теперь уже ходил на протезе, пользуясь костылями. Она шла рядом, поддерживая его.

Мария Кандида Гарсез с надменным видом и кротким взглядом идет, слушая «стихи,

которые он сочинил в этот день. Она полюбила его с первого взгляда, как все

влюблялись в него. Но она его любит, как несбыточную мечту, она знает, что сердце его

принадлежит другой, той, которая ушла, она знает, что он идет к смерти, его легкие

поражены, сердце полно горечи. И если он сочиняет стихи для Кандиды Кампос, то

лишь для того, чтобы отвлечься от тяжких мыслей. Так же будет и с нею, вот почему

она до сих пор избегала его. Они идут в сгущающихся сумерках, медленно шагают в

прохладе леса. Она чувствует на руке тяжесть его тела. Из леса исходит опьяняющий

запах земли. Скамья впереди — приглашение к отдыху. Они сидят рядом, поэт слегка

опирается на нее, он читает ей свои стихи:

Цветок любви, моя Мария!

Со мной гуляешь ты в саду.

Бегут мгновенья золотые,

Я — в сладкой грезе, я — в бреду.

Цветок люб^и, моя Мария!

О ангел, в деве воплощенный! С небес сошедшая звезда! Твоей красой

заполоненный, Твоим я буду навсегда! О ангел, в деве воплощенный/

108

Романтический взор Марии Кандиды теряется в сумерках. Стихи заставляют ее

забыть о том, что она решила проявить сдержанность. Умирает вечер, Кастро Алвес

тоже скоро умрет, грустны его глаза,

*

*

109

быть может, она сумеет его утешить. Что с того, что это будет лишь на мгновение?

Что с того, что это безнадежная любовь? Беспредельная радость охватывает ее при

мысли, что она может вызвать у него нежную улыбку, заставить его забыться хоть на

мгновение. В наступающем вечере его голос звучит горячей просьбой, мольбой:

Открой же мне свои объятья — Блаженства райского залог. Все муки сердца без

изъятья Забыть тогда, наверно б, смог! Открой же мне свои объятья1

Его губы касаются ее щеки, ее губ. Мария Кандида Гарсез смотрит Кастро Алвесу в

глаза и видит в них радость...

* * *

Эулалия Филгейрас подходит к окну. Из сада доносится запах жасмина. Поэт

отдыхает в гостиной, в кресле. Костыли рядом, щеки у него еще впалые, но кашель

перестает его мучить, врачи питают надежду. Он уже начал лучше ходить, даже порой

смеется, разговаривает и сочиняет поэмы. Но Эулалия хорошо знает, подруга, что

сильнее, чем от туберкулеза и ампутированной ноги, он страдает от другого недуга. Он

страдает от отчаяния из-за утраченной любви, от тоски по Эужении. Врачи обещают,

что вылечат его. Так почему бы ей не стать сиделкой его сердца?

Она садится рядом и улыбается. Она красива, чистое, хорошее дитя, глаза у нее

робкие, руки, которые держат руки Кастро Алвеса, робки еще более. Она улыбается, и

в этой улыбке к нему обращена вся ее душа.

Он понял это еще раньше, с того страшного дня операции. Она его полюбила,

хотела принадлежать ему, стать его женой и подругой жизни, принести ему здоровье и

радость, возможно, детей, приятную и спокойную жизнь. Ей хотелось оживить его

увядшее сердце.

Она прекрасна, но сердце Кастро Алвеса умерло

109

для любви... К тому же он, подруга, честен, и благодарность для него один из

способов быть честным. Эулалия — невестка Луиса Корнелио, самого верного из

друзей поэта. Вот почему в тот вечер, когда она предлагает ему свои губы, он

отказывается от них. И когда она убегает, чтобы выплакаться, он с трудом поднимается,

берет свои костыли и идет за нею. Эта любовь его трогает, и именно чтобы по-

благодарить ее за такую любовь, он отталкивает Эулалию. Но он не хочет, чтобы она

обманывалась. Приди она раньше, раньше другой, возможно, все было бы иначе —

прекраснее стала бы жизнь, далеко отодвинулась бы смерть. И он читает ей свои стихи:

Зачем, о ангел, ты, покинув рай,

Нашла меня в моей ночи беззвездной?

