Тут Харрисон выдерживает небольшую паузу.

— В общем, у меня есть идея. Я намерен взять эту статью и показать ее Джонни Карсону. Думаю, его это зацепит. Пожалуй, мы вместе сумеем что-нибудь такое придумать. Знаете, ведь во время своего шоу он ходит по залу, где сидит публика, и однажды вечером среди этой публики может оказаться Реджи, а с собой у нее будет тот самый номер «Инсайд ньюс». Когда Карсон будет проходить мимо, она может встать и сказать: «Знаете, мистер Карсон, судя по вот этой газете, „Инсайд ньюс“, ваше шоу разрушает счастливые браки». Или еще что-нибудь в таком духе. А затем она поднимет номер «Инсайд ньюс» повыше, покажет Джонни Карсону ту статью, и он сможет сделать из всего этого конфетку Думаю, он за это ухватится. А вы как думаете? По-моему, получится чертовски любопытный фокус.

Примерно с минуту все молчат, а затем Харрисон вроде как с грустью говорит:

— Знаете, я ведь «Инсайд ньюс» не ради денег издаю. Я хочу доказать… понимаете, уйма людей заявляет, что я был всего лишь калифом на час. Я просто хочу всем доказать, что мне по силам снова это проделать.

Челки гривы пышные пчелиные ульи битловские шапочки масляные личики накладные ресницы декольные глаза пушистые свитера французские торчащие лифчики болтающаяся кожа синие джинсы брюки в обтяжку джинсы в обтяжку сладкие попочки эклерные ножки эльфийские сапожки балерины «найтовские» шлепанцы — сотни, сотни их, этих пылающих бутончиков, подпрыгивающих и визжащих, носящихся по всему внутреннему пространство Академии музыкального театра под колоссальным плесневелым куполом с херувимами наверху… ну разве они не волшебны?

— Разве они не волшебны? — говорит Малышка Джейн, а затем кричит: — Изабель! Изабель! Ты же хочешь сидеть за кулисами — вместе со «Стоунз»?

Представление еще даже не началось, «Роллинг Стоунз» пока что нет на сцене, а все помещение заполнено колоссальной запущенно-плесневелой мутностью — и этими пылающими бутончиками.

Девушки носятся туда-сюда по проходу, своими декольными глазами, черными и массивными, из-под нависающих накладных ресниц типа «тигр лизнул меня языком», а также из-под черных аппликаций, обвисающих как рождественская елка на витрине, продолжают поглядывать на… на нее… на Малышку Джейн… тоже стоящую в проходе. Да что же это за дьявольщина? Она невероятно роскошна самым что ни на есть возмутительным образом. Волосы поднимаются у нее над головой подобно массивной волосяной короне, подобно массивной желто-коричневой гриве, оба глаза раскрываются — хлоп! — точно два зонтика, а сзади все эти волосы стекают вниз на пальто, скроенное из шкуры… зебры! Ах, эти черно-белые полоски! Вот проклятье! Вот она стоит здесь со своими подружками и выглядит совсем как пчелиная матка для всех этих пылающих бутончиков, что носятся повсюду. Малышка Джейн резко разворачивается, чтобы что-то крикнуть одной из своих подруг, и эта невероятная грива волнуется у нее на плечах, поверх пальто из зебры.

— Изабель! — кричит Малышка Джейн. — Привет, Изабель! Я только что видела «Стоунз»! На вид они просто божественны!

А она сама, эта девушка в проходе, Малышка Джейн, на вид просто сказочна. Она прекрасно понимает, что значат «Роллинг Стоунз». А обозреватель любой нью-йоркской газеты может сказать, кто она такая… знаменитость новой эпохи в Нью-Йорке под названием «Вог Хип»… Малышка Джейн Хольцер, повсюду — Джейн Хольцер в «Вог», Джейн Хольцер в «Лайф», Джейн Хольцер в подпольных фильмах Энди Уорхола, Джейн Хольцер на рок-н-ролле, Джейн Хольцер являет собой… черт, да разве можно выразить это в словах? По крайней мере, Джейн Хольцер — Девушка Этого Года, Новая Знаменитость, никак не вписывающаяся в старые представления о секс-бомбах, примадоннах, романтически-трагических актрисах. Это девушка, которая знает… «Стоунз», жизненную энергию Ист-Энда…

— Изабель! — кричит Джейн Хольцер своим высоким, взволнованным голоском, который ни с кем не спутаешь. — Привет, Изабель! Привет!

