Когда в 1258 году в Эрло прибыл папский клерк8, архиепископ Бонифаций собрал совет епископа и клира в Мертоне, на котором были составлены многие статьи для улучшения тех условий, в которых находилась Церковь в Англии. Главным образом это касалось установления главенства церковной власти над светской. Прелаты не должны были отвечать перед светским судом за те действия, которые находились в ведении духовенства. Заключенные, которые были отлучены от Церкви, не могли быть освобождены королевскими чиновниками. Тот, кто захватывал собственность Церкви или мешал ее привилегиям, подлежал отлучению. Даже король мог быть отлучен, если он растрачивал собственность незанятых бенефициев9. На парламенте, собравшемся вскоре после этого, «из цели предосторожности» отсутствовали епископы и клир10. Король потребовал такую огромную сумму от баронов, что они были изумлены, сицилийский вопрос оставили в стороне и все свое внимание обратили в сторону Уэльса. Было решено, что бароны, готовые для похода в Уэльс, соберутся в Честере 17 июня. Поскольку король не смог получить с них денег из-за своей сицилийской авантюры, ему пришлось обратился к Церкви, и он добился от нее кредита в 2,5 тысячи марок от аббатаВестминстера. Затем он послал доверенных лиц в другие богатые монастыри, чтобы убедить их последовать этому примеру, но его ложь и трюки не имели: успеха. На третий день сбора парламента бароны при-шли в Вестминстер раньше 9 часов и в полном вооружении, но оставили свои мечи у входа в палату совета и приветствовали короля с должным уважением. Генрих встревожился и нерешительно спросил, почему они пришли сюда с оружием. «Зачем это, милорды? Я ваш узник?» Роджер Биго ответил: «Нет, лорд король, но это необходимо, чтобы изгнать ненавистных выходцев Пуату и всех других иностранцев с глаз долой, чтобы все добрые люди могли пребывать в мире. Мы готовы послужить вам ради блага и процветания вашего королевства. Если только вы поклянетесь следовать нашим советам, земля сможет отдохнуть от всех бед». Генрих Ш спросил, какие у них будут требования. Бароны ответили, что он и принц Эдуард должны поклясться на Святом Евангелии не предпринимать ничего без ведения совета из 24 человек, которые должны быть выбраны из епископов и баронов, и что король должен доверить большую печать достойному человеку, также избранному советом. Когда Генрих III увидел, как решительны они были, он и принц принесли клятву на мощах Святого Эдуарда, хотя и без своей на то воли, и полностью приняли их требования11.
Затем Симон де Монфор выразил категорический протест против наглости уроженцев Пуату в целом и Вильгельма де Валенса в частности. Имея печальный опыт относительно того, каким «изменчивый Протеем» может быть Генрих III, бароны, прежде чем разойтись, избрали комиссию из 24 человек по 12 человек с каждой стороны12. После этого встреча парламента была отложена до 11 июня в Оксфорде. Но Симон и некоторые другие бароны так боялись происков иностранцев и отсутствия честности со стороны короля, что они уехали вместе с отрядом вооруженных слуг13. 2 мая король издал два указа. В первом из них он заявлял народу, что бароны желают помочь собранию и предоставить помощь королю, чтобы он мог изменить существующее зло при помощи их советов, и чтобы Папа умерил свои требования в отношении Сицилии. Во втором он обязался придерживаться совета 24 избранных баронов14. Первым шагом комитета стало посольство во Францию, в которое входил Симон. Очевидно, оно должно было продлить перемирие, но на самом деле умоляли Людовика IX не вмешиваться в ход реформ, которые должны пойти на пользу им самим и окружающим их государствам15. Бароны заняли морские порты в качестве меры предосторожности и следили за тем, чтобы ворота Лондона запирались каждую ночь16.