Уже достигнут мною бездны край.

Увы! Пришла ты поздно, слишком поздно! *

Слишком поздно, Эулалия, и к тому же от тебя он не хотел только плотской любви,

как от Марии Кандиды. Он хотел твою душу и сердце и тебе хотел дать любовь,

которой сейчас у него уже не было в сердце. И даже твоя возвышенная и святая любовь

не может затмить воспоминание о той, что ушла:

Душа горит, и лишь могилы хлад Во мне остудит этот пламень грозный. Вернись же

в рай, когда сойду я в ад! Прости, сеньора... Поздно! Слишком поздно!

109

Кастро Алвес замолкает. Подходит к ней, берет в руки ее прекрасную головку,

целует в лоб. И тогда она, рыдая, хватает его руки и целует их с грустной,

непримирившейся благодарностью. И они остаются стоять рядом у окна, смотря на

тысячезвездную ночь. Эулалия плачет и сквозь туман, застилающий ей глаза, видит, как

ей кажется, слезы и в глазах Кастро Алвеса. Только из-за Эулалии, из благодарности за

любовь, которую она ему подарила, он плакал, подруга. И эти слезы оказались горячее

всех поцелуев. Беспредельный мир опускается на сердце Эулалии.

Любовь твою навеки, отвергая. Душой твоим останусь навсегда.

Он вышел, закутавшись с ног до головы в черный плащ, как человек,

собирающийся совершить преступление. Коляска ожидала его у входа, и сейчас, когда

костыли были у него под плащом, никто не мог сказать, что он калека.

Его бледное лицо резко выделяется на фоне черных волос и черного плаща,

скрывающего его от мира. Эулалия наблюдает из окна за отъездом Кастро Алвеса. Он

не сказал никому, куда направляется. Но любящее сердце Эулалии угадало грустную

правду: он едет в театр «Феникс Драматика» на премьеру труппы комика Васкеса, где

примадонной Эужения Инфанта да Камара. Уже несколько дней Эулалия следит за

развитием этой драмы в душе поэта. Она началась в тот день, когда пришли друзья с

замкнутыми лицами, чтобы объявить о предстоящем начале представлений труппы. И

она увидела вспышку радости, сверкнувшую в его глазах и составлявшую

110

контраст с гневом, который она прочла на лицах и Мело Мораиса и Луиса

Корнелио. Они возненавидели Эужению за то зло, которое та причинила Кастро

Алвесу. Но он не мог ее ненавидеть. И на мраморной бледности его больного лица это

известие вызвало лихорадочный румянец. С той минуты лихорадка не покидала его до

этого вечера, когда он, завернувшись в черный плащ, уехал в коляске в театр, чтобы

увидеть ее хотя бы издали, укрывшись в ложе. Эулалия чувствовала, как он страдал все

эти дни, стремясь в театр, чтобы снова взглянуть в любимое лицо, услышать этот

голос, похожий на птичье щебетание, чтобы снова ощутить ее присутствие. Но Эулалия

видела и охватившее поэта унижение, ведь он рвется к женщине, которая изменила

своей любви и-убила в нем радость жизни. Это были дни лихорадки, тоски и

страдания. С далекой сцены звала она его каждый вечер голосом песенок, шумом

аплодисментов. Она, которую он так любил, узнала, что он чуть не при смерти, но ни

разу не пришла навестить его, не нанесла ему даже дружеского визита.

Однако любовь, моя негритянка, когда она на самом деле велика, не требует

взаимности. Обо всем этом думал Кастро Алвес, и за ним следила нежным взором

Эулалия, которая страдала вместе с ним от его тоски.

И вот в этот вечер он, наконец, решился. Он поедет, спрячется в ложе, услышит, как

любимая поет, увидит лицо ее, будет жить часы, пока длится представление. Потом он

вернется к своей грусти и к своему одиночеству, возможно, еще более грустный, еще

110

более одинокий, но эти мгновения счастья, которые он испытает сегодня вечером,

окупят дни и ночи его тоски. Когда он, наконец, решился, его охватила радость. Поэт