или дурака для и упиря Хабарова?».
Речь Грозного поразительно конкретна и образна. Свои рассуждения он
подкрепляет примерами, случаями из своей жизни или зрительно
наглядными картинами. Вот как изображает он лицемерное воздержание от
питья: вначале только «в мале посидим поникши, и потом возведем брови,
таже и горло, и пием, донележе в смех и детем будем». Монаха,
принявшего власть, Грозный сравнивает с мертвецом, посаженным на
452
коня. Описывая запустение Сторожевского монастыря, Грозный говорит:
«тово и затворити монастыря некому, по трапезе трава ростет».
Его письмо, пересыпанное вначале книжными, церковнославянскими
оборотами, постепенно переходит в тон самой непринужденной беседы:
беседы страстной, иронической, почти спора. Он призывает в свидетели
Бога, ссылается на живых свидетелей, приводит факты, имена. Его речь
нетерпелива. Он сам называет ее «суесловием». Как бы устав от
собственного многословия, он прерывает себя: «что ж много насчитати и
глаголати», «множае нас сами весте...». Грозный не стесняется бранчливых
выражений: «собака», «собачий», «пес», «в зашеек бил» и т. д. Он
употребляет разговорные обороты и слова: «дурость», «дурует»
«маленько», «аз на то плюнул», «а он мужик очюнной врет, а сам не ведает
что». Он пользуется поговорками: «дати воля царю, ино и псарю; дати
слабость вельможе, ино и простому». Его речь полна восклицаний: «ох!»,
«увы, увы мне!», «горе ей!». Он часто обращается к читателям и
слушателям: «видети ли?», «а ты, брат, како?», «ты же како?», «милые
мои!». Он прерывает свою речь вопросами, останавливает себя. Он
смешивает церковнославянизмы и просторечье. Он делает смелые
сопоставления библейских лиц и событий с современными все с тою же
иронической целью. Богатство его лексики поразительно. Язык Грозного
отличается необыкновенною гибкостью, и эта живость, близость к устной
речи вносит в его произведения яркий национальный колорит. Это - по-
настоящему русский писатель.
Те же черты литературной манеры Грозного наблюдаем мы и во всех
других его произведениях. Во многих письмах к иностранным государям
можно определить немало страниц, написанных самим Грозным. Эти
страницы опознаются по властному тону, по живой игре характерного для
Грозного остроумия, по самому стилю грубой, сильной и выразительной
речи.
«Подсмеятельные слова», до которых был большим охотником Грозный,
страстная, живая речь свободно вторгаются и в послание к королеве
Елизавете Английской, и в послание к Стефану Баторию, и в послание к
шведскому королю Иоганну III. Наконец, есть послания, целиком
выдержанные в тоне пародии. Таково, например, знаменитое послание
Грозного Симеону Бекбулатовичу. Послание это - только одно из звеньев
того политического замысла, который Грозный осуществил, передав свой
титул касимовскому хану Симеону Бекбулатовичу ( О политическом
смысле этого «маскарада» см. ниже в статье Я. С. Лурье, стр. 482 -
484. ). Грозный в притворно униженном тоне, называя себя «Иванцем
Васильевым», просит разрешения у новопоставленного «великого князя
всея Руси» Симеона «перебрать людишек».
453
Но как бы ни был Грозный привязан к шутке, к иронии, к едкому, а
порой и резкому слову, - основная цель всех его произведений всегда одна
и та же: он доказывает права своего единодержавства, своей власти; он
обосновывает принципиальные основы своих царских прав. Даже
передавая свои прерогативы Симеону Бекбулатовичу и обращаясь к нему с
поддельно униженным челобитьем, Грозный поступал так, чтобы делом
доказать свое полное самовластие вплоть до внешнего отказа от него. И в
том, с какою смелостью доказывал Грозный свое царское самовластие,
видна его исключительная одаренность.
Никогда еще русская литература до Грозного не знала такой
эмоциональной речи, такой блестящей импровизации и, вместе с тем,
такого полного нарушения всех правил средневекового писательства: все
грани между письменной речью и живой, устной, так старательно
возводившиеся в средние века, стерты; речь Грозного полна
непосредственности. Грозный - прирожденный писатель, но писатель,
пренебрегающий всеми искусственными приемами писательства во имя
живой правды. Он пишет так, как говорит, смешивая книжные цитаты с
просторечием, то издеваясь, то укоряя, то сетуя, но всегда искренно по
настроению.
Роль Грозного в историко-литературном процессе древней Руси
громадна и далеко еще не оценена. Н. К. Гудзий справедливо сближает
литературную манеру Грозного с манерой Иосифлянской школы. Однако
то, что у иосифлян только намечалось - разрушение канонов средневековой
поэтики, то у Грозного было выражено с потрясающей силой. Живая
эмоциональная речь, непосредственная национальная демократическая
стихия языка хлынула в письменность.
Грозный значительно опередил свою эпоху, но писательское дело
Грозного не осталось без продолжателей. Во второй половине XVII в.,
через сто лет, его талантливым последователем в чисто литературном
отношении явился протопоп Аввакум, недаром так ценивший «батюшку»
Грозного царя. Крайний консерватор по убеждениям, Аввакум был, однако,
таким же, как и Грозный, мятежником против всяких литературных
традиций.
Смелый новатор, изумительный мастер языка, то гневный, то лирически
приподнятый (как, например, в своем завещании 1572 г.), мастер
«кусательного» стиля, всегда принципиальный, всегда «самодержец всея
Руси», пренебрегающий всякими литературными условностями ради
единой цели - убедить своего читателя, воздействовать на него - таков
Грозный в своих произведениях.
454
Вопросы внешней и внутренней политики в посланиях Ивана IV
(Я.С.Лурье)
455
Время Ивана Грозного неизменно привлекает к себе внимание
историков. Это время резкого обострения классовой борьбы,
окончательного оформления крепостного права, укрепления
централизованного самодержавного государства, огромного увеличения
международного авторитета России. В центре всех этих событий - сам
царь, «человек с сильной волей и характером» (О кинофильме «Большая
жизнь». Постановление ЦК ВКП(б) от 4 сентября 1946 г.
Госполитиздат, 1950, стр. 21), последовательный сторонник феодально-
самодержавного строя, создатель «прогрессивного войска опричников»
( Там же). Послания Ивана Грозного - исторический источник, значение
которого едва ли может быть переоценено.
Послания, помещенные в настоящем издании, по их характеру и
содержанию могут быть разбиты на две группы: послания,
предназначенные для русских адресатов, и дипломатические послания. К
первой группе безусловно могут быть отнесены только три послания: в
Кирилло-Белозерский монастырь, Василию Грязному и «великому князю
всея Руси» Симеону Бекбулатовичу. К числу дипломатических посланий
относятся: послание английской королеве Елизавете, два послания
шведскому королю Иоганну III, несколько посланий, связанных с
ливонским походом 1577 г., и послание польскому королю Стефану
Баторию. К этой же группе относятся и послания к польскому королю
Сигизмунду II Августу и гетману Гр. Ходкевичу, написанные в 1567 г. от
имени бояр, но фактически, по всей видимости, принадлежащие царю.
Промежуточное положение между двумя названными группами занимают
послания Курбскому и Тетерину. Эти «государевы изменники»,