Другая неверная нота была взята, когда к Кассиусу подошла какая-то супружеская парочка средних лет, оба белые. Женщина поразительно напоминала арканзасскую разновидность Бланш Дюбуа. Поначалу им вроде бы хотелось автографов. Они, в своем роде, и попытались их взять. Тут следует отметить, что супруги были пьяны. На пьяном лице женщины расползалась невероятно мягкая и клейкая улыбка, подобная банке с краской Шервина-Уильямса, покрывающей целый мир. Вручив Кассиусу клочок бумаги и карандаш, она захотела, чтобы он написал там как свое имя, так и ее. Кассиус уже почти справился с этой задачей, когда женщина вдруг протянула руку и очень медленно погладила его по щеке.

— Можно мне вас потрогать? — спросила она. — Я просто хочу вас потрогать.

Кассиус запрокинул голову и сказал:

— He-а, нельзя. Мои подружки могут приревновать.

Обращаясь к женщине, он не называет их «лисицами». Кассиус использует более мягкий термин. Однако после того, как она уходит, он выдает нахалке по первое число. Впервые я слышу, чтобы Кассиус так презрительно о ком-то высказывался.

— Можно мне вас потрогать, можно мне вас потрогать? — повторяет он, в чертовски издевательской манере пародируя выговор белой женщины.

— He-а, вам нельзя меня потрогать, — говорит он затем, словно бы непосредственно ей отвечая. — Никому нельзя меня потрогать.

Между прочим, Кассиус превосходно пародирует множество разнообразных южных акцентов. Он не так часто это делает, но когда все же делает, получается дополнительный эффект, потому что у самого Клея и так есть весьма выраженный негритянский акцент и он не предпринимает никаких попыток хоть как-то его сгладить. Однажды я слышал, как Кассиус пародировал одновременно и самого себя, луисвиллского негра, и газетчиков, луисвиллских белых.

Как-то я спросил Кассиуса, удивляет ли его домашних то дерзкое представление, которое он устраивает по всей стране (а раз уж на то пошло, то и в Англии). На самом деле я хотел выяснить, был ли он таким же дерзким и нахальным парнем, когда жил в Луисвилле — в те времена, когда о нем еще никто не слышал. Кассиус ответил несколько уклончиво.

— Люди верят всему, что им рассказывают о моей жизни дома, в Луисвилле. Газетчики обычно приходят, и я выдаю им предсказания, а они потом лишь удивляются. Вот у меня был бой с Ламаром Кларком, да, кажется, с ним, и я сказал (тут он пародирует самого себя, выдавая тяжелый, высокопарный, помпезный негритянский акцент): «Ламар упадет во втором раунде». Я сшиб его во втором раунде, а они сказали (Клей пародирует протяжный кентуккийский акцент): «И впря-ямь». Затем я сказал: «Майтефф упадет в шестом». А они сказали: «И впря-ямь». Затем я сказал: «Уоррен упадет в четвертом». А они сказали: «И впря-ямь».

На лице у Клея появляется куда более симпатичное выражение, когда люди подходят, желая выразить парню восхищение тем, чего он достиг, а не тем, какое потешное представление он устраивает.

Один молодой негр, из числа тех, кому, как говорится, палец в рот не клади, в одежде «Континенталь», в совершенно изумительных латиноамериканских солнцезащитных очках на носу (таких же узких, как маска, которую носит Фантом из комикса), подойдя к Кассиусу, не стал спрашивать у него, в каком раунде упадет Листон. Вместо этого он стрельнул восхищенным, понимающим взглядом на «лисиц» и поинтересовался:

— Послушай, приятель, а кто все эти девушки?

— Ну, они просто «лисицы», — ответил Кассиус.

— Знаешь, приятель, скажу тебе откровенно: а мне нравится твой выбор лисиц.

Такая ремарка развеселила Кассиуса. Он наклонился и повторил реплику поклонника Софи.

А чернокожий парень тем временем подошел к другой стороне кабинки. Он явно составил себе преувеличенное мнение насчет того, как живет Кассиус. А потому, когда подошел официант, молодой негр поверил Кассиусу, когда тот наклонился к девушкам и сказал:

— Бери здесь все, что хочешь. Я владею этим заведением. Я вообще владею Нью-Йорком.

(Софи удостоила его за это саркастическим смешком.)

Парень тоже наклонился к девушкам и поинтересовался:

— Выходит, вы все тоже его личная собственность?

— О чем ты толкуешь, дружок? В каком смысле личная собственность?

— В смысле, вы его, — сказал парень. Он уже явно смущался, но был польщен столь доверительной беседой.

— Почему это мы должны быть его личной собственностью?

— Ну-у… я вообще-то не знаю, — сказал парень. К этому моменту его рот уже полностью дезинтегрировал в смущенную ухмылку, однако глаза по-прежнему метались туда-сюда, словно бы говоря: «Почему бы им со мной не пооткровенничать? Я клевый чувак».

