видела. Разум и его доводы не имеют в этом случае никакого значения... Раз я обсуждаю

эту глупость, я способна сделать ее... Я не знаю, что делать... Я пойду к гадалке, к старухе

Жакоб, которая предсказала мне, что я буду больна”. (Запись от 1 сентября 1882 года.) Запись очень многозначительная. Начнем с того, что приезжают не молодые соседки, а

соседи. Соседки - это для запутывания следов. Соседи же - это молодые князья Кочубеи.

Молодая хищница Башкирцева давно, с момента посещения Диканьки, нацелилась на

богатых наследников, даже никогда их не видев. Да и какая разница, какие они из себя эти

ребята, если они несметно богаты (раз в сто богаче Башкирцевых), молоды и не женаты.

“Согласитесь, что это было бы превосходно”, выйти замуж за одного из них, но это

“слишком невероятно”. Она прекрасно осознает разницу в социальном положении и все

же, как говорят: попытка - не пытка! За двадцать франков гадалка расскажет и пообещает

ей все, что она хочет, гадалка хорошо понимает, что каждая девушка хочет богатого

жениха и не скупится для клиентки на посулы: счастье в замужестве, много денег и

путешествия!

Она срывается и едет в Россию, за счастьем и большими деньгами, как гонялись всегда за

деньгами ее мать и тетя. Тетя Надин, провожающая ее, похоже, уже никогда не ступит

ногой на русскую землю, ее на всю жизнь напугали процессом, и потому остается на

границе, встречает Марию брат Поль, раздобревший русский помещик. На станциях она

делает эскизы, читает Теофиля Готье, уж не его ли книгу о России, смею предположить, потому что собственная страна для нее не более знакома, чем Испании или Италия, и ее

приходится изучать по французским путеводителям. Эту книгу Теофиль Готье составил из

собственных корреспонденций, посылавшихся в парижскую газету “Moniteur Universel” в

1858-1859, а также в 1861 году, и изданную книгой в 1867-м. Может быть, она читает в

поезде о “Пятничных вечерах”, которые устраивало в Петербурге общество художников.

На один из таких вечеров Теофиля Готье пригласил директор Рисовальной школы г-н

Львов.

“В Санкт-Петербурге есть нечто вроде клуба под названием “Пятничные вечера”. Это

общество состоит их художников, которые собираются по пятницам, о чем и говорит

название. Клуб этот не имеет постоянного помещения, и каждый из его членов поочередно

принимает своих собратьев у себя дома...

На длинном столе расставлены колпачки ламп, разложены веленевая бумага или торшон, картоны, карандаши, пастель, акварель, сепи, туши и, как сказал бы господин Скриб, все, что нужно для рисования. У каждого члена общества есть свое место за столом, и он

должен за вечер сделать рисунок, набросок, сепию, эскиз и оставить свое произведение в

собственность обществу. Продажей своих произведений или разыгрыванием их в лотерее

собираются средства в помощь бедствующим художникам или тем из них, кто испытывает

временные затруднения. Сигареты и папиросы ( так называют сигареты в Санкт-

Петербурге), словно стрелы из колчанов, торчат из расставленных между пюпитрами

рожков резного дерева или глазурованной глины, и каждый художник, не прерывая

работы, берет гаванскую сигару или папиросу, и клубы дыма тотчас обволакивают его

пейзаж или фигуру. Ходят по рукам стаканы чаю с печеньем. Небольшими глотками

отпивается чай, художники за беседой отдыхают. Те, кто не чувствует себя в ударе, ходят, рассматривая работы других, и часто возвращаются на свои места, под впечатлением

увиденного как бы озаренные внезапным светом.

К часу ночи подается легкий ужин, царит самая искренняя сердечность, разговор

оживляют споры об искусстве, рассказы о путешествиях, остроумные парадоксы,

легкомысленные шутки, вызывающие всеобщий неудержимый смех, устные карикатуры,

более удачные, нежели бывают в комедиях, тайну коих открывает художнику постоянное

наблюдение природы. Затем все расходятся, создав каждый хорошее произведение, а

иногда и шедевр и развлекшись от души, что тоже является редчайшим удовольствием. Я

очень хотел бы увидеть подобное общество в Париже, где художники в основном видятся

редко и знают друг о друге исключительно как о соперниках”.