В дальнем конце прохода только что появилась Изабель, Изабель Эберштадт, роскошная светская девица, дочь Огдена Нэша. Джейн она, похоже, не слышит. Однако Изабель быстро пробирается вперед по проходу. Рядом с Джейн стоит какой-то малый в шоколадного цвета шляпе «борсалино», а еще дальше стоит Энди Уорхол; знаменитый художник поп-арта.

— Изабель! — восклицает Джейн.

— Что? — спрашивает та.

— Привет, Изабель!

— Привет, Джейн, — откликается Изабель.

— Не хочешь пройти за кулисы? — осведомляется Джейн, которой приходится говорить поверх голов.

— За кулисы? — переспрашивает Изабель.

— Вместе со «Стоунз»! — поясняет Джейн. — Я была за кулисами вместе со «Стоунз». На вид они просто божественны! Знаешь, что мне сказал Мик? Он сказал: «Ну давай же, красотка, расцелуй нас как следует!»

Однако Изабель уже отвернулась и с кем-то беседует.

— Изабель! — восклицает Джейн.

Повсюду маленькие бутончики с визгом носятся по сумрачному рококо зала Академии театрального искусства, пытаясь плюхнуться на хорошие места или просто усесться в проходе у сцены. А где-то в задней части помещения Голос Пятнадцатилетней Америки поднимается в постподростковом контральто, ни к селу ни к городу крича в плесневелую пустоту:

— Да-a! Ты, подхалимка проклятая!

Ну и что с того? Джейн смеется. Затем она подается вперед и говорит тому малому в шляпе «борсалино»:

— Погоди, пока не увидишь «Стоунз»! Они такие сексуальные! Они — чистый секс. Они божественны! Ну, «Битлы»… в общем, сам знаешь. Пол Маккартни… сладенький Пол Маккартни. Ты понимаешь, о чем я говорю. Пол Маккарти — он такой сладкий. А «Стоунз», я хочу сказать, они горькие… — Это слово словно бы выпрыгивает из ее легких подобно некой разновидности чудесных лавандово-желтых пузырей Чарлза Кингсли. — Они все из рабочего класса, понимаешь? Из Ист-Энда. Мик Джаггер… ну, это все Мик. Знаешь, что говорят о его губах? Говорят, что его губы дьявольские. Это было в одном из журналов.

Джейн смеется.

— Когда Мик заходит в «Ад Либ» в Лондоне… я хочу сказать, в Нью-Йорке нет ничего похожего на «Ад Либ». Ты можешь зайти туда, и там будут все-все-все. Все они молоды, и они берут верх. Это же настоящая революция! Я хочу сказать, это восхитительно, что все они из низших классов, такие ист-эндские. Из высших классов уже не выходит никого восхитительного, если не считать Николь и Алека Лондондерри. Алек — британский маркиз, маркиз Лондондерри, и все о’кей. Николь приходится показаться на той деревенской ярмарке или еще где-то — и все о’кей, она там появляется, но это вовсе не значит… ты понимаешь, что я имею в виду? Алек такой… тебе непременно следует увидеть, как он ходит. Лично я просто могу смотреть на то, как он ходит — покачиваясь, как корабль. Они так молоды. Все они молоды — в этом вся новизна. Это не «Битлы». Бейли говорит, что «Битлы» уже устарели, потому что теперь мамочка каждого тинейджера гладит «Битлов» по головке. «Битлы» жиреют. «Битлы», они… ну, Джон Леннон вообще-то по-прежнему худой, но вот у Пола Маккартни уже толстая задница. Хотя ничего страшного, и меня это особенно не заботит. А вот «Стоунз» — все сплошь худые. Я хочу сказать, именно поэтому они так красивы, потому что они такие худые. Миг Джаггер… погоди, пока не увидишь Мика.

Затем начинается представление. Начинается электронный выплеск: электрогитары, колоссальные динамики, установленные на просторной желто-серой сцене. Диджей Мюррей Кей (по прозвищу О’Кей) выходит из-за кулис, прямо на ходу выделывая что-то вроде твиста, вовсю вихляя бедрами. Мюррей — коренастый малый тридцати восьми лет от роду. На нем итальянские брюки, белоснежный свитер «сан-вэлли» и соломенная шляпа «стинги брим». Мюррей Кей! Девушки бросают в него бумажные шарики, и пока эти шарики по дуге обрушиваются на сцену, огни сцены буквально взрываются, и шарики словно бы начинают пылать.

И вот наконец сами «Стоунз»… как вообще выразить это в словах? «Стоунз» выходят на сцену…