усердие к повиновению и угождению себе. Некоторые строгости, употребленные им по

необходимости, были очень кстати и производили удивительное действие и во всех

быструю перемену. Все почти оживотворились и забывали почти себя и метались всюду и

всюду желали угодить государю».

Золотой дождь наград и милостей пролился, прежде всего, на гатчинских

сподвижников Павла. В первый же вечер царствования он назначил своими адъютантами

генерал-майоров Плещеева и Шувалова, бригадира Ростопчина, полковника Кушелева,

майора Котлубицкого. На другой день бригадиры Ростопчин и Донауров, полковники

Кушелев, Аракчеев и Обольянинов произведены были в генерал-майоры. Никто из лиц

гатчинского двора не остался без награды.

Служебные отличия сопровождались и щедрой раздачей поместий. Вошедшие еще

в Гатчине в ближний круг Павла Плещеев, Кушелев, Донауров, Ростопчин, Аракчеев и

Обольянинов получили по две тысячи душ. Столько же было пожаловано и матери

Нелидовой, вдове Анне Александровне, проживавшей в Смоленской губернии. Бригадиру

Кологривову, библиотекарю Марии Федоровны Николаю, лейб-медику Беку и гардероб-

мейстеру Кутайсову было дано по полторы тысячи душ. Персонам рангом пониже —

Каннабиху, Давыдову, Малютину, Недоброму, Грузинову, Котлубицкому — досталось по

тысяче душ. Бригадиру Линденеру, имевшему несчастье как-то навлечь на себя немилость

Павла, — восемьсот душ. Всего в декабре было роздано пятьдесят тысяч душ казенных

крестьян. Такая щедрость проистекала не только из страстного желания быть любимым,

но и из убеждения Павла о том, что под властью помещиков казенные крестьяне будут

более обеспечены в своих нуждах, нежели под надзором чиновников. Поговаривали,

правда, что такая заботливость была навеяна Павлу воспоминанием о пугачевском бунте.

Большое впечатление в обществе произвело и великодушие, с которым Павел на

первых порах отнесся к видным деятелям прежнего царствования. Он оставил на службе

не только Н.И. Салтыкова, Н.В. Репнина и И.Г. Чернышева, и прежде пользовавшихся его

расположением, но и оказал знаки милости Безбородко и Зубову, не ждавших от нового

императора ничего хорошего. Безбородко был назначен вице-канцлером, возведен в

первый класс, что по Табели о рангах уравнивало его с фельдмаршалами.

Еще более удивительно, принимая во внимание высокомерное, а нередко и

оскорбительное отношение Платона Зубова с бывшим наследником престола, поступил он

с последним фаворитом своей матери. Уже через несколько дней по восшествии Павел

приказал купить на Морской улице большой дом и отремонтировать его. Накануне дня

рождения Зубова он послал сказать, что дарит ему этот дом вместе со всем убранством,

столовым золотым прибором, экипажами и лошадьми. На другой день он с Марией

Федоровной приехал в новую резиденцию Зубова, пил с ним шампанское за его здоровье и

кушал чай, который разливала сама императрица. Зубов прослезился, когда Павел сказал

ему:

— Кто старое помянет, тому глаз вон.

Николай Зубов, первым посетивший Павла в Гатчине с известием о кончине

Екатерины, был награжден Андреевской лентой; вице-канцлер Остерман возведен в ранг

канцлера, посол в Лондоне Семен Воронцов, очевидно, по рекомендации своего друга

Ростопчина сделан полным генералом.

Не было обойдено вниманием и высшее духовенство. Митрополит Гавриил

получил орден Св. Андрея, а архиепископы Тверской Амвросий и Псковский Иннокентий

— Александра Невского. Андреевский орден император желал возложить и на Платона,

который, однако, уклонился от этой чести, выразив мнение о несовместимости светских

наград с духовным саном. Павел разгневался и сменил гнев на милость только во время

коронации в Москве, где Платон выступил с растрогавшей его речью.

Впрочем, награждение иерархов церкви светскими орденами было не

единственным нестандартным поступком Павла, совершенным в первые дни

царствования. Как ударом грома, поражен был двор призывом в Петербург из ревельской

ссылки Алексея Бобринского, сына Екатерины и Григория Орлова. В Петербурге

Бобринский был принят необычайно милостиво и сразу же возведен в потомственное

графское достоинство. Павел назначил его шефом 4-го эскадрона Конногвардейского

полка, пожаловал в Петербурге дом, принадлежавший прежде Григорию Орлову, и

предоставил поместья в Тульской губернии, обещанные, но не отданные ему покойной

императрицей, недовольной рассеянным образом жизни, который вел Бобринский и его

огромными карточными долгами. Довершил Павел исполнение «долга чести» по

отношению к Бобринскому, представив его придворным как своего двоюродного брата и

пригласив являться во дворец к семейному столу, когда он пожелает.

Очень внимательно отнесся Павел и к солдатам (но не офицерам) старых

гвардейских полков, которым единовременно было выплачено в трехкратном размере

жалование. Были повышены чином все старые кавалергарды, им было предоставлено

право выбрать род и место дальнейшей службы, поскольку по прошествии шести недель

от кончины Екатерины их служба во дворце прекращалась.

Щедро награждена была и комнатная прислуга покойной государыни. Один только

камердинер Секретарев, известный своими связями с Потемкиным, подвергся ссылке в

Оренбург. Камер-фрау Перекусихина и Захар Зотов при увольнении от придворной

службы получили: первая — пожизненную пенсию в тысячу двести рублей, а

впоследствии еще и поступивший в казну дом бывшего придворного банкира Сутерлянда

и четыре с половиной тысячи десятин казенной земли в Рязанской губернии, второму было

выдано единовременно пять тысяч рублей и повелено определить его на службу «по его

способностям с оставлением до определения прежнего содержания». Дальнейшая судьба

Зотова, впрочем, была печальна: он окончил свои дни в сумасшедшем доме.

В начале декабря по приказу Павла были освобождены лица, содержавшиеся при

Тайной экспедиции, в том числе знаменитый прорицатель Авель, предсказавший кончину

императрицы Екатерины. Новому президенту Военной коллегии фельдмаршалу Н.И.

Салтыкову было повелено «всех нижних воинских чинов, где-либо под судом и

следствием находящихся, кроме тех, кто по смертоубийству и похищению казенного

интереса и утрате его и по подобным тому важным преступлениям содержится,

немедленно из-под стражи освободить и для продолжения службы определить их в оную

по-прежнему».

26 ноября Павел в сопровождении великих князей Александра и Константина

приехал в Мраморный дворец, где под домашним арестом жил вождь варшавского

восстания Тадеуш Костюшко. Войдя к нему, Павел сказал:

— Я долго не мог ничего для вас сделать и только сожалел о вашей участи.

Счастлив, что даруя вам свободу, хоть сколько-нибудь могу вас вознаградить за все, что вы

претерпели. вы свободны, я сам хотел принести вам эту утешительную весть.

Костюшко был так поражен, что в первые минуты не мог найти слов, чтобы

ответить императору. Павел, желая ободрить его, сел подле знаменитого пленника и

принялся разговаривать с ним с необыкновенной добротой. Первый вопрос Костюшко

касался судьбы других польских пленных.

— Без сомнения, — отвечал император, — они будут освобождены, хотя не скрою,

в Совете многие были против освобождения Потоцкого и Нимцевича287.

— За Нимцевича я ручаюсь, — сказал Костюшко. — Но за Потоцкого, не

переговорив с ним, не могу дать слово.

— Мне нравится ваша осторожность, — ответил Павел. — Можете сейчас же ехать

и переговорить с Потоцким.

Костюшко просил императора позволения уехать в Североамериканские

соединенные штаты, Павел тотчас же изъявил согласие, прибавив:

— Я дам вам средства доехать туда самым удобным образом.