Я думаю, что Готье суров по отношению к собственным художникам, но не заметить

насколько художественная жизнь богата в России он не мог. Тут стоит отметить, что в

петербургской Рисовальной школе, в которой учились такие художники, как Крамской, Репин, уже с 1850-х годов было и женское отделение, там преподавали лучшие русские

художники. Внутренний вид женского отделения в 1855 году нам оставила художница Е.Н.

Хилкова (1827-1876). Знаете ли вы такую? Если сравнить “Мастерскую Жулиана”

Башкирцевой и картину Хилковой, надо признать в Башкирцевой более сильное

творческое начало. Живописно и композиционно ее картина решена лучше, но все-таки

между ними есть временная разница в двадцать пять лет; живопись за это время сделала

качественный скачок. Если картина Хилковой тяготеет к двадцатым-тридцатым годам 19

века, хотя и написана в 50-х, то в картине Башкирцевой чувствуется даже дыхание

импрессионистов (раннего Мане), хотя она и не была в то время знакома с его живописью.

Но на чисто бытовом уровне надо заметить, что условия для занятий живописью у

петербургских дам были несравненно лучше, чем в Париже.

Но вернемся к нашей героине, ибо ее сейчас волнует не рисунок, не живопись, а вопросы

матримониальные. Ее задача - “сорвать банк”. Почти сразу после приезда Башкирцевой в

Гавронцы, ее кузен, князь Мишка Эристов (в дневнике она так и пишет “Мишка”),

привозит к завтраку двух молодых князей Кочубеев, Виктора и Василия. Сыновья у князя

Сергея Викторовича носят родовые имена, старший - имя своего деда, Виктора Павловича

Кочубея, крупного государственного деятеля при трех царях, другой - имя пращура

Василия Леонтьевича, основателя династии, знаменитого обличителя предателя Мазепы.

“Старший, Виктор, стройный брюнет, с большим, немного толстым орлиным носом и

довольно толстыми губами; у него аристократическая осанка, и он довольно симпатичен.

Младший, Василий, такого же высокого роста, гораздо толще брата, очень белокурый, краснощекий и с плутоватыми глазами; он имеет вид человека живого, воинственного, сообщительного, грубого и... пошлого”. (Запись от 19 октября 1882 года.)

Все было замечательно, на ней были детские башмаки из темно-красной кожи, белое,

шерстяное, коротенькое и очень простенькое платье, но тут случилось происшествие, обыкновенное в России, но шокировавшее русскую мадемуазель. Княжеский кучер

напился и Василий, младшенький Кочубей, избил его кулаками и сапогами со шпорами.

Она тут же делает выбор в пользу старшего, но уже не питает особых надежд, оценивая

себя, как светскую женщину, ничуть не привлекательнее многих женщин их круга. А

может быть, она начинает догадываться, что “не по Сеньке шапка”.

Уже через день, самые худшие ее предположения сбываются, князья прислали сказать, что

не смогут принять участие в охоте на волков, так как отозваны в другое имение. “Папа

позеленел, а мама покраснела”.

Тем не менее охота состоялась: убили 15 волков и одну лисицу.

В России она пробыла месяц. С князьями общалась еще не раз, но уже как ровня, хотя они

и не очень ей нравились. Однако, младший, все же нравился больше не смотря на, то что

побил кучера. В конце концов это можно простить, ибо таковы здешние нравы. Она

находит даже, что в князе Василии (который публикаторами зашифрован, как князь Р.

Здесь сменена даже первая буква фамилии, чтобы не было даже намека, на кого она

охотилась – авт.) подобная дикость даже прелестна! И вообще, он веселый, любезный и

неглупый человек.