Бароны собрались в Оксфорде в полном вооружении, в сопровождении всех своих слуг. Формальным предлогом было нестабильное положение на валлийской границе, но настоящая причина крылась в недоверии к иностранцам. Перво-наперво они представили длинный перечень своих жалоб и сопутствующих прошений для восстановления справедливости. Эта акция преследовала три цели. Во-первых, они пожаловались на многие нарушения, совершенные королем как их феодальным сеньером, и злоупотребление королевскими привилегиями по отношению к подданным: о неопределенности лесных границ, об отчуждении фьефов от монастырей, о продаже вдовами своей части земли, которая не являлась их собственностью, но лишь пожизненным держанием, а затем возвращалась их прежним владельцам, о трудностях, которые появились, когда король даровал освобождение от суда такому количеству рыцарей, что в одном графстве нельзя было установить правосудие, а истцы не могли добиться удовлетворения своих жалоб. Затем они выставили много претензий в отношении иностранцев, которые удерживают королевские замки, женятся на королевских подопечных, строят замки на морском побережье или островах, что могло быть крайне опасным для земель. И наконец, они пожаловались на чрезмерные денежные поборы. Так, когда бароны держали земли нескольких графствах, возникали определенные трудности, поскольку они не имели возможности появиться перед судьями в нескольких местах одновременно, ил» когда шерифы вместо того, чтобы штрафовать людей за их преступления, брали с них в качестве выкупа сумму превышающую их возможности, и вообще вымогали деньги всевозможными способами. Этот перечень нарушений заботил в основном баронов, но он также показывал каким широким был круг нарушений, как это уже былс однажды продемонстрировано в 1215 году; другие классы тоже не были забыты. Купцы объединились попытки ограничить права короля на реквизиции тем количеством продуктов, которое необходимо было для его двора, и устранить помехи, исходившие от иностранных купцов, проникавших в Англию и наносящих огромный урон торговле. Все классы находились под воздействием давления евреев-ростовщиков и выходцев из Кагора, поскольку бароны не позволяли должникам выплачивать долги в интересах первых, а также из-за потерь»! королевских налогов, которые были отменены последними из-за тальи, взыскиваемой с жителей Лондона. Все классы были обременены тяжелыми штрафами, которые взыскивались со всех окрестных деревень недалеко от того места, где был убит человек или найден утопленный в том случае, если не было предоставлено никаких свидетельств, проясняющих причину его смерти17. Кроме того, бароны требовали точного соблюдения Великой хартии 1215 года и назначения юстициария, который мог бы управлять беспристрастным судом, одинаковым для бедных и богатых18.
Король согласился с разумностью этих требований и вместе со своим сыном поклялся принять их, но его сводные братья отказались. После нескольких дней бесплодных дискуссий бароны собрались под сводами доминиканского монастыря и торжественно поклялись, что «они не будут колебаться в выполнении своих задач для очищения родной земли от недостойных иностранцев и ради обретения справедливых законов, ни ради жизни, ни ради смерти, ни ради потерь земель, ни ради любви или ненависти». Принц Эдуард скоро начал жалеть о принятии этой клятвы, а его кузен Генрих, сын короля Ричарда Германского, отказался принять ее без согласия отца. А затем он прямо сказал, что даже если бы его отец не имел в Англии ни единого клочка земли, он все равно никогда бы не поддержал баронов. Симон тут же осадил его замки в Кенилворте и Одигеме, хотя недавно он потратил крупную сумму, чтобы их отремонтировать. Но сводные братья короля грозились и клялись, что ничего не отдадут им, пока в их теле будет теплиться жизнь. Симон срезал его коротким заявлением: «Ваши замки или ваша жизнь». Выходцы из Пуату оказались в огромном затруднении, поскольку они знали, что если найдут убежище в замке, не договорившись предварительно с баронами, то англичане осадят их там и сровняют замки с землей. Иностранцы сбили своих врагов со следа, приказав приготовить для себя обед, а сами поспешили оставить город. Когда они бежали, их люди заняли выгодную позицию, чтобы наблюдать, есть ли за ними погоня. Иноземцы не давали лошадям отдыха, пока не достигли замка Вулвси, крепости епископа Винчестерского19. По поводу их обеда можно вспомнить слова Горация: «Над чьей безбожной шеей повиснул меч, изъят из ножен, вкус усладить тому не сможет пир и сицилийский», а к их бегству строку: «Сходит, однако, страх тотчас туда же, злые угрозы вслед и черная за ним забота, в крепкой ладье ль он, верхом ли едет»20.