Кассиусу также понравилось, когда один негр, с которым он познакомился двумя вечерами раньше, мужчина постарше, подошел и тоже не стал спрашивать, когда упадет Листон.

— Я увидел толпу на тротуаре и сразу понял, что ты здесь, внутри, — сказал он. — Что происходит?

— Ну, я здесь просто с «лисицами» сижу, — ответил Кассиус.

И тут молодой белый парнишка с «ежиком» на голове спросил:

— А вы боитесь Листона?

— Того большого безобразного медведя? — механически переспросил Кассиус. — Если бы я о чем-то беспокоился, я бы сейчас тренировался, а я вместо этого развлекаюсь.

Рядом с Кассиусом стоит высокий бокал с розовой жидкостью. Но это всего лишь «гавайский пунш», налитый прямо из банки.

— А как вы собираетесь его побить?

— Я побью этого медведя в восьми раундах. Я силен, я красив, и я побью этого медведя в восьми раундах.

— Обещаете? — спросил парнишка. Он очень серьезно это сказал и пожал руку Кассиусу, как будто прямо сейчас собирался отправиться делать ставки. Руку Кассиусу парнишка пожал чертовски крепко. В конце концов, этот малый боксер, должно быть, подумал он, и руку ему надо жать как настоящему мужчине.

Кассиус внезапно отдернул ладонь и слегка ею потряс.

— Знаешь, приятель, никогда особо не сжимай руку боксеру. Эта рука порядка трехсот тысяч долларов стоит, — сказал он, сжимая кулак. — Тебе вообще совсем не обязательно жать мне руку — вполне достаточно просто на меня поглазеть.

Парнишка стал отходить в сторонку вместе со своим приятелем, сообщая тому: «Он сказал: „Никогда особо не сжимай руку боксеру“».

Теперь уже вид у Кассиуса был далеко не такой роскошно скучающий.

— Если они не прекратят меня доставать, — заявил он, — я просто встану и уйду отсюда.

Софи подалась ко мне и пояснила:

— Он это не всерьез. Он все это обожает.

Похоже, Софи ближе к Кассиусу, чем все остальные девушки. Она находит его забавным. Он очень ей нравится.

— Знаешь, он вообще-то нормальный парень, — сказала она мне. И резко наклонила голову набок, словно бы с пренебрежением отвергая мощный фасад Кассиуса. — Да, согласна, у него очень большой рот. Но, если не считать этого, он действительно нормальный парень.

«Лисицы» уже начинали несколько мрачно поглядывать в свои бокалы с «джин-физзами», «бренди-александрами» и «сайдкарами». Даже поток любителей автографов заметно замедлился. В помещении было чертовски людно, так что с трудом можно было услышать собственный голос. Время от времени барабанщик заводил одно из своих безумных, зубодробительных соло, так подходивших для «Метрополя». Тогда трубач брал в руку микрофон и объявлял: «Вот что Кассиус Клей собирается сделать с головой Санни Листона!» — а Кассиус орал: «Верно!» Но все это было уже совсем не то. Поэтому, когда вдруг в «Метрополь» зашел Ричи Питтман, Кассиус сразу же поманил его к себе. Затем они встали и вышли «подышать свежим воздухом». У дверного прохода на тротуаре, как всегда, толпились зеваки, глазеющие на эстраду. И весь этот народ поднял при виде Кассиуса настоящий ажиотаж, но великий боксер лишь чуть-чуть расслабил плечи и отпустил несколько острот. Они с Ричи направились к отелю «Американа».

Дело было уже за полночь, и у подножия отеля (там, где стильно выполненный тротуар расходится, образуя почти что патио) собралась приличная толпа. От Кассиуса это, само собой, не укрылось. Толпа наблюдала за тремя уличными музыкантами. Все парни были цветные, один держал в руках самопальную бас-гитару (перевернутое корыто со шнуром, выходящим из самого дна и образующим единственную струну), другой — барабан (большую консервную банку с ложками вместо палочек), а третий лихо отплясывал. Они исполняли «Монетки с небес», чертовски подходящий номер для уличных музыкантов, готовящихся передать шляпу по кругу. Кассиус просто подошел к самому краю толпы и встал там. Сперва его заметил один человек, затем другой, и очень скоро уже опять началась старая история с исполнением распева: «Это Кассиус Клей, Кассиус Клей, Кассиус Клей». У Кассиуса мигом поднялось настроение. Музыка прекратилась, и какое-то время трое цветных парней явно пребывали в нешуточном затруднении. У них бессовестно стырили представление. Кто-то снова что-то сказал про Санни Листона, однако на сей раз Кассиус включил свои стопятидесятиваттные глаза и принялся разглагольствовать: