Письмо это было прочитано в ратуше в собрании мещан при губернаторе Вутлере и
нескольких панах, начальствовавших войском (были тогда Олега, Ржевуский, ротмистр
лановой пехоты Унишевский). Думали, толковали и не порешили чтб делать. На другой
день рано приехал от Хмельницкого трубач за ответомъ—и магистрат послал с ним
короткий ответ, в котором, поблагодаривши Хмельницкого за обещанные милости,
сказал так: «находясь под властью военных людей, назначенных от короля для обороны
города, мы ничего не просил, кроме того, чтоб ваша милость, по высокому
рассуждению своему, избавили нас от кровопролития». Этим ответом мещане давали
Хмельницкому понять, что они не могут действовать по собственной воле. Это было
для Хмельницкого ни то, ни се, и он опять послал трубача с письмом такого
содержания: «Видно, что вы надеетесь себе откуда-то помощи. Ваша надежда
напрасна. Войска наши, истребивши коронное войско, идут в глубину Польши, и мы
останемся здесь, пока вы не покоритесь. Присылайте завтра рано решение свое.
Милосердие наше еще не закрыто для васъ».
И на это письмо не последовало ответа, потому что военные начальники ни на что
не решались, а мещане не могли отвечать иначе, как им прикажут.
5-го октября, не получивши рано требуемого решения, Хмельницкий приказал
ударить со всех сторон на город из пушек. Это заставило панов на что-нибудь
решиться; с их дозволения магистрат отписал Хмельницкому и изъявлял желание
вступить в переговоры, но просил дать заложников.
х) Kron. miast. Lw., 355.
2) ffistor. belli eosac. polon., 234.—Jemiolowsk. Pamietn., 62.
38*
596
Вместе с тем послано было письмо Выговскому: просили писаря ходатайствовать у
гетмана чтоб сталось по желанию города.
«Милостивые государи,— отвечал им в письме Хмельницкий,— вижу, что вы
столько легкомысленны, сколько упрямы, когда, видя к себе нашу милость, вздумали
вместо покорности требовать каких-то заложников. Если хотите от нас пощады и не
желаете за свое упрямство погибели себе и людям, то, оставивши всякую надежду,
дайте нам свое решение, не ожидая от нас никаких заложников, и мы, видя покорность
вашу, оставим вас в добром здоровье. Иначе не наша будет вина. И так уже мы
унижаем свое достоинство, уговаривая васъ».
В таком же смысле отвечал им и писарь, объяснивши, что просьба их о заложниках
огорчает гетмана. Мещане готовы были исполнить волю Хмельницкого, но губернатор
и паны противились. «Как же,—говорили они,— нам посылать к нему послов без
заложников, когда он распускает слухи, что хочет привести город к подданству
московскому царю». К счастью, за мещан был львовский подкоморий Ожга.
После долгих споров решили наконец отправить к Хмельницкому депутатов с тем,
чтоб они узнали, чего хочется от Львова козацкому гетману. Все обратились тогда к тем
мещанам, которые в 1648 году видались с Хмельницким и познакомились тогда с
козацкою старшиною и полковниками. Они сначала упирались, потому что некоторые
военные и духовные напугали их, наконец согласились. То были Самуил Кусевич или
Кушевич, Криштоф Захнович и Павел Лавришевич. Они пригласили идти с собою еще
двоих: Гонсиоркевича и синдика Хоминекого. «Депутаты,—говорит современный
дневник, — прошли среди громадных полков москвитян и русских, кланялись им
вежливо-и от них получали приветствия». 6-го октября они вошли сна-, чала в шатер
генерального асаула Ковалевского, а оттуда слуга (pokojowy) Хмельницкого, Соболь,
позвал их в шатер гетмана. Хмельницкий сидел на лавке, подле стола, со сложенными
накрест ногами, по турецкому обычаю; с ним были: Иван Выговский, брат его Данило,
генеральный обозный Носач, генеральный судья Зарудный, миргородский полковник
Сахнович-Лесницкий и переяславский полковник Тетеря. Все зто были люди, по уму и
образованию стоявшие выше прочих, особенно Тетеря, который, по замечанию
современника, не только хорошо знал латинский, польский и славянский языки, но
обладал ученостью (eruditus). Кроме старшин, депутаты нашли здесь переодетого гонца
Яна Казимира, родственника Выговского., приехавшего с целью склонить
Хмельницкого к примирению чрез посредство писаря, приобретавшего со дня на день
более власти над Хмельницким. Ян Казимир готовил явное посольство к
Хмельницкому и послал этого гонца для предварительного расположения козацкого
начальства в пользу поляков; здесь был гонец от крымского хана и какой-то грек Иоанн,
который, по замечанию современника, был одним из действующих лиц в деле
соединения Хмельницкого с царем. Гетман при входе депутатов приподнялся,
приветствовал их вежливо и просил сесть.
«Мы пришли в этот край по необходимости,—сказал Хмельницкий после первых
приветствий,—мы всегда удалялись пролития невинной крови христианской, никогда
не подавали сами ни малейшей причины к этому, но коронное войско Речи-Посполитой
беспрестанно вносило меч и огонь в Украину и при-
597
нуждало нас защищать жизвь. Прошлою зимою, в противность миру гетманы
соединились с татарами, напали на Украину, варварски истребляли жителей; татары
грабили и разоряли нас своими загонами и таким образом войско запорожское вызвано
было к войне, хотя, быть может, его величество король этого и не хотел. Бог послал нам
победу и недавно мы рассеяли врагов наших под Гродеком, чтб они могут сами
засвидетельствовать».
Хмельницкий позвал двух пленных: сына воеводы подольского Потоцкого и
Быковского, и вежливо просил их сесть рядом с собою. Вошли также двое начальных
людей московского войска: стольник Ромодановский и иностранец Гротус.
Хмельницкий продолжал рассказывать о битве и победе Козаков.
Московские люди, вмешавшись в разговор, смеялись над трусостью польского
войска и отпускали полякам оскорбления.
«Напрасно так думаете, — заметил Потоцкий,— напрасно приписываете себе
победу над коронным войском; нас победили не вы, но мужественные козаки. Еслиб
пехота козацкая не поспешила выручить вас, то московское войско потерпело бы
большое поражение».
Хмельницкий и полковники дали заметить, что им нравилось такое мнение
побежденных. «De aliis rebus cras plura loquemur» (о других делах поговорим завтра
поболее), сказал Выговский Кушевичу. Московские начальники сидели недолго и ушли.
Депутаты заметили, что, несмотря на свежий союз украинцев с москвитянами, уже
между ними посеялась какая-то недоверчивость. Еще яснее увидели они это, когда
наступил обед: духовник Хмельницкого читал молитву и не упоминал имени царя.
Но тем не менее Хмельницкий, казалось, действовал сколько для пользы Южной
Руси, столько же и для славы царя покровителя. Депутаты, пробыв у Хмельницкого
день, возвратились в город с письмом Хмельницкого, в котором гетман предоставлял
магистрату еще обдумать свое положение и прислать депутатов на другой день. Это
сделано было, как кажется, для того, чтобы уверить мещан, что они могут вполне
доверять ему и присланные к нему люди вполне безопасны. На другой день, 7-го
октября, депутаты пришли снова в лагерь.
Выговский встретил пх. Хмельницкого не было.
«Не желаете ли,—сказал писарь,— повидаться с Васнльеа Васильевичем,
главнокомандующим московского войска?»
«Мы не имеем к нему писем,—отвечали депутаты,—и, не смея преступить пределы
нашей обязанности, не можем входить в такие переговоры».
«Я советую вам,—сказал Выговский,—оказать им по крайней мере честь, как
гостям, и соблюсти их обычай: пусть трое из вас поднесут им белого хлеба и вина,—
таков у них обычай».
Трое из депутатов исполнили это, взяли хлеб и пошли, но прибавили, что не будут
входить с ними в трактаты.
