета» занял Хосе Миро Кардона, незадолго до того бежавший с Кубы в Соединенные Штаты. Назначение политического трупа на «высокий» пост лишний раз свидетель-
ствовало о чисто декоративном характере «Совета». Помимо него в руководство «Совета» вошли Мануэль Артиме, Антонио де Варона, Мануэль Рай, Карлос Эвиа, Хусто Каррильо, Фелипе Пасос, Антонио Maceo и некоторые другие главари «слизняков».
«Кубинский революционный совет» развил бурную деятельность. Владелец крупного нью-йоркского рекламного агентства Лем Джонс, получивший «монополию» на рекламирование «Совета», одно за другим публиковал «воззвания», «манифесты», «программные заявления» и «разъяснения» за подписью Миро Кардоны и других эмигрантских главарей. Однако вся эта продукция не стоила даже той бумаги, на которой она печаталась. С приближением даты вторжения «Совет» все больше отстраняли от решения практических вопросов. Позднее журнал «Тайм» привел красноречивые слова одного из членов «Совета», сказанные за несколько дней до начала вторжения:
— Соединенные Штаты все прибрали к своим рукам. Они — хозяева, а не союзники. Нападение приближается, но я не могу сказать, когда точно оно произойдет. Это зависит уже не от нашего решения...
Глава XI - К РОКОВОЙ ЧЕРТЕ
В разгар предвыборной схватки
20 октября 1960 года, в самый разгар предвыборной схватки между кандидатом демократической партии Джоном Кеннеди и лидером республиканцев Ричардом Никсоном, штаб-квартира Кеннеди предупредила корреспондентов о предстоящем важном заявлении. Вечером того же дня журналисты получили несколько листков, размноженных на мимеографе и подписанных самим кандидатом в президенты. В этом заявлении, среди прочих деклараций, были слова, которые сразу привлекли внимание. «Мы должны попытаться укрепить демократические силы,— подчеркивал Кеннеди,— выступающие против Кастро, но не за Батисту, а за те элементы, которые находятся как в изгнании, так и на самой Кубе и с которыми связана надежда на свержение Кастро. До сего времени эти борцы за свободу фактически не получали никакой поддержки от нашего правительства».
Когда весть об этом заявлении достигла ушей Никсона, тот пришел в ярость. Никсон — один из немногих деятелей правительства Эйзенхауэра, кто с самого начала был посвящен в детали готовящегося вторжения. Он был ставленником тех монополистических сил США, которые поставили своей целью любой ценой сокрушить революционную Кубу. Никсон являлся одним из инициаторов готовившейся операции и даже считал себя единственным претендентом на лавры «пионера». И вот теперь Кеннеди не только пытался лишить его этих лавров, не только обвинял республиканскую пар
тию в «бездеятельности», но и ставил под угрозу проведение всей операции!
Никсон знал, что по традиции, установленной еще президентом Рузвельтом, во время избирательных кампаний кандидаты в президенты страны получают возможность знакомиться с секретными материалами американской разведки. Знал он также, что 23 июля и 19 сентября 1960 года директор ЦРУ Ал лен Даллес беседовал с Кеннеди и информировал его по многим важнейшим вопросам внешней политики США, в том числе и по кубинскому. Теперь разгневанного Никсона интересовал лишь один факт: посвятил ли директор ЦРУ Кеннеди в конкретные детали готовившейся операции? Один из помощников Никсона тут же связался по телефону с начальником канцелярии Белого дома бригадным генералом Эндрю Гудпастером, выполнявшим функции связного между Эйзенхауэром и ЦРУ. Ответ пришел через полтора часа. Гудпастер сообщил: «В общих чертах» Кеннеди известно все.
В книге «Шесть кризисов» Никсон в следующих словах описывает дальнейший ход своих мыслей: «...Кеннеди об этом информирован... Кеннеди ставит под угрозу проведение всей операции... Я мог предпринять лишь одно. Необходимо было любой ценой сохранить операцию в тайне. Я не должен был даже косвенно намекать на то, что Соединенные Штаты оказывают помощь силам мятежников как на самой Кубе, так и за ее пределами. По существу я должен был даже пойти на другую крайность: критиковать предложение Кеннеди об оказании такой помощи, как неправильное и безответственное, нарушающее наши договорные обязательства».
Именно это и проделал Никсон вечером следующего дня во время четвертой дискуссии между кандидатами республиканской и демократической партий, передававшейся по американскому телевидению. Со всем пылом, на какой он только был способен, Никсон,, считавший себя, повторяем, главным инициатором вторжения и знавший о всех перипетиях, связанных с подготовкой этой операции, поносил своего соперника.
— Он,— восклицал Никсон, указывая перстом на Кеннеди,— призвал правительство США поддержать революцию (!) на Кубе, и я заявляю, что это самое без
рассудное за всю нашу историю предложение, сделанное кандидатом в президенты. Знаете ли вы, что это значит? Мы нарушим сразу пять договоров с американскими странами, в том числе договор 1948 года, заключенный в Боготе. Мы нарушим также наши торжественные обязательства, данные Организации Объединенных Наций!..
Большее фарисейство, казалось бы, трудно себе представить. Но Никсон оказался способным на него.
25 марта 1962 года Герберт Клайн, пресс-секретарь Никсона во время избирательной кампании, писал в статье, опубликованной в газете «Сан-Диего юнион»: «В течение длительного времени, когда мы разъезжали по стране, ведя предвыборную кампанию, мы стремились к тому, чтобы подготовка (к вторжению на Кубу.— Авт.) прошла достаточно быстро, чтобы высадка могла состояться. Поражение Кастро было бы мощным фактором в пользу Никсона»...
Как мы уже знаем из предыдущей главы, влиятельные силы в Вашингтоне, которые возглавлял Никсон, открыто вели дело к тому, чтобы высадить «Бригаду 2506» на Кубе до президентских выборов. Однако по не зависящим от них обстоятельствам от этих планов пришлось отказаться. В середине октября 1960 года Аллен Даллес и Ричард Биссел пришли к выводу — высадка 400 наемников не приведет к падению Революционного правительства. О причине этого читатель уже знает. Основные очаги контрреволюционного мятежа в горах Эскамбрай, которые Вашингтон рассчитывал использовать в качестве основной базы для развертывания широкой вооруженной борьбы, Революционное правительство Кубы к тому времени ликвидировало. «Провал его (этого мятежа.— Лет.),— говорится в книге «Невидимое правительство»,— означал конец долгое время лелеявшейся надежды на использование партизан в борьбе против Кастро. Теперь оставался один путь — настоящее вторжение».
