Руки Фила движутся вверх, словно он поднимает только что закланного агнца, собираясь положить его в ящик со льдом.
— Мне наплевать. Меня не интересуют деньги. У меня уже есть миллионы долларов, и мне наплевать, кому требуется это животное. Меня интересует продажа пластинок, ага? Чего ради я должен давать ему гарантию? Он заказывает пластинки, и с какой стати я буду ему обещать, что выкуплю тысячу штук обратно, если он не сможет их толкнуть? А он возьмет, все распродаст, а потом, когда пластинка уже умрет, скупит у кого-нибудь пятьсот штук по дешевке, пришлет нам их обратно и начнет слезно требовать назад свои денежки. Почему мы должны будем жрать его синглы?
Дэнни отнимает ладонь от трубки и говорит:
— Послушай, Сол, я тут одну маленькую деталь позабыл. Фил говорит, что мы никаких гарантий на эту пластинку не даем. Но ты не беспокойся насчет… я знаю, что я только что сказал, но Фил говорит… послушай, Сол, не волнуйся. «Гуляя под дождем» — это же колоссальная пластинка, колоссальная, очень крутая пластинка… Что?.. Нет, я не по бумажке читаю, Сол… послушай, Сол, погоди минутку…
— Кому вообще нужны эти животные? — спрашивает у Дэнни Фил Спектор.
— Послушай, Сол, — говорит тот в трубку, — этот человек ни разу в жизни не выпустил плохой пластинки. Назови мне хоть одну. Ага, не можешь! Потому что у Фила одни сплошные хиты!
— Да пошли ты его к черту, — советует Спектор.
— Сол…
— Да кому вообще нужны эти животные! — восклицает Спектор — на сей раз так громко, что Дэнни чашечкой ладони прикрывает трубку и прикладывает к ней рот.
— Ничего, Сол, — говорит Дэнни, — тут просто кто-то вошел.
— Джоан! — зовет Фил, и из соседней комнаты тут же появляется девушка по имени Джоан Берг. — Послушай, ты свет не выключишь? — обращается к ней Спектор.
Джоан выключает свет, и в самый разгар дня во всех офисах «Филлес Рекордз» и «Мазер Берта Продакшнс» моментально воцаряется мрак, если не считать пятна света вокруг лампы Дэнни Дэвиса. Дэнни топчется в этой луже света и сгибается над телефоном, разговаривая с Солом.
Фил прикладывает пальцы к переносице, а затем начинает накручивать на них свои брови.
— Фил, вообще-то очень темно, — говорит малый с большой шляпой. — Зачем ты это делаешь?
— Я плачу доктору шестьсот баксов в неделю, чтобы он это выяснил, — не поднимая взгляда, отзывается Фил.
Спектор сидит в темноте, а его пальцы копошатся где-то между глаз. Как раз у него над головой можно различить картину, явно написанную сюрреалистом. Там демонстрируется одна-единственная музыкальная нота, половинная нота, подвешенная над чем-то вроде пустыни вокруг Лас-Вегаса. А Дэнни, скорчившись в луже света, продолжает телефонный разговор с «этим животным».
— Какая-то совершенно дикая, просто первобытная страна, — говорит Фил Спектор. — Только представь: я прихожу в «Шепердс», на дискотеку, и тамошние парни начинают говорить все эти невероятные вещи. Настоящий абсурд. Эти люди — просто животные.
— А что именно они говорили, Фил?
— Да кто их разберет. Они смотрят, к примеру, на мою прическу — мы с женой танцуем, и вдруг — я хочу сказать, это просто невероятно, — я чувствую, как кто-то дергает меня сзади за волосы. Я поворачиваюсь, а там стоит этот парень, вернее уже взрослый мужчина, и он говорит мне все эти невероятные вещи. Тогда я заявляю ему что-то вроде «хочу сказать тебе раз и навсегда — и заруби себе на носу». А этот парень — просто невероятно! — он толкает меня ладонью, и я падаю навзничь, прямо на стол… — Тут Спектор делает паузу. — Я хочу сказать, я годами изучал карате. Я мог бы в буквальном смысле убить такого парня. Понимаете? И его габариты тут роли не играют. Парочка вот таких вот ударов… — Он дергает локтем в темноте, а затем резко рубит ладонью. — Но что мне тогда прикажете делать — затевать драку всякий раз, как я выхожу на люди? Почему я вообще должен что-то выслушивать от этих животных? До чего же все-таки дикая страна! В Европе у меня никогда не возникает подобных проблем. Люди в Америке никак не могут похвастаться врожденной культурой.
Никак не могут похвастаться врожденной культурой! Если бы только Дэвид Сасскинд и Уильям Б. Уильямс могли это слышать. Сасскинд однажды вечером пригласил Фила Спектора на телевизионную программу «Открытый финал», чтобы «поговорить о бизнесе звукозаписи». Внезапно Сасскинд и, как все его называют, Уильям Б., ностальгический диск-жокей радиостанции «Даблью-эн-и-да-блью», принялись обвинять Фила Спектора в чем-то вроде жульнического отравления американской культуры, в разложении умов молодежи и тому подобном. Именно таким образом они все это на Спектора и обрушили. Все выглядело так, как будто он какой-то старый узкоплечий толстяк, сидящий в Брилл-билдинге, музыкальном центре на Бродвее, как будто на нем рубашка с широким воротничком, как будто у него лысый оливковый череп, на который как попало налеплены редкие жирные пряди черных волос. На самом деле во всем этом даже была определенная ирония. Спектор — единственный продюсер звукозаписи, который даже приближаться к Бродвею не станет. Его хозяйство располагается практически на Ист-Ривер, рядом с Рокфеллеровским институтом. С Рокфеллеровским институтом, черт побери! А Сасскинд и Уильямс все продолжали швырять в Спектора его песни — «Он бунтарь», «Да-ду-рон-рон», «Будь моей крошкой», «Славный-славный мальчик», «Лопаясь от смеха», — как будто, пользуясь этим материалом, он хитромудро надувал миллионы кретинов. Спектор даже толком не знал, что им сказать в ответ. Ему действительно нравится музыка, которую он продюсирует. Он сам ее пишет. Он представляет собой нечто принципиально новое — первого тинейджерского миллионера, первого парня, который стал миллионером в пределах тинейджерской преисподней современной Америки. И не надо все упрощать, заявляя, что якобы Фил Спектор взирает на рок-н-ролльную вселенную откуда-то со стороны и нагло ее эксплуатирует. Он всегда оставался внутри нее. И ему действительно нравилась эта музыка.
Спектор еще в подростковом возрасте, судя по всему, прекрасно понимал ту пролетарскую жизненность рок-н-ролла, которая сделала эту музыку чем-то вроде любимого священного зверя интеллектуалов в Соединенных Штатах, Англии и Франции. Интеллектуалы, по большей части, теперь уже не принимают всерьез джаз. Монк, Мингус, Фергюсон — все это оставлено мелкому руководящему персоналу, который наконец обзавелся первой собственной квартирой и африканской маской из красного дерева, купленной в портовом магазине на Гаити (позвольте, я вам расскажу!), а также системой «хай-фай». Но рок-н-ролл! Несчастные пожилые адвокаты, жирные, страдающие атеросклерозом, старательно, хоть и неуклюже танцуют рок-н-ролл. Их жены, отправляясь в магазин за морепродуктами, напяливают брюки в обтяжку. Стиль жизни! В истории человечества уже мелькали тинейджеры, сколотившие себе миллион долларов, однако это неизменно были эстрадные артисты, которыми руководили люди более солидного возраста — ну, приблизительно как славный полковник Том Паркер направлял Элвиса Пресли. Однако Фил Спектор является подлинным Подростковым Гением. Каждый барочный период имеет своего цветущего гения, который возвышается в качестве наиболее достославного выражения стиля жизни этого периода. В позднем Риме, например, это император Коммод; в Италии эпохи Ренессанса — Бенвенуто Челлини; в поздней неоклассической Англии — граф Честерфильдский; в прискорбно изменчивую викторианскую эпоху — Данте Габриэль Россетти; в склонной ко всему нео-греческому федеральной Америке — Томас Джефферсон. А в тинейджерской Америке Фил Спектор является подлинным Подростковым Гением. Если придерживаться точной хронологии, то свой первый четкий миллион он заколотил в двадцать один год. Однако именно в качестве тинейджера, работая в подростковой атмосфере, начиная с семнадцати лет Фил Спектор развился в великого американского бизнесмена, величайшего из независимых продюсеров звукозаписи рок-н-ролла. Матушка Спектора. Берта, перевезла его из Бронкса в Калифорнию, когда Филу было еще только девять годков. Калифорния! Да это же настоящий рай для подростков! К тому времени, когда ему стукнуло шестнадцать, Фил Спектор играл на джазовой гитаре в какой-то группе. Затем его заинтересовал рок-н-ролл, который он сам, кстати, называет вовсе не рок-н-ролл, а «поп-блюз». А все потому, что… впрочем, это довольно сложная тема. Так или иначе, Филу Спектору нравится эта музыка. Она по-настоящему ему нравится. Он вовсе не старый толстяк, проталкивающий причуды всяких там придурков.
